Некровное родство

Прошёл уже целый час, но из операционного блока так никто и не вышел. Асока сидела в коридоре на узкой и жесткой банкетке, впрочем, совершенно не замечая неудобств, и взгляд её, почти не моргая, устремился на вывеску над широкой раздвижной дверью с красной надписью Операционная. Всё замерло и в душе тогруты, сжавшись в один тугой комок, в середине которого в ритме пульса стучала одна-единственная мысль: «Это всё я. Всё, случившееся с братом моя и только моя вина. Ведь это я прокляла его, я пожелала ему умереть. И вот теперь...» Слезы жгли ей глаза, но не выливались наружу, проливаясь как будто бы внутрь души, болевшей от позднего раскаяния. Слишком позднего, чтобы всё можно было исправить одним только словом Прости. За окнами уже сильно стемнело, время явно перевалило за полночь, но Асока не думала уходить, хотя больница оказалась всего за несколько домов до её жилища. Пока они летели сюда, девушка находилась в хвостовой части полицейского корабля, где медицинская бригада на протяжении всего недолгого полёта пыталась хоть как-то стабилизировать состояние её несчастного брата, оказавшегося на самом деле таким благородным и самоотверженным человеком. Впрочем, не всегда ли он был таким, лишь однажды позволив своим эмоциям взять верх над чувствами и стремлениями сердца? И вот теперь Лакс продолжал расплачиваться за это, внося последний процент, оплаченный собственной кровью, от которой слипались пальцы Асоки. И она даже не думала о том, чтобы их помыть и переодеться в другую, неиспачканную одежду. Нет, ей это даже в голову не пришло, все мысли были только о брате, который лежал на узкой кушетке, стоявшей возле стены, так и не приходя в сознание. Вокруг него суетились медики, снимая жизненные показатели и определяя насколько серьёзно полученное ранение. И вскоре стало понятно, что слово Серьёзно будет излишне мягким для описания того, что случилось. Оказалось, заряд из оружия Эшли сильно пробил печень, система кровоснабжения в которой располагается очень плотно, что привело к сильному и обильному кровотечению, которое почти не удавалось остановить. Да и само повреждение вышло объемным, и всё это в сумме не давало никакой гарантии благополучного исхода. Скорее, наоборот... Медики из бригады смогли сделать лишь самое необходимое—кое-как приостановили кровь и подключили пациента к искусственному дыханию, остальное было возможно лишь по прибытию в медучреждение. Асока сидела рядом, на той же кушетке, устроив брата удобнее, положив его голову к себе на колени, она безмолвно упрашивала Силу не забирать его. «Пожалуйста, я прошу, не отнимай у меня последнее, что осталось от прежней жизни, а я обещаю, что никогда больше не упрекну его прошлым, буду стараться думать только о светлом, которого было намного больше» — возносила она свою горячую мольбу невидимой покровительнице всех ныне живущих, одновременно приглаживая каштановые волосы брата, прилипшие ко лбу, уже покрывшемуся холодной испариной. Глаза Бонтери по-прежнему были закрыты, под ними постепенно стали обозначаться фиолетовые круги, а лицо, на фоне общей синеватой бледности, начало принимать желтоватый оттенок, чтобы проверить свои предположения, Асока, пальцами второй руки, осторожно приподняла правое веко бесчувственного юноши. Так и есть, вокруг серой радужной оболочки с суженым до предела зрачком, виднелась светлая желтизна, оттеняемая расширенными сосудами. Значит, печень задета сильнее, чем думали изначально. Плохо. Просто хуже некуда. Это же опасение подтвердили и врачи-хирурги, когда пациент оказался на их операционном столе, они были просто в шоке от того, что у этого молодого и совершенно здорового парня просто не было печени, её пришлось собирать буквально из кусков. Так же сильно осложняла ситуацию кровь, которой уже вытекло немало и во время операции она снова начала вытекать. Это не могло пройти бесследно для сердца и в конце-концов оно остановилось. В этот раз его удалось запустить, но проработав буквально несколько минут, оно опять встало. Теперь на то, чтобы сердце молодого сенатора забилось ушло почти десять минут. Врачи вздохнули с облегчением и продолжили сшивать разорванные ткани, сосуды и нервы и вот наконец-то последний внутренний шов был наложен, но вдруг... Мерно, ритмично пищавший через равные промежутки времени кардиомонитор издал один резкий, давивший на уши, гул, отчего извивая до этого линия на его экране распрямилась и побежала куда-то вдаль. Глаза врачей приняли недоуменное выражение. Как же такое могло случиться? Всё же наладилось! Но только они собрались в третий раз взяться за реанимационные приборы, как их чуткий слух уловил привычный равномерный писк, никакого пугающего гула больше не было. Удивившись ещё больше, глянули на монитор да так и остолбенели, там, как ни в чем не бывало, извивалась зелёная синусоида. Чудеса. Впору было подумать, не показалось ли им всё это, но профессия врача не привыкла тратить время впустую и те снова принялись за работу. Всё было уже в порядке, жизнь спасена, осталось только одно...

***

Пока сенатор Бонтери боролся за свою жизнь в операционной, его сестра, за её пределами, боролась с собой. С обидой и раскаянием. С болью и желанием простить. Энакин, поняв, что она не отступит, оставил её здесь, а сам отправился домой, чтобы отвезти туда Дженни, которой негде было ночевать, к тому же ей требовалось привести себя в порядок. Однако, в последний момент Асока остановила Энакина, схватив его за рукав: — Энакин, ты помнишь, в моем шкафу, на верхней полке стоит коробка, небольшая, фиолетовая, пожалуйста, принеси мне её сюда. Это очень важно. Скайуокер хотел было выразить недоумение, но наткнувшись на твёрдый как сталь взгляд тогруты, не стал с ней спорить, а лишь кивнул, заверив, что выполнит её просьбу. Когда же он наконец доставил ей требуемое, Тано открыла крышку, там оказалось много нераспечатанных конвертов, те, что лежали внизу, пожелтели от времени, а верхние были почти новыми. Асока вынула их и перевернув стопку, взяла самый первый конверт и вскрыв, развернула лежавшее там письмо. От него пахло мамиными духами и папиным одеколоном. «Асока, милая, любимая девочка, не проходит и дня, чтобы мы с папой не думали о тебе» — гласило написанное синими чернилами почерком Мины. В этом первом своём письме, адресованном дочери, она писала о том, как тяжело далась им первая встреча с ней и спрашивала, что же ей сделать, чтобы Асока простила их? Но ответ так и не был получен, ведь девочка никогда не читала писем из дома. Примерно так начинались и другие, Асока один за одним вскрывала конверты, не замечая слез, уже вовсю бежавших по её лицу и того как странно смотрит на неё проходящий мимо медперсонал. Нет, ничего этого сейчас не существовало, был только тот далекий мир детства на таком же далеком Ондероне. В доме, которого больше не было, с людьми, которых не было в живых. Об этом говорилось в одном из последних писем, его писал уже Сэмюэль. «Асока, сегодня у нашей семьи случилась большая беда. Мамы больше нет. До неё добрались сепаратисты, отомстили за то, что она отказала им в присоединении Ондерона к Торговой Федерации. Здание сената взорвали, выстрелив по нему из винтовки, разработанной в тайне от Республики. Погибли все, кто был там. И...она тоже...» Это письмо было около полугода назад. А в слушающем он писал, что нашёл чертежи винтовок и спрятал в надёжном месте, он чувствовал, что скоро доберутся и до него и просил найти брата и объединиться с ним, чтобы семья не погибла. И более ни одного письма не приходило. Видно после него писать их стало попросту некому. Вот только теперь, узнав всё из первых уст, девушка наконец осознала, что значило для семьи произошедшее десять лет назад и какие последствия оно имело. Теперь это открывалось под несколько иным углом. Да, то, как они поступили с ней безусловно было ужасно, но разве она, Асока, сделала лучше? Взяла и отрезала себя от семьи, просто наплевала на них и их проблемы, не думая о том, что мать, отец или брат могли в свою очередь тоже испытывать боль от всего этого и после нуждаться в ней. Но нет, обида на долгие годы затмила её разум, не давая увидеть ничего, помимо себя. И вот теперь всё сложилось так трагически. Кто знал, быть может, не оттолкни Асока своих родных в ту первую их встречу в Храме, или поговори с ними потом хоть раз, родители сейчас были бы живы, а брат совершенно здоров, ведь можно было бы привлечь Орден, задействовать связи с сенатом... А она....даже не выслушала их толком, ни дав ни шанса оправдаться и загладить вину. С чем же она осталась теперь? Одна, наедине с прошлым и оплаченным долгом. Оплаченным с большими процентами... Оплаченный одним из виновных, а второй сейчас горько плачет от невозможности вернуть былое... Слезы смягчали сердце и очищали душу, и вскоре Асока уже с абсолютной уверенностью сказала сама себе, что простила брата и с радостью примет его опять в свою семью и в своё сердце, так как всё же любила его, своего друга детства, вечного защитника и товарища всех проказ. Принц и Хулиганка вместе навеки. Сейчас и навсегда. Стоило ей так подумать, как на душе сделалось легко и радостно, хотя повода для этого пока не имелось, хотя, один из врачей, вышедший сейчас из операционной явно бы так не сказал, его лицо было хотя и уставшим, но выражало скорее облегчение, чем безнадежность. — Вы Асока? — спросил мужчина точно не в первый раз и опять ничего не добившись словами, требовательно потряс за плечо сидевшую без движения тогруту с заставшей на лице странной, но очень светлой улыбкой, хотя глаза до сих пор были красными и мокрыми от слез. — А...да, я, а что такое? — вздрогнула Асока от неожиданного прикосновения. Взгляд её с трудом смог сфокусироваться на окружавшей действительности, выхватывая из неё пока только лицо врача. — Операция завершилась, ваш брат держался до последнего, видно такой же как вы, мужественный и терпеливый — поспешно сказал мужчина, чтобы она успокоилась. — Нет — ответила тогрута, продолжая всё так же странно улыбаться — Он лучше меня, намного. Честнее, благороднее, а главное, смелее, не побоялся сделать первый шаг навстречу примирению. — Берегите его, он у вас герой, вот только сейчас ему требуется ваша помощь — продолжил врач объяснять — Необходимо переливание крови, слишком много он потерял её, а поскольку вы единственный родственник, то лучше будет попросить о помощи именно вас. Это сообщение заставило Асока резко встать и с небывалым воодушевлением ответить: — Я согласна, можете начинать прямо сейчас! Это самое малое, что я могу сделать для своего брата! Вот только... — в последний миг девушкой овладело сомнение — Родство у нас неполное. Я могу не подойти. — Знаете, родство может быть даже некровным, но от этого не менее крепким — неожиданно сказал мужчина, когда они вошли в его кабинет и медсестра взяла у Асоки образец крови — У меня самого два сына, один мой, родной, а второго мы взяли из приюта, однако, за годы, прожитые вместе, мы с женой успели почти забыть об этом и иногда даже в мыслях путаем кто же из мальчишек родился от нас, до того полюбили обоих и это при том, что один из мальчишек человек, а второй—твилекской расы. — Некровное родство — пробормотала Асока — до чего же странно это звучит. — Согласен, но от этого не становится более неправильным, то, что кто-то попал в семью не с рождения не повод любить его меньше — заключил мужчина и посмотрел на показатели прибора, куда поставили пробирку с кровью и удовлетворенно произнёс — Ну вот, про, что я и говорил, идеальная совместимость, попейте воды и устраивайтесь в кресле. В обморок не падали? — Нет — улыбнулась Асока и залпом выпив стакан, направилась в указанном направлении. Она сделала всё, что смогла, чтобы помочь, осталось лишь надеяться, что Сила примет её раскаяние, хотя её натура была весьма неоднозначной и шанс на исправление ошибок даёт только избранным, процент которых очень невелик.