Некровное родство

За окном вовсю занималась вечерняя темнота, но времени было ещё немного, по крайней мере для того, чтобы ложиться спать было явно рановато. Что, однако, никоим образом не относилось к восьмилетнему мальчишке, который весь день сегодня провалялся в кровати, то же самое обещалось и завтра, грипп—коварная штука, ничего с этим не поделать. Лаксу Бонтери неделю назад исполнилось восемь лет и «приятным» бонусом к этому стало неприятное заболевание, высокая температура держалась уже второй день и было так плохо, что не хотелось открывать глаза. Одно только облегчало его страдания—маленькая ручка сестры, державшая его горячую ладонь и тихий её детский голосок, рассказывавшийся что-то о том, что он скоро поправиться, ведь представители рода Бонтери всегда были очень сильными и выносливыми. Напрасно родители её ругают, говоря, чтобы она не подходила к брату, поскольку, может заразиться, Асока непреклонна. С похвальной для шестилетнего ребёнка, спорит она со взрослыми и сидит возле кровати больного все дни. Меняет компресс на лбу, следит, чтобы принимал все лекарства, даже самые противные и горькие, читает ему что-то вслух, девочка недавно научилась читать и очень этим гордилась. Он ничего не может ей ответить, так как от слабости почти не получается говорить, Лакса это расстраивает и чтобы хоть как-то отблагодарить свою маленькую сиделку, чуть заметно сжимает её тонкие пальцы своими. Вот и сейчас он, ещё не открыв глаз, уже слышит: — Держись, брат, ты всегда был сильным, просто не было случая это проявить, но я знала, ты никогда не оставлял меня в беде, все мужчины Бонтери были такие. Так хочется ответить ей, дать в ответ хотя бы немного тепла, которое так заслужила эта девочка. Бонтери глубоко вздохнул, чтобы прогнать слабость и при этом почувствовал, что этот вздох отозвался болью, вот только болело отчего-то не в горле и не в груди, а в правом боку. Так, словно его порезали или проткнули. Странно. Разве так бывает во время гриппа? Сразу возникло желание это проверить и вторая рука сама собой потянулась к тому месту, но тут же кто-то поймал её и мягко вернул на место, вновь положив вдоль тела, поверх простыни. Она была мягкой по ощущениям, но вроде бы не такой как прежде, фактура материала иная. — Не стоит этого делать, братишка, иначе навредишь себе ещё больше — с лёгким укором произнёс знакомый голос, чем-то похожий на голос сестры, но тоже другой, более взрослый. Это не могло не удивлять, хотелось проверить, спит он до сих пор или уже проснулся? Надо же было так крепко уснуть, чтобы увидеть такие яркие, подробные сны. Он и Асока, взрослые и реализованные, встретились после долгой разлуки, вот только почему же лицо у сестры было таким сердимым? Почему же она прогоняет его и говорит, что не хочет видеть? И самое главное, отчего же он сам чувствует себя таким одиноким и брошенным? Родители ведь рядом, сидят на кухне и пьют чай, пока сын болеет спит. Надо бы проснуться и рассказать Асоке про то, что увидел во сне, вместе посмеёмся над тем, как ему привиделась их ссора и предательство, которое якобы Лакс совершил по отношению к ней. Они же не могли поругаться, они же так любят друг друга. Но проснуться не получалось, на глаза словно положили что-то тяжёлое только сейчас удалось с осторожностью их открыть. Открыть навстречу новому удивлению, когда вместо привычной детской комнаты взору предстала небольшая больничная палата, белая и чистая, освещённая мягким приглушённым светом, всё оказалось другим. Неизменной осталось лишь тоненькая прохладная рука, продолжившая держаться за его слабые пальцы. Сознание медленно возвращалось, осторожно, словно подготавливая к чему-то важному, воскрешая события последних десяти лет, к сожалению, не бывшие сном, от которого можно спастись просто открыв глаза. Это была реальность и это было больно. Так же как в правом боку, на котором сквозь тонкую рубашку ощущалась плотная повязка, не дающая швам разойтись, а крови снова пролиться. Итогом этих воспоминаний стало лицо сестры, сидевшей возле него на стуле в наброшенном поверх одежды белом халате. Впервые за всё последнее время Лакс получил возможность рассмотреть её внимательно, первый раз за десять лет. Асока бесспорно изменилась, теперь это была уже не та маленькая девочка, поспешно оставляющая родной дом для дальнейшей службы в Ордене, а взрослая самостоятельная девушка с красивым и серьёзным лицом. Прежним остался лишь взгляд—светлый, добрый и очень сочувственный, а прямо под ним начали уже появляться серые тени, такие же, как наверно и у него, но почувствовав вгляд брата, лицо девушки осветила счастливая улыбка, говорившая о том, как долго она ждала этого. — Привет, Принц — сказала она с теплотой в голосе — Я рада, что ты снова в строю. — Привет, Хулиганка — ответил ей Лакс, голос его звучал немного хрипло, а в горле словно что-то царапалось — Я забыл тебе сказать, ты стала такой красивой. — Да ладно тебе, подлиза, скажешь тоже, красивая, с красными глазами и заплаканным лицом, просто леди Совершенство — усмехнулась Асока по-доброму и пригладила ему волосы надо лбом, как часто делала в детстве. Он неожиданно придержал её руку и поднёс к губам. — Прости меня, Асока, прости за всё, если я в праве просить этого, ты была права, это я сломал тебе жизнь, я позавидовал, я подставил, из-за меня ты росла без родителей, прости, если сможешь — уже совершенно другим серьёзным голосом произнёс Лакс, превозмогая тут же возникшую боль под повязкой. — О чем ты говоришь? — спросила Асока мягко, не отпуская его руки — Это я должна просить у тебя прощения, ты рисковал своей жизнью, чтобы спасти мою, хотя я этого ни капли не заслужила. Я же фактически бросила вас, оставила без помощи, когда вы нуждались в ней, а ведь могла бы обратиться к Ордену с просьбой помочь вам, а я просто предпочла обмануть себя, убедив в том, что у меня и вовсе нет семьи, а она была и хотела принять меня...была и теперь нет... — голос перехватило от спазма, Асока остановилась и прижала руку к горлу. Лакс покрепче прижал к себе ладонь сестры и слегка провёл по ней, желая успокоить: — Асока, не плачь, ты забыла? Я у тебя остался и никогда от тебя не уйду, помнишь, я в детстве тебе обещал, когда умерла твоя родная мама? — Я помню, помню всё, как мы с тобой жили в одной комнате, не в силах разлучиться, я первое время часто плакала по ночам и приходила к тебе в кровать, а ты до утра обнимал меня и говорил, что никому не позволишь обидеть — пока ещё сдавленным от близких слез голосом, но уже более уверенно произнесла Асока. — Я и сейчас готов повторить это, а помнишь, когда я в восемь лет заболел гриппом, ты целыми днями не отходила от моей кровати? Ведь когда ты была рядом, мне словно становилось легче, вот и сейчас я, когда спал, видел это во сне и чувствовал, что ты здесь, будто бы охраняешь меня — улыбнулся ей Лакс, и впрямь вспоминая детство, самые светлые моменты, связанные с сестрой. — Да, здорово тебя тогда скрутило, неделю в кровати пролежал, даже реветь пытался, пока я не сказала, что мужчины не плачут — Асока уже почти открыто рассмеялось, только сейчас начиная осознавать как сильно ей все эти годы не хватало брата. — А я тогда сказал: «Так то мужчины, а я тут причём? Я маленький мужчина, мне можно» — Лакс тоже улыбнулся, привычный мир снова начинал понемногу восстанавливаться, а осколки разбитой вазы соединяться в новую, ещё более красивую — Жаль, что родители не успели тебя увидеть — добавил он с внезапной грустью. Асока заметила это и поспешила сказать: — Они видят нас, смотрят из мира Силы, куда их забрал тот же самый ангел, с которым улетела моя мама, поверь мне, они очень рады тому, что мы снова нашли путь друг к другу. — А я не терял, Асока, я всегда тебя любил и хотел помириться, просто не хотел мешать твоей жизни, в Ордене ведь так трудно, всё время все заняты, но ты не думай, как только мне станет чуть лучше, я сделаю и твою жизнь такой же светлой — заверил её Лакс, не веря своему счастью. — Ты уже сделал это, большего я и не хочу, а в Ордене мне было очень хорошо, ведь именно там я встретила свою настоящую любовь, это стоит очень многого, ты сильно помог мне с этим, и я скажу тебе лишь одно—Спасибо — произнесла тогрута растроганно, понимая, что говорит правду. — А моё счастье всегда было рядом, только нависшая над нами смерть позволила мне это увидеть — сказал Бонтери, подумав о Дженни, которую не видел со вчерашнего дня. — С ней всё в порядке, она сейчас у нас, поживет пока не придумаем чего-то ещё, ведь у неё здесь никого, и ты тоже можешь остаться у нас, ведь наш дом разрушили, я знаю — тут же сказала Асока, чтобы успокоить брата — Она с ночи к тебе рвалась, но врачи не позволили, ты был слишком тяжёлый, меня пустили только по родственным связям. — Спасибо тебе, ты всегда знала, как правильно поступить, папа был прав, доверив бизнес именно тебе, я на это не годен, моё дело—Сенат, народ принял меня и вроде доволен, дай только прийти в себя и справедливость восторжествует — с уверенностью заявил Бонтери и решился слегка привстать, отчего боль усилилась, а в глазах стало темнее. Асока заметила этот его не совсем удачный манёвр и не на шутку встревожилась: — Так, спокойно, не шевелись, этого тебе сейчас нельзя — заявила она со всей строгостью, укладывая его обратно — Иначе лопнут все швы, а вся кровь вытечет внутрь и ты останешься здесь ещё дольше. При этих словах она машинально поправила правый рукав халата, к счастью достаточно длинный, чтобы была не видна повязка на локтевом сгибе, иначе, появилась бы тьма вопросов, отвечать на которые Асока была не готова. — Ещё мне ужасно хочется пить — неожиданно пожаловался брат, но и тут его ждала неудача. — Потерпи до завтра, сегодня тебе ещё нельзя принимать ничего внутрь, — категорично заявила Асока — но я знаю как тебе немного помочь. И взяв с тумбочки стоявший на ней стакан с водой, смочила в нем небольшую губку, лежавшую на краю и мягко приложила её к сухим губам брата, слегка смочив их. — Спасибо, мне правда стало полегче — произнёс растроганно юноша, когда она поставила стакан на место. — Это только сейчас, ты про завтрашний день не забудь, лучше не знать, что тебе прописали, но я уже отправила Энакина за свёклой, красной фасолью и печенкой, в общем, держись, хана тебе, братец! — с угрозой в голосе произнесла Асока, пряча зловредную улыбку, она знала, что он с детства терпеть не мог именно эти продукты, но врач же этого не знал, так, что случись чего, она непричем. — Ой нет уж, я лучше спрячусь под подушку или залезу под кровать и вам придётся запихивать в меня всё это силой, причём именно твоей, Асока, грубую я не признаю! — замахал руками несносный братишка, понимая, что сопротивление оказать скорее всего не сможет, куда там ему, несчастному больному сенатору против двоих форсюзеров и неважно, что один из них его родная сестра. — Увидим, кто кого, особенно если учесть, что готовит мой будущий муженёк просто ужасно, ты об этом только слышишь, а мне вот есть приходится, иначе, что ты, такое поднимется, что все Ситхи просто дети малые, по сравнению с обиженным Эни, но я не жалуюсь, ведь он так красиво и трогательно смотрится в фартуке — Асока снова заулыбалась, кажется жизнь продолжается, а всё плохое начинает отступать. Но тут их почти семейную идиллию нарушила вошедшая медсестра, везущая медицинскую тележку с высокой прозрачной бутылкой с идущей от неё трубкой, заканчивающейся на конце иголкой, казавшейся угрожающе большой. — Может быть, подержишь меня за руку? — шепнул Асоке Лакс, когда медсестра начала укреплять банку в высоком штативе с правой стороны от кровати. — Всегда пожалуйста, милый трусишка — подмигнула ему тогрута и крепко сжала его левую ладонь, пока в правую вводили иголку капельницы. — Ты изменилась, сестричка, стала такой доброй, заботливой — улыбнулся Лакс, стараясь не смотреть на руку. — А ты вот ничуть, всё так же боишься уколов, — хихикнула Асока, устраиваясь рядом на краю кровати — Но у тебя есть шанс это исправить? — Есть, и думаю уже завтра я им воспользуюсь — загадочно ответил Лакс, уже зная о том, что сделает, вот только обрадуется ли этому сестра? Хм, хороший вопрос, учитывая, что это...