Спазм

Девять. Соленая и медленная. Десять. Щекочущая и маленькая. Одиннадцать. Быстрая и саднящая… Почему саднящая? Потому что доползла до разбитой губы. Двенадцать. Ещё одна, скользящая вбок к уху. Тринадцатая… «Не плачь, детка» Гермиона зажмурилась, выпустив четырнадцатую и пятнадцатую. Не двигалась, а лежала на спине напряженной прямой фигурой. Время истерики, криков и паники в больничном крыле ушли вместе с ударами часов, отбивших полночь. Гермиона не смела пошевельнуться и смотрела в потолок пустым взглядом. Лишь считала слезы. Не морщилась и не всхлипывала, а мертвым выражением оплакивала остатки истерзанной души. Она никогда не задумывалась о том, что душевные травмы способны увлечь человека настолько глубоко в себя. Внутренняя подавленность мешала нормально соображать. Опустошенность давила на сознание, призывая мысли о побеге — далеко, надолго или навсегда, желательно в страну вечного сна и забвения. Растерянность совмещала самые страшные последствия произошедшего. Психологическое сопротивление и защитные механизмы разбились под натиском горькой реальности. Гермиона пережила всё — отрицание, когда вжималась в угол, не позволяя Макгонагалл дотронуться до себя, отчаяние, когда забилась в руках мадам Помфри, агрессию, когда отбивалась от всех под приступом панической атаки, безысходность, когда ей в рот вылили кислую настойку… Мир окрасился в тусклые краски, позитивные стремления потемнели, а любая мысль про душевную реабилитацию исчезала в отчаянии. Гермиона тревожно осматривала потолок, сосредоточившись на собственном теле. За первый учебный месяц только неудачник мог попасть в больничное крыло. Она не считала себя неудачником, а обозвала конченым человеком, поскольку прежняя Гермиона потерялась где-то утром под счастливыми улыбками друзей и в теплых руках Рона… Господи! Нет! Слезы потеряли счет. Она часто заморгала и сдавила пальцы в кулаки. Возникла идея позвать Помфри, но… что бы она ей сказала?! Толку ноль, потому что в Гермиону влили достаточно микстур, которые плохо сочетались с зельем сна без сновидений. «Мисс Грейнджер, вы должны сказать нам…» Она сказала. Сказала и зарыдала, не выстояв перед мрачными лицами Макгонагалл и Помфри. Точнее, сказал он… «Куколка, если вдруг от тебя это ускользнуло в порыве страсти, то напомню, что я кончил внутрь, ты так глубоко всосала в себя, что могла залететь» А она просто повторила, поэтому ей дали соответствующие зелья. Гермиона смутно помнила, как по ту сторону больничного крыла звучали голоса Гарри и Рона. Было что-то ещё — испуганный девчачий. Их не пустили. Никого не пустили. Макгонагалл просидела с ней целый вечер, пытаясь выяснить, что произошло, но Гермиона выдавила из себя лишь пустые обрывки фраз. С приходом ночи ей стало хуже — темнота сжирала заживо, голова трещала от кошмарного шепота. Он повторял, она убегала, он догонял, она кричала, он шептал… и по новой. Воспоминание его рук — отвращение к собственному телу. Гермиона не смогла даже поправить больничную робу, боясь задеть пылающие отпечатки его пальцев. Пластинка крутилась, засасывая её в воронку памяти, а затем резко останавливалась, ударяя Гермиону по голове мерзким, грязным мешком, и заново вертелась по оси в противоположную сторону, разбрасывая вокруг блестящие, золотые галлеоны. Она отворачивалась, но кровавая перчатка пихала монеты в глотку, разбивая зубы и царапая язык. Слезы засохли на щеках, стянув кожу. Она опустила веки, судорожно вздохнув. Макгонагалл наколдовала на злополучный коридор и каморку чары отвода от учеников, завтра утром в школу прибудут авроры… Гермиона копалась в себе, пытаясь обмануть разум и отвлечься физической болью от дикого страха перед темнотой и прикосновениями, но, к счастью или к несчастью, волшебники всегда славились иммунитетом. Влей колбу, повиляй деревяшкой, пожуй пресные стебельки — вуаля, здоров как соплохвост, разве что огнём не пыхтишь. Боль не отвлекала, рубцевание и заживление проходили под контролем анестезирующих зелий, но… Тео знал, а она не знала, что страх — это подсознательное тревожное состояние, которое просто так не зарубцуется. Теперь Гермиона боялась ослепнуть и мучилась от появления гаптофобии. Палач олицетворялся в её глазах, как жестокий монстр без глаз и голоса, обитающий в тишине и подкрадывающийся во мраке с целью украсть у неё самое дорогое и ценное. Гермиона едва ли считала девственность главной ценностью, поэтому возвысила это понятие в абсолют глубокого смысла — он украл непорочность и невинность, которые сочетали в себе не только телесную чистоту, но и нравственные убеждения. Забрал и не вернул, а она съежилась до ничтожного размера, боясь повторения кражи. Истерзал девушку, сломал волшебницу, ведь палочку не восстановить… Помфри с жалостью отнеслась к бедняжке и не задавала лишних вопросов. Макгонагалл пустила слезу. Обе страдали от того, что Хогвартс потерял статус безопасного места. Жалели Гермиону и ужаснулись поступку изувера, а когда в больничное крыло неожиданно зашел Слагхорн в поиске микстуры от головной боли, то ляпнули первое, что пришло в голову — мисс Грейнджер упала с лестницы. Собственно, на следующее утро все трещали, что гриффиндорка упала с лестницы. *** Девять. Черная и пушистая. Десять. Бурая и мелкая. Одиннадцать. Жалкая и облезлая… Почему облезлая? Потому что сова принадлежала рыжему недоумку. Двенадцать. Ещё одна белая и крупная. Тринадцатая… Наконец-то! Спасибо, папа! Кто считал слезы, а кто нумеровал совушек. Теодор поймал небольшую посылку и подкинул сове крекер. Она сделала несколько кругов, будто получив от отца приказ просверлить в Тео клеймо упрека, и грациозно покинула Большой зал. Теодор специально пришел на завтрак раньше всех, дабы узнать атмосферу среди преподавателей. Вежливо поздоровался с ранними слизеринскими пташками и занял место поближе к учительскому столу. Он не спал полночи, и причиной тому не чувство раскаяния, а возбужденная память. Волнение о последствиях совсем испарилось, сменившись точным расчетом. Тео не сомневался, что отец незамедлительно ответит, окончательно избавив его от беспокойства. Тео спрятал триумф за маской обыденности. Несмотря на чесотку в руках и пожар в голове, он неспешно положил посылочку, наполнил бокал тыквенным соком, подвинул приборы и осмотрелся. Тактично кивнул проходящему мимо Пьюси и слегка улыбнулся сидящей недалеко Булстроуд. Наклонил голову и сделал глоток из бокала, исподлобья пробежав глазами по гриффиндорскому столу. Запомнил, поставил бокал и прикусил нижнюю губу, вперив взгляд в тарелку. Великолепно! Хмурые, напряженные приятели Грейнджер шептались между собой. Уизли дышал, как бык перед схваткой, а Поттер угрюмо морщился, будто съел драконий помёт. Положив на тарелку клубничный круассан, Теодор анализировал их поведение. Ещё у порога в Большой зал он услышал диалог двух когтевранок про неудачный малышкин полёт с лестницы. Умно! Макгонагалл перестраховалась, чтобы не вызвать панику, и решила втайне проводить расследование. Тео очень надеялся, что это идея придумана не чудесной головкой ангелочка, ведь в таком случае это означало бы, что Грейнджер вполне себе здраво мыслила. Повернулся к директору. Вероятно, это она угостила из своей тарелки Поттера. На печальную Макгонагалл тяжело было смотреть. Тео поджал губы, прекрасно зная, что трансфигурация являлась любимым предметом Гермионы, которая души не чаяла в этой статной старушке. Тео не разделял её восхищение, но к Макгонагалл относился с уважением. Глотнул ещё раз и откусил кусочек. В горло не лезло. Запил и откусил новый. Еда как еда, когда-то он любил конфеты и шоколад, а сейчас все сладости потеряли пряный вкус. Все, кроме одной конфетки… Пальцы задрожали, изнывая от желания вновь дотронуться до сладчайшего. Теодор слепо блуждал по залу безразличным взглядом, но руки тряслись, и он начал отвлекаться любимой посудой. Переставил, наполнил свою тарелку кусочками фруктов и ягод. В итоге собрал радугу. Клубничка, апельсинчик, лимончик, яблочко… На яблочке он завис и скептически выгнул брови. Грейнджер не любила яблоки, и он не любил, какое совпадение! До определенного момента, пока не вкусил запретный плод. Тео раздавил виноградинку, заменяющую фиолетовый цвет радуги. Он скучал по ней. По своей личной радуге, сверкающей настолько ярко, что можно выжечь себе глаза. Обжегся вчера и хотел снова. Теодор насильно забил пищевод безвкусной снедью. Покачал головой и мысленно окатил себя ведром холодной воды, той самой, в которую окунулась Грейнджер в кладовке. С трудом освободился от несвоевременных мыслей и внимательно осмотрел преподавателей. Судя по доброжелательным лицам большинства, директор не ввела их в курс дела. Помфри, естественно, грустно попивала чай с молочком. Остальные вели непринужденные беседы. Глаза мимолетно задержались на канадской сволочи, посмевшей открыто унижать его семью. Николас Рой заслужил особую ненависть своим чрезмерно болтливым языком, но, по всей видимости, понравился малышке в качестве нового преподавателя, поэтому Теодор контактировал с ним более чем любезно. К тому же Грейнджер очень мило краснела, когда Рой назвал её храбрым примером настоящего благородства. Теодор чуть ли сам не окрасился в красный из-за безграничного умиления, а малышка смущенно прятала от всех взгляд. Затем… сволочь назвала его отца Пожирателем. Теодор часто плевал на себя из-за необходимости следить за Грейнджер. Гордо отвечал лишь слизеринцам, поскольку знал, что в будущем они станут соперниками по деловым отношениям. Показать слабину — значит проиграть. В другом же… завышенная самооценка стала разумеющимся фактом, который никогда не оспаривался, но Тео не обманывал себя, веря, что поставит крест на собственной гордости, если того потребуют обстоятельства. Однако когда низкородная чернь затрагивала дорогих ему людей, Тео вставал по стойке смирно, защищая своих от любой клеветы. Он с трудом сдержался, чтобы не послать Роя куда подальше, и теперь не жалел о своей выдержке, поскольку нашел идеального кандидата на роль будущего узника Азкабана. Не зря же доблестный профессор так распинался перед Грейнджер. Почти под юбку залез и спел дифирамбы юной звезде мирового масштаба. Да, Тео тоже залез однажды… Он положил столовые приборы параллельно друг другу, лезвием ножа к себе, зубцами вилки вниз. Закончил. Поднялся, забрав отцовский сверток, и направился к двери. До первого урока осталось меньше часа, но Тео не спешил. Запер дверь туалетной кабинки. Давно породнившись с любимым унитазом — свидетелем плотских непотребств, Тео по-хозяйски облокотился на дверь и развернул сверток. Пять заполненных колбочек забились друг о друга. Идеально! Улыбка украсила лицо. Он открыл конверт и прочитал письмо. Поджал губы и улыбнулся шире. «Теодор, я понял, что поторопился с продажей мозамбикского особняка. Советую тебе уехать и продолжить перебирать песок! Мне меньше проблем, тебе задор в песочнице» О, папа! Песочницу я уже пережил. «Авроры будут действовать согласно инструкциям. Вспомни книги, которые я тебе показывал, и используй зелья» Тео перевернул пергамент, где витиеватым, крупным почерком были написаны имена авроров. Чисто, как всегда. Его семья неспроста имела такое большое влияние. Отец усовершенствовал хватку и опыт против властей до наивысшей точки ещё во время своего общения с Тёмным Лордом после их выпуска из Хогвартса. Тео часто почитывал книжки из отцовской библиотеки с намерением вступить в полемику по тому или иному вопросу. Старший не возражал и терпеливо обсуждал с младшеньким любые интересующие его темы. Благодаря такой беседе, Теодор вспомнил про зелья. Дорогие и редкие. Потрясающие! Будь то маггловский мир или волшебный — приемы властей одинаковы. Лазейки были всегда. Однажды Тео загорелся желанием поступить в университет магического правопорядка, но как только узнал, что Грейнджер забила на эльфов в пользу беготни по лесам, то сразу же остыл, но предварительно изученной теории хватило, чтобы понять — на любые чары выявления и сыска существовал антидот. Тео не интересовался маггловскими методами расследования, но интуитивно считал, что волшебникам следовало бы у них поучиться. Достал пузырек, спрятав остальные в сумке. Повертел в руках и, откинувшись затылком на дверь, закрыл глаза. Страшно? Нет! Тео активно рылся в извилинах, вспоминая газетные колонки, где упоминались имена авроров. Штудировал. Кивнул. Предположил рассказ Грейнджер. Что бы она сообщила про вчера? На мгновение он представил себя сладкой малышкой. Покачал головой. Рациональность — его спасение в данный момент. Тео сделал различные выводы: выражение «яблочко-папочка» вызывало подозрение насчет возраста нападавшего, физическое принуждение без использования палочки подходило больше полукровкам или магглорожденным, нежели чистокровным. Деньги служили самым простым средством для быстрого траха и доказывали, что подобное могло произойти в одиночном случае. Тео почесал переносицу. В воскресенье за час до кладовки он специально посетил Хогсмид, чтобы быть замеченным, к тому же Малфой и Забини были рядом, а уж кто-куда-зачем пошел потом никого не волновало. Зелье — страховка от заклинаний, выявляющих родство с кровью, потовыми частицами и остальным. Ищи-свищи, а Тео под пойлом чистенький. Он провел пальцем по стеклянному горлышку. Дрянь мерзостная, если судить по теории, и с побочными эффектами в виде боли в желудке. Мысль про язву возникла с особым, ненормальным трепетом, ведь заляг Теодор в больничное крыло, то можно было бы дышать одним воздухом с малышкой. Он свел брови на лбу, размышляя, чем бы она сейчас занималась. Тео любую панику исцелял счетами, а она… Раз, два, три — детка, не беги. Четыре, пять — я приду опять. Он соскучился. Поэтому спрятал склянки на дно сумки и отправился на урок зельеварения, чтобы… через тридцать минут влететь вместе с перепуганным Слагхорном в больничное крыло… *** — Это всё? — приземистого вида блюститель нагонял на Гермиону тревогу. — Всё, — ответила еле слышно. Аврор пришел к ней ранним утром, когда Гермиона собиралась принять дополнительную дозу целительной микстуры. В коричневом костюме маггловского покроя мистер Чэлпс сосредоточенно водил палочкой по воздуху, контролируя парящий пергамент и пишущее перо. Она сидела, облокотившись на спинку кровати, и теребила край одеяла. — Очень мало, мисс Грейнджер! — подытожил аврор ломким голосом. Фраза, как игла по оголенному нерву, заставила Гермиону прижать колени к груди и зажмуриться. — Я больше ничего не помню. Она рассказала всё, что знала — про поддельную записку от директора, поворот лестницы, исчезновение портретов и… некоторые смутные моменты, запрятанные глубоко в памяти — перчатки, укус, шепот, вопросы… Чэлпс спрашивал про его рост, телосложение, запах и даже вкус. Гермиона с ужасом закрыла лицо руками и отрицательно качнула головой. — Мисс Грейнджер, выпейте это! — недовольно зыркнув на аврора, к ней подбежала Помфри с целительным сосудом. Чэлпс сделал тяжелый вздох и поднялся со стула, отряхнув с колен несуществующую пыль. — Не сомневаюсь, что он ответит по заслугам в ближайшее время! — крайне учтиво сказал и внимательно оглядел больничное крыло. Гермиона зажала губу между зубами и обняла себя за плечи, тихо прошептав: — Я надеюсь… Честно, она не надеялась, потому что не представляла палача человеком из плоти и крови. Единственное, на что она надеялась, так это на единичный случай. Пытаясь внушить себе, что попалась случайно, Гермиона смогла глубже вдохнуть и немного успокоиться. — Если вспомните ещё что-нибудь, то… Внезапный удар двери по стене заглушил речь аврора. — Поппи, мне немедленно нужна помощь! — запыхавшийся Слагхорн втащил в комнату совершенно спокойного Теодора Нотта, который придерживал правую руку на весу. Чэлпс направился к выходу, бегло взглянув на прибывших. Закрыл дверь и поплёлся к месту преступления, а в больничном крыле разразился сестринский упрек. — Великий Мерлин, что ещё случилось? — Помфри сделала выразительное ударение на «ещё», а Гермиона низко опустила голову, не желая, чтобы её увидел кто-нибудь из учеников, тем более со Слизерина. Душа отчаянно паниковала при виде посторонних. Любой казался врагом, кто угодно мог быть палачом. Гермиона вздрогнула и подняла взгляд на Нотта. Даже он… Он осматривал свой ожог, который получил в результате взрыва котла. Пришлось пожертвовать и здоровьем, и котлом, раз уж в больничку потянуло, как шмеля к цветку. Теодор не посмел залечивать малышкин укус, поэтому аккуратненько подставил ладонь, абы случайно, под желчноперечное зелье, намеренно сваренное неправильно. Итог — его потащили к ней. Весьма удачно. Тео чувствовал на себе её взгляд, но привычно проигнорировал, наигранно жалобно хмурясь от волдырей на пальцах. Ему, конечно же, было больно, но как только он перешагнул через порог больничного крыла, собственная хворь потеряла прямое значение. — Я неоднократно говорила, Гораций, что ваша программа не соответствует правилам безопасности, — Помфри рассматривала ладонь Нотта, а Слагхорн схватился за живот, будто его ударили под дых. — Нет, мадам, это моя вина, — Теодор сморщил лицо, когда она задела особо крупный волдырь. Гермиона сглотнула, продолжая смотреть на него, а когда Нотт перевел на неё взгляд и поднял брови, якобы удивляясь, что здесь ещё кто-то есть, она расслабила плечи. Нотт всегда занимал нейтральную позицию в её списке деления врагов и друзей. Она опустила голову, скрывшись за волосами. Задумалась. Кто угодно, но только не он… Она поверила в это и вернула робкий взгляд к сцене перед собой. Нотт больше не смотрел на неё, как всегда. Забывшись в своих мыслях, Гермиона почти прослушала наставление Помфри: — Вы должны остаться на ночь, мистер Нотт, — он свел губы в тонкую линию, чуть улыбнувшись болтающей знахарке, — иначе велика вероятность получить шрамы. Шрамы? У него был только один шрам — вон сидит мученица на кушетке. Теодор вежливо отказался, ссылаясь на занятия. Он хотел только увидеть малышку, а не дрочить на соседней постели, вслушиваясь в её сонное дыхание. Прийти просто так он не мог, да и палец не желал показывать… Грейнджер в относительном порядке, хоть и вздрагивала от каждого шороха. Тео боялся лишний раз проколоться и посмотреть на неё, поэтому торопился свалить из больнички с необходимой мазью и заживляющим бальзамом. Он столкнулся со знакомой рожей в дверном проеме. Ну да, теперь Тео вспомнил фотографию из «Пророка». Мистер Чэлпс не лучшая кандидатура для результативного расследования. Протиснувшись мимо Теодора, аврор подошел к малышке с явным разочарованием на лице. Тео захлопнул за собой дверь с выражением гения-триумфатора. Зашагал, присвистывая любимую мелодию, и ощутил дежавю, когда встретил в ближайшем коридоре Поттера и Уизли. Прошел мимо и причмокнул. Авроры не обнаружили зацепок — галлеоны найдены без фамильной чеканки, картины заколдованы от опознания, записка выведена с помощью точной копирки директорского почерка, а отцовское зелье спасет от аврорского сыска. Когда-нибудь они найдут отчет Грейнджер у сволочи Роя, а сейчас… Сейчас Тео снова отправился к пустующей хижине Хагрида, чтобы завершить подготовку к принятию любимой и желанной гостьи. Надолго, на год примерно, без права побега…