Спазм

Перестань! Нет! Хватит! Нет! Светишься! Плевать! Ему было откровенно плевать на свой внешний вид. Палец, прокушенный её зубами, кровоточил, брюки испачкались, свитер измялся, а лицо… пожалуй, больше всего он палился из-за торжествующего выражения лица. Щеки болели от напряжения, он скалился, как дебил, совершивший грандиозную шалость. Только шалостью этот конфузный инцидент назвать слишком сложно. Помятым, но счастливым Теодор ввалился в гостиную Слизерина. Народ гудел, обсуждая прогулки по Хогсмиду, и раздражал тех, кто всё пропустил из-за учебных долгов и домашних заданий. Тео просто шёл, никого не слушая. Вроде бы Дафна его окликнула, а Блейз что-то сказал про день рождения. День рождения? Нынче очень актуальный праздник. С этого года — любимый для Тео. Тиски зубов с трудом зажимали улыбку. Он знал, что поведение кажется подозрительным и странным. Всё равно! Даже если мне суждено завтра сдохнуть или попасть в Азкабан, я всегда буду считать этот день самым крышесносным и счастливым. Грейнджер слаще шоколада и нежнее крема. Он прикусил изнутри щеку. — Эй! — знакомый малфоевский голос. Теодор задел его плечом возле входа в спальню. — Что с тобой? — Драко едва показал недоумение, когда бегло осмотрел его внешний вид. — Всё нормально? Тео, будучи человеком, думающим только о себе и своей Грейнджер, просто кивнул невпопад и ускорился, скрывшись за дверью спальни. Стоял столбом посередине комнаты, не шевелясь и не моргая. «Ты чудовище!» Из-за тебя, детка. Теодор закрыл глаза и низко опустил голову. «Не трогай» Уже потрогал. Растянутой ты становишься более мягкой и покладистой. Сочная, как спелый персик! «Не подходи» Я бы рад, но единожды обгорев, невозможно охладиться. Это зараза, которую я подцепил, когда ты кинулась мне под ноги, подбирая с пола отвратительную жабу. Зараза, отшлифованная за семь лет до кристального блеска. Теодор, аки ракалия, намеренно добавил себе новый симптом. Если раньше он издалека наслаждался уединенными фантазиями о Грейнджер, то теперь непосредственный контакт требовал рецидива. Причем немедленно. Тео уселся на пол в позу по-турецки и сардонически засмеялся, посматривая на видимую эрекцию. Ткань рядом с ширинкой испачкана разводами. Странно, что на него не набросились с вопросами. Слизеринцы любили трепаться про школьные интриги. Теперь ему стала понятна реакция Малфоя. К лучшему. Может, Драко догадается обо всем, пожалеет Грейнджер, отправит никудышного друга в Азкабан и объяснится вместо него с отцом. Старшему Нотту не привыкать… Нет! Всё только к худшему, поскольку Азкабан не располагал к сексу, а милашку он хотел больше, много и ещё. С Драко он разберется позже. Сейчас он смаковал новое чувство и абсолютную уверенность в том, что впервые занимался любовью. Что было раньше? Физическая потребность. Банальный перепихон под градусом с обязательным пунктом в виде самовнушения о том, что под ним была Грейнджер. Что есть сейчас? Секс по любви. Натянуть любимую девушку — значит кончить не только физически, но и духовно. Великий Мерлин, Тео был уверен, что в тот момент его сердце так же сильно качало сперму вместо крови, поскольку каждый орган откликался на факт, что Гермиона из снов и фантазий оказалась в его руках. Как человек, жестоко надругавшийся над девственницей, Тео перегибал с чувством блаженства. Откинулся на спину, растянувшись порочной звездочкой на холодном полу, и прикрыл веки… прямо как Грейнджер сейчас. Открыл глаза и нахмурился. Её найдут. Обязательно найдут. Либо она сама доберется до лестницы и позовет на помощь. Это твоя любовь? Изнасилование — секс по любви? Это же Грейнджер! С ней любой секс будет по любви. Даже такой. Теодор задержал воздух в легких и вспомнил тактильные ощущения. Гладкая кожа. Открытые участки тела. Он трогал, она дрожала. В темноте все ощущения возносились до экстремальных. Детка чересчур страстная, красочно необыкновенная. Ничего не сделала, а он уже сходил с ума. Тео штудировал каждую деталь встречи, как особый книжный параграф. Мерлин! Она даже целоваться не умела, но по понятной причине губной удар в её исполнении показался самым возбуждающим алкалоидом. Тео охарактеризовал поцелуй с привкусом взаимных слез, как безусловную индивидуальную эротику для двоих, усиливающую духовное влечение. Почему-то он был уверен, что кончил именно из-за этого. Хотя… она сжимала лучше маггловского мастурбатора, который Тео использовал по прямому назначению, выторговав его у продавца по специальной цене и личному заказу. Причмокнул, облизнулся и повернулся на бок, подложив сгиб локтя под голову. Медленно поднял перед собой ладонь. Тео долго смотрел на кровоточащую ранку и, последовав за привычной маниакальностью, прикусил палец, нащупывая зубом выемку от укуса. Закатил глаза и всосал, внушив себе, что чувствует остатки её слюны. Он знал, что впереди его ждал выбор — оставить всё, как есть, наплевав на аврорское расследование, или же крутиться в разборках, спасая себя от тюрьмы. Тео возиться с этим не хотел, но и оставлять Грейнджер не собирался. Она не забудет. Никогда не забудет сегодняшний день. Если бы он просто ушел после финиша, то… Тео был уверен, что у девчонки, пережившей режим Тёмного Лорда, найдутся силы, чтобы забыть насилие. Пройдет время, она переспит с Уизли, испробует лизоблюдство и неосознанно смирится с неудачей первого раза. Это ерунда, легко стираемая из памяти. Засунул палец в рот и зажмурился. Замечательно! Чисто, как по маслу. Грейнджер смогла бы стереть половой акт из памяти, но никогда не посмела бы забыть мотив и последствия. Денежная плата стала своеобразным алиби и способом залезть в малышку глубже, чем это сделал его член. Дальше и дальше до гордости и мыслей. По факту он взял её, как распутную шлюху, которой заплатил за секс на скорую руку в грязной подсобке. Если уж и это не заставит Грейнджер постоянно думать о нём, то… самый главный пункт. Оскорбление волшебницы! Первая палочка являлась самой подходящей и соответствующей характеру. Теодор дорожил собственной каштановой с сердцевиной из волоска единорога. Тонкая, гибкая с выраженной рукоятью на тон темнее основной длины и украшенная поблескивающим золотым каштаном у основания. Тео часто сравнивал Грейнджер с каштаном и уповал на знак свыше о том, что ему неспроста досталась именно эта палочка. На подсознательном уровне он всегда всё связывал с Гермионой. А её палочка… он терпеть не мог виноград, да и драконов не любил. Едва ли можно подумать о совместимости. Ему не нравилась её палочка. Тео отбивал мерный стук пальцами по полу. Отбивал и назвал себя трусом, потому что для порчи волшебной палочки существовала куда более объективная причина, чем обычная «не нравилась». Он верно оценивал свои магические способности и пришел к выводу, что если бы Грейнджер встретила его в пылу честной дуэли, то на земле корчился бы именно он, а малышка напоследок использовала бы оглушающее, откинула бы с щек густые локоны и, вздернув подбородок, пихнула бы Теодора по почкам. Он бы посоветовал ей сразу в пах, но Грейнджер слишком благородна, чтобы угрожать гематомами на яичках, поэтому пришлось бы обойтись кровью в моче, доказывающей, что почки сполна ответили за хозяина-дегенерата. Первое время детка будет пугаться собственной тени. Соответственно, вцепится в палочку двумя руками. Теодора это не устраивало, поэтому он использовал самый простой способ ослабить её защиту. Взял и сломал совершенство. — Взял и… — вздохнул и вновь повернулся на спину, закрыв глаза, — сломал, — полностью расслабился, не ощущая ни одного нервного подергивания. Один. Спокойно. Два. Дыши. Три. Теперь думай трезво… Тео открыл глаза и стер с лица все эмоции, кроме серьезной концентрации — чуть поджал губы и слегка прищурился. Плавно поднялся, пригладил волосы и выгнулся. На манер Грейнджер вздернул голову носом к потолку. Улыбнулся. Не так как ранее — в блаженном экстазе от желанной шалости, а… более язвительно и опасно. Тео подошел к кровати, поправил одеяло, убрал балдахин, ровно положил подушку и думал… Думал. Посчитал напольную плитку. Думал. Прошелся строго по диагонали. Думал. Обо всем, что важно. Про авроров, следы, расследование, доказательства… В общем, закрутился и плёл как паук, затягивая малышку в свой прочный кокон. Собрал и спланировал. В конце взял пергамент и написал письмо. «Отец, я переспал с Грейнджер. Она этого не знает и нужно, чтобы никогда не узнала! Если не хочешь навещать меня в Азкабане, то выясни, кто из аврората отправится в Хогвартс. Отправь мне необходимые зелья. Спасибо! Ты самый лучший отец на земле!» Уголки губ приподнялись. Теодор дополнил: «Заранее отвечаю на твой вопрос — она была великолепна!» Временами он искренне сопереживал отцу, но всегда успокаивал свою совесть обещанием, что в будущем всегда будет вытаскивать собственных детей из любых передряг точно так же, как это делал Нотт-старший. Напоминание отпрысков вернуло Тео к Грейнджер. Когда запечатывал письмо, принимал душ и переодевался, он представлял свою жизнь с миссис Каштанчиком-Нотт и забавной мелюзгой, отбирающей друг у друга детские книжки. Направляясь к совятне, он шептал: — Это любовь! *** — Это ненависть! Ненависть пришла к ней через боль и унижение, но сначала был страх. Как только она услышала удаляющиеся шаги за дверью, то зарыдала в три ручья, с отвращением трогая собственное тело. Ноги свело судорогой, но Гермиона повторяла про себя проклятия и ползла к двери, задевая десятки монет. — Это ненависть! — всхлипнула и облокотилась на дверь. Плохо, как же плохо! Мерзко! Ужасно! В голове миллион вопросов, но больше всего Гермиона страдала от внутренних слез. Прежние беды теперь казались ненужными отголосками прошлого, а надежда на светлое будущее растворилась во мраке под давлением чужого шепота. «Мой сладкий и любимый ангелочек!» Гермиона обхватила голову и закричала. Палач повторял эти слова через рупор, заставив её зажать уши предплечьями. Внезапно она ощутила что-то скользкое на шее. Затряслась и в панике начала отряхиваться, будто отгоняя стаю жуков. Нет, нет! Господи! Никого не было, но она вжималась спиной в дверь, пока не хрустнули лопатки. — Не трогайте меня! — отбивалась, пока не царапнула себя по щеке. Здесь никого нет! Но кто-то трогает… Нет же! Гермиона сбила дыхание, поджала под себя ноги и прикусила костяшки пальцев. Она словно попала в ад без света и выхода. По ту сторону остались прежняя Гермиона и счастливые Гарри с Роном. Она широко открыла глаза, всматриваясь в темноту. Сделала глубокий вдох. Губы дрожали, из носа текло, гениталии горели, но пространственная дезориентация пересилила физическую боль. На минуту она забыла собственное имя и своё прошлое. Остался только душераздирающий страх, доводящий конечности до тремора. Гермиона раскачивалась в такт зубному скрежету, обхватив себя за колени. Мотала головой и тихонько плакала. Минута. Вторая. Третья. Она дышала. Свела губы в трубочку и дышала. Чтобы спастись, нужно сбежать от мрака. Клинический страх постепенно уходил, заменяясь фактами. Она возненавидела палача. Он разрушил хрупкую веру в Хогвартс. Дрожь утихла. Она глотнула воздуха, когда нащупала ручку двери. Щелчок, и Гермиона выпала в коридор лицом вниз. Снова темнота. Нет! Мне нужен свет. Много света. — Кто-нибудь! — звонко вскрикнула и встала на четвереньки. Задела что-то острое, уколов себе палец. Спустя несколько секунд Гермиона издала удушливый, мучительный стон, потому что пальцы нащупали две половинки палочки, обрамленные ободками виноградной лозы. Она настолько сильно сдавила их в ладонях, что из кончика вспыхнула тусклая искра. Последняя искра сломанной палочки. В этот момент внутри Гермионы оборвалась струна, тянувшая её разум в страну позитивных иллюзий. Даже во время войны она пыталась сводить все невзгоды ко временным трудностям. Старалась быть сильной и полезной, но сейчас на краю рациональности появился незамысловатый вопрос — за что? Как и предполагал Теодор, она не думала про фактический процесс и физическое истязание, единственное, что волновало — почему это произошло? Гермиона никогда не причисляла себя к любителям заурядной философии, но в данный момент ненависть к одному человеку увеличилась до вселенского масштаба, разрушив четко установленные жизненные принципы. Она боролась за свободу от режима Волдеморта, рисковала жизнью, помогала своим и всегда верила в наилучшее. Так почему теперь хочется умереть? За что я страдаю? По-видимому, за то, чтобы какой-то моральный урод мимолетно позабавился над ней. Гермиона вздрогнула. Ухватилась за стену, крепко зажав части палочки, и медленно ступала по коридору. Несколько раз останавливалась, чтобы сжать бедра и согнуться от болезненных конвульсий. Кто это был? Образ теперь казался очень смутным, будто сам разум помогал ей забыть. Голос. Только шепот, такой как у многих. Молодой голос и очень тихий. Рост, запах… Гермиона низко опустила голову и задрожала. Она не могла об этом думать. Мозг кипел, пульс участился, зрачки нервно забегали по пустому пространству. — Рон, помоги! — она безнадежно выдохнула. Он был самым ярким лучиком за последнее время. Гермиона корила себя за то, что отказалась от его помощи и отправилась в логово зверя одна. За поворотом она крепко зажмурилась от света. Потеряла равновесие и упала, схватившись за живот. До выхода к лестницам ещё чуть-чуть, но как же больно! Гермиона почувствовала скользкий кровяной сгусток между ног и напрягла бедра. Боль становилась нестерпимой, но она все же сумела доползти до ярко освещенного места возле лестничного подъёма. В глазах мутнело, голова кружилась, на языке ощущался соленый привкус. — Мерлин! — кто-то испуганно воскликнул. Гермиона с трудом повернулась на спину и прищурилась. Перед ней с учебниками наперевес застыла Паркинсон. — П-панси, — она впервые назвала её по имени, заглушив последний слог. Сознание уплывало. Зрачки закатились. Гермиона потеряла сознание. *** Паркинсон и трусость — родственники. Панси всегда называла подобные черты характера личным расчетом. Слизеринцы не спасали просто так. Они не обязаны. Во всем должна быть личная выгода. Панси ненавидела Грейнджер с первого курса и причина тому банальная зависть. Грязнокровка привлекала к себе слишком много внимания, развлекалась с золотым мальчиком, скакала на метле игрока сборной по квиддичу, высоко задирала нос и добилась мировой известности, как героиня войны. Кроме маггловского происхождения в ней не было недостатков. К тому же Панси повторяла за Малфоем, который ненавидел Поттера, а раз они были парой, то логично предположить, что грязнокровку она взяла бы на себя. Ей не с кем было пойти в Хогсмид, поэтому она шаталась по школе, рассматривая картины. Одна из лестниц перепутала направление, и Панси чертыхнулась. Спустилась со ступеньки… Вот, пожалуйста, враг на полу. Паркинсон понятия не имела, что произошло с Грейнджер. Прищурилась и скривила губы, но внезапно ей на глаза попались обломки палочки, и Панси осмотрела гриффиндорку более внимательно. Судорожно сглотнула. — Грейнджер! — позвала, с ужасом посмотрев на следы крови и её помятый вид. Гермиона не реагировала, а Панси… Панси резко развернулась и прыгнула на лестницу, которая снова вернулась к этому коридору. Слизеринцы не помогали. Они не обязаны. Она уматывала от Грейнджер, как от прокаженной. Сошла с лестницы и побежала в родные подземелья. Радуйся. Это же грязнокровка! Она остановилась. Выпрямилась по привычке знатной леди и… Слизеринцы не помогали. Они не обязаны. Покачала головой. Слизерин больше не считал её своей, а у Грейнджер как были друзья, так они и остались, несмотря ни на что. Грязнокровку никогда не бросали. Всегда все хвалили. Так радуйся, больше не будут. Она помрет в том заброшенном коридоре, даже не сумев вызвать Патронус. Кто сломал её палочку? Панси плотно прижала к себе книги. Слизеринцы не помогали! Если бы там валялась Панси, ей бы не помогли! Не помогли! А грязнокровка помогла бы ей? Вряд ли! Помогла бы! Ведь Гриффиндор! Паркинсон положила учебники на подоконник. Зависть к Грейнджер давно померкла на фоне предательства Драко и презрения Нотта. Глаза увлажнились. Астория тоже бросила её, подружившись с Милисентой. Панси стерла одинокую слезинку и бросилась в противоположную от подземелий сторону. В голове были обидные слова и презрительный взгляд Нотта: «Ты как была мусором, так им и останешься, а я слишком брезглив, чтобы принять листы из твоих рук» — Нет, это не так! — она неслась со всех ног и в первый раз за всю свою жизнь хотела сделать что-нибудь неправильное для слизеринцев и правильное для себя. Добежала, постучала, забарабанила… Дверь кабинета трансфигурации открылась. — Мисс Паркинсон, что происходит? Панси обняла себя за бока, не справившись с частым дыханием, и сбивчиво сказала: — Там Грейнджер, профессор! — резко вдохнула. — Она ранена! И выдохнула, будто получила свою жизнь назад. Богатую, беззаботную и счастливую жизнь. *** — Я же говорил, что не надо было её отпускать! Напряженные Гарри и Рон возвращались в Хогвартс с ужасным настроением. Гермиона опаздывала. Им пришлось вернуться за ней. — Наверное, Макгонагалл дала новое поручение! — ворчал Рон, грузно топая по направлению к воротам школы. Гарри ускорил шаг. Мимо них в сторону деревни проскользнула группа четвертого курса. Ещё несколько когтевранцев и один слизеринец, тихо насвистывающий какую-то мелодию. Гарри был в своих мыслях и только далеко за пределами интуиции отметил, что этот слизеринец направлялся не в сторону Хогсмида, а к пустующей хижине Хагрида. Когда-нибудь он и это вспомнит, только будет уже слишком поздно.