Спазм

Снова совершаешь ошибку! Ха! Перестань! Так нельзя! Сегодня можно! Тишину нарушил хлопок открывшейся бутылки. Гермиона крепко держала пузатый сосуд за тонкое, длинное горлышко. Шаркающая походка то и дело норовила врезаться в рыцарские доспехи, украшающие стены подземелий. Кругом сырость, спертый воздух и могильный холод. Гермиона ухмыльнулась, издав звонкий, саркастический смешок, а затем подавила всхлип отчаяния большим глотком сидра. Место очень кстати подходило под могилу для её истерзанного сердца, только вот досада — Теодор покинет Хогвартс после выпуска, так и не навестив хладный труп своей тайной воздыхательницы. Появилась идея завалиться в главном холле подземелий, чтоб уж наверняка он заметил бы её… ну и наступив на спутанные кудри, прошел бы мимо, покрутив чистокровненьким пальчиком у виска… К чему привела тебя жизнь? Привалившись спиной к прохладному камню, она развязно скинула мантию с левого плеча и вздрогнула, когда бегунки озноба омыли кожу мурашками, а волосы защекотали оголившуюся шею. Перед глазами плыли очертания стен, зрачки глядели на потолок из-под подрагивающих ресниц. Как истинная гриффиндорка, она не находила очарования в змеином логове, подобному промозглому лабиринту с нескончаемыми, тёмными стенами. Мне нужен свет! Заскользив по поверхности, она встала под освещенный участок и запрокинула голову, уставившись на факел. Яркая рябь сразу же отдалась болью в глазах, вызвав сильное головокружение. — Смешно… — через желание расплакаться она рассмеялась и, смежив веки, прижалась губами к бутылке. Смешно, потому что она обозвала себя дешевым ничтожеством и потерялась в беспросветной мгле. Если бы раньше ей намекнули про возможность такого будущего, Гермиона не поверила бы. Не поверила бы в то, что искренне поняла пристрастие забулдыг к хмельным напиткам. Наверное, так и выглядела безысходная пучина, тянувшая её на дно. Ещё глоток, сладкий и приторный до тошноты, обволакивающий пищевод ненавистным яблочным вкусом и непонятным образом меняющий траекторию, вместо желудка заполняя содержимым мозг. Несмотря на дрожь тела, щеки медленно начинали пылать. Гермиона приложила стекло бутылки ко лбу и издала томный стон, смахнув мантию со второго плеча. Широкие бретели платья неприятно давили, Гермиона оттянула одну, спустив её вниз. Атмосфера приближалась к волшебно-извращенной, потому что память ноттовских объятий радовала и одновременно причиняла боль. Гермиона быстро заморгала и потерлась лбом по бутылке. Одна, совершенно беззащитная и ранимая. Под небольшим участком света, ограждающим от мрака мистических подземелий… Тебе страшно? Я… Ты дрожишь, алкоголь лишил тебя благоразумия. Ты уязвима и одинока! Как говорил палач, друзья бросили тебя! Где носило Гарри, скажи на милость?! Почему не слышно запыхавшегося Рона, который должен был броситься за тобой по первому зову? Должен? Ха! Бред в духе Теодора — обязаны, обязаны, мы, да мы… Глупый болтун! С нежными объятиями… Где же защитники? Гермиона прислушалась. Вздрогнула — чужое, прерывистое дыхание в коридоре? Притаившийся зверь? Или Рон решил пошутить? Может, всё обман, хмельная галлюцинация? Эффект яблок? Кто-то дышал. Или нет? Как же сильно хотелось рассмеяться прямо в пасть невидимому монстру, оглушить раскатом надрывающихся связок и плюнуть в глотку, чтобы он подавился и умер от удушья. Гермиона залезла в карман за палочкой и… всё-таки звонко усмехнулась, ехидно, даже горько, потому что пальцы соскользнули с древка вглубь кармана и нащупали перстень. Его перстень — единственная вещь, связывающая её с Тео. Под освещением Гермиона не смогла бы спрятать от зрителей истерзанную совесть, поэтому тяжело вздохнула и подняла голову, уперевшись теменем в стену. Посмотри на меня, я украла твой перстень! Гермиона закрыла глаза и до боли сжала в кулак кольцо под тканью мантии. Посмотри на меня! Но его не было. Он остался на вечеринке, откуда она с позором сбежала, забрав спасительный сидорок. Сбежала, пустив на волю боль под его пристальным взглядом, доводящим до губительной аритмии. «Тебе противно?» — Да, — сымитировала его голос со спокойной, немного вдумчивой интонацией и усмехнулась, с шумом опустив руку вдоль тела и стукнув днище бутылки о стену, — но ты обязана справиться со всеми несчастьями! Больно и так и этак. Несчастье, мой милый мальчик, это чувства, превратившиеся в клеймо, которое нельзя свести, выжечь или охладить. Больно от того, что существовала огромная дистанция как в прямом, так и переносном смысле. Невозможно закрыть эмоции ни на минуту — ночью, утром, за завтраком, на уроках, везде, всюду только он. Мнимый, призрачный, фантомный — во снах и такой настоящий, но далекий — в реальности. Гермиона как никогда познала недостатки ассоциативного мышления. Её действия, поступки, поведение на публике и в одиночестве, разговоры — всё подверглось связи с его предполагаемой реакцией. В мелочах и в объеме… Пробуя вишневый кекс, Гермиона не могла не задуматься, любил ли Теодор вишню. Изучая историю магической Европы, задалась вопросом, чья волшебная Хартия казалась ему наиболее обоснованной. Просматривая «Ежедневный пророк», интересовалась, какие статьи понравились бы ему и почему именно они, а не другие. Шальные мысли превращались в мозоли, которые даже под риском смерти Гермиона хотела бы срезать острым лезвием, но не могла. Ставила строгий запрет, старалась отвлекаться, но всё равно думала лишь об одном. Мозоли быстро росли и гноились от недостатка целительных средств, которые Тео держал в руках, не разрешая дотянуться, невинно хлопал ресницами и советовал вернуть выносливость, только одного не учёл. Палач украл её навыки борьбы, спрятав гордость за сырой плесенью, а сам Теодор больно отравил ей сердце, став наваждением и причиной многочисленных тромбов, которые Гермиона всеми силами пыталась удержать от разрыва. Из-за недостатка воздуха она обреченно дернулась грудью вперед. Дотронувшись подбородком до ключицы, издала смешки, похожие на хныканье или прерывистый плач. В подвале Теодор спасал от смерти, а теперь закапывал под землю, даже не зная об этом. Смешно… Нетрезвый разум швырнул её в сторону. Гермиона едва удержалась на ногах, переступив с одной на другую. В глазах засверкали огоньки, но шаткое состояние не остановило от нового лобзания со стеклянным горлышком. Сделав быстрые, крупные глотки, она с причмокивающим звуком отдернула бутылку, разлив половину сидра на себя, и закашлялась, прикрыв ладонью губы. Сейчас, оказавшись на дне, она впервые сравнила две последние в своей жизни трагедии и не смогла ответить, какой кошмар считала худшим — истязание палача или собственное страдание от невообразимого притяжения к Теодору. Быть может, если бы ей предложили пробыть в подвале ещё месяц взамен одной ночи с Тео, она согласилась бы… Правда? Жутко. Гермиона резко выпрямилась, сильно ударившись затылком, и зажмурилась от боли, не зная, как отнестись к подобному обмену. Это мерзко и неправильно, но как иначе остановить дрожь в теле?! Как успокоить пульсирующие вены и тремор рук? Как получить недосягаемое? Каким образом утолить жажду и хотя бы на мгновение насытиться свежим глотком свободы?! «Используй воображение» Скорбный, прерывистый стон сорвался с губ, когда Гермиона оттолкнулась от стены и направилась дальше по коридору, вступив в сумеречную темноту. «Я представлю…» Идиотка! Жалкая и слабая идиотка! Что ты творишь? Я… я… я срываюсь с места, обратно накинув мантию на плечи. Что ты делаешь? Мне… я… я хочу… я хочу снова дышать! Остановись! Не беги туда! Куда угодно, только не туда! Остановись! Нет! Отпив ещё, Гермиона сдавила влажными пальцами горлышко. Бежала и слушала интуицию, которая кричала, что опасность всё это время медленно облизывала её кости и обильно увлажняла их слюной, прячась во мраке и ожидая случая, чтобы напасть. Пот по венам, кризис в голове, и он за её спиной в темноте… Гермиона бросилась к лестницам. В глазах мутнело от резкой смены освещения. Она не обернулась, чтобы узнать наверняка, но знала, что тени следовали по пятам. Цепкий взгляд ласкал позвоночник, неслышные шаги ступали следом, его нетерпение и желание окутывали её тело, подобно ауре мифического существа. Она ничего не слышала, но на подсознательном уровне чувствовала преследование. Спрыгнув на отъезжающую лестницу, она подвернула ногу и на четвереньках бросилась вверх по ступеням, одной рукой удерживая бутылку. Где же все? Где авроры и преподаватели? На празднике, вероятно, это насмешка судьбы. Вокруг — стены замка, угощения, столы, смех и радость, а внутри неё пожар и ток адреналина. Убегай! Направь проклятия за спину и наколдуй вой сирены, чтобы вызвать подмогу! Нет! Вернись к Рону! Нет! Мне нужен другой! Но не так! Не таким образом! Это уродство и в каком-то смысле — предательство! Ещё ступени, ещё и ещё. Гермиона сошла с лестницы, чтобы в следующий момент попасть на другую. Сердце горело, как в котле, и забилось ещё быстрее, хотя быстрее некуда, правый бок пронзило острой болью от бега и сбившегося дыхания. Пока лестница двигалась, Гермиона сделала ещё один глоток и дернула плечами, чтобы смахнуть взгляд безжалостного хищника, но её всё равно пожирали с ног до головы. Она не оборачивалась, но его жадный взгляд, как яркий факел подземелий, воспламенял каждый участок тела. Гермиона была уверена, что он рядом. По-другому быть не могло. Он знал, что в её руках палочка, что при свете она смогла бы увидеть его, но всё равно отправился на охоту. Платье закрывало её тело, но сейчас Гермиона в полной мере пылала от уверенности, что полностью обнажена. Озноб сменился на нестерпимый жар, шея стала скользкой от пота, а ладонь едва удерживала сидр. В надвигающейся катастрофе Гермиона винила не только себя, но и алкоголь, однако не собиралась останавливаться. Не надо! Поздно! Она спрыгнула с лестницы и, запутавшись в длинном подоле, приземлилась на колени, поранив кожу через ткань, но резко рванула вперед и побежала… в тот самый мрак, где он впервые попробовал её на вкус. Боль, ужас, страх, удушье, нехватка кислорода, хруст костей и кровь на коленках… Она достала палочку. — Люмос! — часто дышала, задыхалась, мучилась от боли в лёгких. Воплощение кошмара. Она вернулась в место, послужившее ей пыточной камерой. «Сладкое яблочко нашёл папочка» Тело ломало на части вместе с душой. Слабый Люмос горел на кончике древка, освещая её одинокую фигурку в кромешной темноте. Почему здесь ничего не изменилось? Сбой магии? Снова? Или Минерва забыла, что это место было свидетелем истошных криков и бесполезного зова о помощи?! Когда палач терзал её тело, вдавливая в полки, никто не услышал мольбы о спасении… Она пыталась помочь себе сама и надеялась на милосердие. «Я хочу услышать, как ты это произнесешь, детка, скажи, что Уизли не трахал тебя» Гермиона выпустила на волю слезы. Медленно, чуть пошатываясь, подошла к стене рядом с дверью, завешенной темной тканью. Вход в ад… надо было сжечь каморку вместе с дверью. Люмос всё ещё горел, когда Гермиона вплотную подошла лицом к стене и подняла ладони на уровне груди, прижав их к поверхности. В правой руке звякнуло стекло бутылки, соприкоснувшись с камнем, а в левой скрипнула палочка. Гермиона прильнула лбом к стене и закрыла глаза, стараясь успокоить дыхание. Вдруг… Шаг. Специально под усиленным давлением. Гермиона знала, что он мог ходить бесшумно, а сейчас намеренно демонстрировал приближение, будто приготавливая её к своему появлению или предоставляя шанс на побег. Шаг. В тиши по плитам. Ещё один. Ближе. «Мой сладкий и любимый ангелочек!» Слеза стекла вниз, замедлившись на подбородке. Гермиона зажмурилась и вдавила лоб в стену, едва сдерживаясь, чтобы залпом не допить сидр для храбрости и для подавления отвращения к палачу. Он догнал её. Чудовище, в чьё логово она пришла за утешением. Господи, что же она наделала?! «Куколка, если вдруг от тебя это ускользнуло в порыве страсти, то напомню, что я кончил внутрь» За утешением от того, что внутрь не хотел кончать Теодор. Смешно до омерзения… Нотт даже не задумывался об этом. Когда поймал её на вечеринке, сразу же отступил как можно дальше, чуть ли не в дальний угол зала. Гермиона больше не пряталась за добродетелью и призналась себе в том, что умоляла бы Теодора спустить внутрь, разрешила бы делать с собой всё, что он захотел бы и попросила бы добавки… Последний шаг и стоп. Пугающая и тихая засада прямо за спиной. Как тогда, когда он в первый раз зажал её в тиски своей больной страсти, вонзив клыки в невинное сердце. Гермиона узнала бы его метод из тысячи. Палач всегда запугивал неизвестностью и непредсказуемостью. Итак, приближение монстра, едва уловимое, маленький шажок и легкое, невесомое прикосновение к позвоночнику. Вокруг только её тяжелое дыхание и звон стекла из-за дрожащей руки. Гермиона не думала о размышлениях палача насчет сложившейся ситуации. Ей вообще было наплевать на него. Она пришла сюда за другим — для утоления голода, за свободой и мнимым удовлетворением. Жалок путь от верности до предательства. Был бы шанс, она бы предложила палачу оборотное зелье… но реальность не позволяла использовать такую подлость, поскольку ноттовский волосок достать было бы проблематично, а палача в скором времени ждала тюрьма, но не сейчас… Страх на грани паранойи заполнил тесное пространство между ней и палачом. Гермиона по рефлексу конвульсивно дернулась, но быстро подавила приступ и прижалась к стене, крепко закрыв глаза и ощутив жжение на лбу от давления твердой поверхности. Чуть шире развела руки, убирая подальше от себя сверкающую палочку и разбавляя тишину скрежетом бутылки по камню. Ожидал ли от неё враг резкого маневра и атаки заклинанием? Его тоже захватил адреналин опасности? Или же ему не важна конспирация? Гермиона могла в любой момент развернуться и осветить лицо. Или же он носил маску? В данный момент ей было абсолютно всё равно. Что ты натворила? Бросилась в пропасть ради Тео. Нет, ты предала его, решив добровольно прыгнуть в лапы зверя. Мне не нужен зверь, но необходимо то, что он может мне дать! Чтобы добиться тишины и прислушаться, нужно было справиться с лёгкими, но кислород входил обрывками, а сердце через раз гоняло кровь. Можно ли дрожать сильнее? Сосуды пульсировали ноющей болью, челюсть свело, зубы застучали, и Гермиона приоткрыла рот, расслабив лицевые мышцы, но напряжение возрастало с каждой секундой, а факт того, что палач наблюдал за трясущимся зверьком, ещё больше тревожил слабый организм. Чего он ждал, Гермиона не знала, но готовилась к любому нападению. Он всегда здоровался с ней перед тем, как начать… Она напрягла плечи и плотно зажала предметы в руках, когда ощутила на затылке мимолетное прикосновение, а затем позади раздался медленный, глубокий вдох. Великие силы… Рада? Наслаждайся, идиотка! С наибольшей вероятностью она ожидала от палача грубого рывка, поскольку ему было бы удобнее быстрее обезоружить жертву, чтобы получить преимущество, однако он поступил совершенно иначе. Гермиона предельно вдавила голову в стену, когда до плеч дотронулись кончики пальцев. Сначала указательные, потом остальные. Неспешно, почти воздушно они закрутились по коже, подобно слабой щекотке. Он по-прежнему молчал, это наводило на Гермиону больше тревоги, чем его привычный шепот, но она не смела заговаривать первой, не смогла бы даже пискнуть от страха и ожидания его следующего шага. Сильно жмурясь, она издала глухой вздох, а его пальцы неспешно побежали вниз по рукам по примеру пауков, ощутимо переставляя палец на палец. Весьма неуместная игра, в которую обычно играли с детьми. На локтях его движения замедлились, а потом вовсе перешли на плавное скольжение с прижатыми подушечками пальцев, дошедшими до запястий. Гермиона уловила осторожность жестов или скорее… настороженность. По-видимому, его удивил такой безрассудный поступок с её стороны. Смешно… Ей было смешно с самого начала, но сорваться на истеричный хохот она не могла. Выход отсутствовал, Гермиона угодила в капкан по собственному желанию из-за отчаяния, горя и неудержимой потребности найти замену тому, кого хотела на самом деле. Однажды палач сам подкинул ей эту идею, а Гермиона тогда послушно представила Тео. Пауки вновь продолжили путь, на затылке ощущались колебания чужого дыхания. Глубокого и чересчур медленного, словно пытавшегося прийти в норму. Без его слов Гермиона представила за спиной немого акромантула, заставляющего мелких паучков насильно щекотать её кожу. К счастью, мантия являлась слабой, но приметной защитой. Точно до момента, пока его пальцы не скользнули на тыльные стороны ладоней. Настал момент — Гермиона содрогнулась всем телом. Её оружие почти у него в руках, но… Внутренне она утопила разум в удивлении, ведь палач не торопился вырывать из руки палочку, а занялся другой, в которой была зажата бутылка. Его пальцы накрыли её ладонь, а затем крепче сдавили горлышко. Она интуитивно захотела опустить руку, но он плотно держал её у стены. Неторопливо зарывшись лицом в волосы, он коснулся носом её кожи чуть выше затылка, а второй рукой начал поглаживать тыльную сторону ладони, которая держала палочку. — Здравствуй, детка! Если ранее она ощущала абстрактное присутствие монстра, то теперь его слова с успехом дошли до рассудка и вызвали паническую атаку, но Гермиона не двигалась, прекрасно зная, что причиной являлась неконтролируемая фобия прикосновений и мужской близости, а не настоящее желание убежать. Судя по аккуратным движениям, палач явно ожидал сопротивления с её стороны. Ответ едва требовался. Он знал, что Гермиона слышала его. Не сумев проглотить слюну, она покатала её на языке и напряженно сдавила в пальцах бутылку, но палач мягко, неспешно юркнул под её ладонь, перехватив горлышко. По инерции она вцепилась сильнее, но влажное стекло выскользнуло из пальцев. Дышать становилось тяжелее, Гермиону бросало то в жар, то в холод. Ориентируясь на слух, она распознала, как он покрутил бутылку, пустив жидкость по кругу сосуда, и издал тихое хмыканье, похожее на насмешку. Сократив расстояние, он прижался к Гермионе, и совсем близко рядом с её ухом стали слышны частые глотки. Люмос тускнел, но как прежде освещал небольшое пространство. Гермиона терпела ужесточение хватки на её руке, не позволявшей пользоваться палочкой. Ткань на плече намокла от капающего сидра с его губ. — Ну… — оторвавшись от горлышка, спросил палач, протянув окончание, — как понимать твои действия, малышка? — стекло вновь звякнуло по стене, когда он прислонился к камню. Откровенной беседы она не хотела. Какая разница, как и почему. Разве ему важно знать мотивы? Она держала глаза закрытыми и напомнила себе, что вообще-то ему был важен каждый нюанс её жизни, включая причины поведения. Ха! Лучше бы он просто воспользовался бы её слабостью и сделал своё грязное дело… Она молчала. Палач протянул в закрытом рту заинтересованный звук, похожий на «хм», а затем заставил Гермиону вздрогнуть от медленного скольжения горлышка по её щеке. Достигнув рта, преодолев давление губ, он вставил и наклонил бутылку. Чтобы не подавиться, Гермионе пришлось запрокинуть голову на его плечо и судорожно глотать яблочный сидр. Поперхнувшись, она закашлялась, жидкость пролилась, но палач глубже протолкнул горлышко. Её висок обожгло его дыханием, он прижался губами и сделал прерывистый вдох. Количество сразу же привело к головокружению. Разум Гермионы крутился в душном кубе, а глаза заслезились от щекотки в горле. Когда кашель стал удушливым, палач вырвал бутылку, заставив Гермиону дернуться вперед от приступа рвотного рефлекса. Последние глотки он сделал сам и отбросил пустую бутылку к противоположной стене коридора. Пропустив момент потери палочки, Гермиона открыла глаза в абсолютной темноте. По шороху поняла, что палач спрятал древко в свой карман, а Люмос потух, оставив их в почти привычной обстановке, в которой не участвовали глаза — только слух и осязание. Гермиона переступила с ноги на ногу и тихонько повернулась, однако спустя секунду её вновь прижали лицом к стене, грубо вдавив в камни. Щека упиралась в шершавую поверхность, мелкий выступ оцарапал скулу. В этот момент Гермиона начала отсчет собственной игры. Смотрела во мрак и представила другие руки, прижимающие её к стене. Теодор не стал бы вести себя таким образом, но если на минутку представить его в гневе, то… способен ли он на злость? У каждого человека был предел терпения, даже у сдержанного слизеринца, ведь так?! — Ты проглотила язык? — шепот палача сорвался на требовательное раздражение. Язык? Нет, ублюдок, я проглотила сидр! И твою заразу, от которой теперь страдаю! Ха! Палач и вправду не понимал, почему она вернулась к месту преступления и кинулась в объятия насильника. Ха-ха… почему же смешно до горестных слёз?! Потому что твоя вера в фантазию лишь фарс. Палач — ненастоящий Теодор и в этом твоё главное горе. Ты просто решила использовать его тело как замену. Низкий и подлый поступок! Из уст Гермионы вырвался истомленный стон, который замедлил грубость палача. Секунды промедления хватило, чтобы она протянула руку вправо и, нащупав плотную ткань на двери, дернула её в сторону. Балка вверху хрустнула, драпировка упала, освободив проход в каморку. Сзади неё раздался тихий, удивленный возглас, а затем она быстрым движением завела ладонь назад, обхватив его затылок. Повернувшись лицом, небрежно нашла его губы своими и поцеловала. Пальцы ощущали материю надетого капюшона, а его рот не отвечал на захват, но Гермионе было всё равно. «Мы обязаны справиться со всеми несчастьями» Да! Мы обязаны, Тео! Ты сейчас рядом и только это имеет значение. Ты, а не палач! Гермиона усилила давление ладони на затылке и ускорила поцелуй, безответно терзая его губы. В отличие от подвала, где Гермиона принимала факт, что Нотт не ответит, сейчас она хотела взаимности, поэтому простонала ему в рот недовольство и, отстранившись на сантиметр, повторила интонацию палача: — Ты проглотил язык? И приподняла брови, когда он вдруг ответил с долей растерянности: — Н-нет, — голос дрогнул, по-видимому, он сказал на автомате, не подумав, что её вопрос был риторическим. О Тео, какой ты милый! От тебя исходят очень соблазнительные чары! Настоящий волшебник! То ли сидр, то ли влечение, но Гермиона вмиг отпустила тяжелое бремя страданий и полностью отдалась во власть самообмана, представив перед собой Теодора. Рост и телосложение вполне подходили, вот бы ещё он капюшон снял… — Тогда используй его по назначению! — шепнула прельщающим тоном в уголок рта и медленно провела языком по его губам. На её горле возникла чужая ладонь, придерживающая и не причиняющая боли. Гермиона с триумфом издала глухой стон, когда он прижал её тело к себе за горло и раскрыл свои уста, впустив язык внутрь. Гермиона активно заскользила кончиком по внутренним сторонам губ, а затем встретилась с его мягким, упругим языком. Поцелуй был быстрым, настойчивым и влажным. Губы не вмешивались в ласку сплетенных язычков. Гермиона всеми силами сдерживала себя, чтобы не признаться вслух, каким сладким для неё был Теодор. Сладким не от яблочного сидра, а из-за терпкости и страстного ответа. Она с трудом могла дышать, когда его пальцы начали приятно ласкать шею, а язык вытолкнул её собственный, чтобы через мгновение сплести их во рту Гермионы. Наклонив голову ниже, он углубил поцелуй и прижался к ней губами, а свободной рукой обнял за талию, притягивая ближе к себе. Подобно магниту, она приподнялась на мыски, выгнувшись к нему всем телом. Ягодицы ощутимо прошлись по области его паха. Она встретила губами его краткий, почти болезненный вздох и повторила движение, однако забыла, кого на самом деле дразнила, поэтому с испуганным вскриком врезалась в стену, вновь распоров себе щеку, а палач больно сдавил пальцы на загривке, придерживая её на месте. До Гермионы дошел щёлк замка и грохот открывшейся двери. Быстрая мысль промелькнула, что если бы палач потащил её за собой, то она запуталась бы в длинных тряпках от подола, но не успела Гермиона ухватиться за низ платья, как её обвили вокруг туловища, приподняв над полом, и швырнули в каморку. Каким неизвестным образом палач ориентировался в темноте, Гермиона не могла понять, но приземлилась на ровный пол, чудом не задев бытовые принадлежности. Дверь захлопнулась, отделив их от внешнего мира. Она подскочила на ноги настолько быстро, что с силой врезалась в палача, толкнув обоих к двери, и интуитивно схватилась за его плечи… Тук. Сердечко. Мгновение. Замерли оба. Между лицами осталось минимальное расстояние. Он свел губы в линию, тяжело задышав носом, а Гермиона опустила веки и вновь первой прикоснулась к его рту. Тук, тук, тук… тишина казалась правильной и нужной. Ради бога, не смей испортить момент! Гермиона молилась всем высшим силам и палачу в придачу, чтобы ей наконец-то дали то, что было нужно. Его руки заскользили по её спине. Хорошо! Дошли до волос и нырнули под гриву, прижимая ближе. Замечательно! Губы боролись за первенство без участия языков. Мило! Но вот проблема… она почувствовала, как он ослабил хватку и слегка запрокинул голову, чтобы прервать поцелуй. Нет! Нет! Невыносимая пытка! Какого черта он решил стать недотрогой? Гермиона решила действовать быстро, но в движениях отчетливо была заметна неуклюжесть. К счастью, палач хранил молчание, поэтому Гермиона запрятала страх в дальний угол сознания и прикусила его за подбородок. Руки свободно задвигались по горлу, нащупав расстегнутую верхнюю пуговицу рубашки. Жаль, Тео всегда предпочитал душить себя, странный он, но с особым шармом, без которого Гермиона теперь вовсе не представляла свою жизнь… Поборов желание застегнуть рубашку под горло, она спустилась вниз, натянув губами его кожу справа от гортани. Гермиона горела от переизбытка эмоций, в её руках Тео стал податливым и открытым. Хотелось ещё, но больше всего Гермиона желала почувствовать колоссальность общего вожделения. К чему прелюдии и предварительные стеснения, если тело давно изголодалось по запретному?! Палач осторожно поглаживал Гермиону по голове, будто боялся спугнуть или размышлял о её действиях, а в момент, когда она выдернула низ рубашки и дотронулась до ремня, в каморке прозвучал приглушенный мужской стон. Однако, как только Гермиона опустилась на колени, расстегнув брючную пуговицу, её схватили за гриву, вернув в стоячее положение. Нет, нет! Ты болван! Она готова была захныкать от негодования. Но он всё равно обхватил ладонями её щеки, приблизил к себе и, чмокнув в губы, отрывисто спросил: — Кто я сейчас? В его интонации не было раздражения и возмущения. Это подтолкнуло Гермиону на мысль: он знал, что это не Рон, и догадывался про отсутствие иных кандидатур кроме двух — непосредственно палача и Теодора Нотта. Гермиона не могла признаться безумцу, что её чувства к слизеринцу изменились настолько сильно, поэтому быстро солгала: — Мой мучитель. Его дыхание на секунду остановилось, словно он не поверил, но затем слегка кивнул, а по её щекам прошла дрожь от его рук. Почему? Что за реакция? Её ответ вполне обоснован — жертва выпила лишнего, захотела приключений на свою голову, отправилась в поход и нашла партнера на одну ночь. У Гермионы возникло ощущение, что он расстроился, но почему? Раньше палач жаждал внимания и заставлял её лгать о том, что она хотела его. Вот, пожалуйста, пришла в их общее логово со словами, что хотела душегуба, да так хотела, что легко упала на колени, а он… расстроился?! Что за чушь? Нет, Гермиона точно не могла сказать ему про Теодора. Если палач не убил его после подвала, то не было уверенности, что не тронет после такого порыва от Гермионы. — Понятно, малышка, — она вздрогнула от странной, отстраненной интонации в его голосе, но все мысли исчезли, когда он неторопливо развернулся вместе с ней, поменявшись местами, и слегка прижал её к двери. Поцеловал. Чувственно, упоительно нежно, но почему-то в нём явственно мелькала едва заметная напряженность. Гермиона отчаянно цеплялась за ускользающую мысль и вот-вот готова была поймать её, чтобы сложить весь пазл целиком и понять его реакцию, но потом снова напомнила себе, кто играл роль Теодора и решила вовсе не думать о поведении палача. В наслаждении прикрыв глаза, ответила на поцелуй. Палач слегка замедлил движения губ и почувствовал, как её рот слегка растянулся в мягкой, довольной улыбке. Вот. Это Тео! Всё хорошо, огня конечно недостаточно, но вполне приятно. Она обняла его за туловище и наклонила голову набок для удобства. Это Тео. Верно! Но вдруг она вспомнила одну деталь, которая могла бы лишний раз обмануть её сознание, ведь вещица принадлежала Теодору, хотя и не подходила ему. Палач положил ладонь на боковую часть шеи, а большим пальцем погладил кожу под подбородком. Второй рукой провел по груди и остановился на талии. С чмоком оторвался от губ, когда Гермиона завозилась с мантией, а потом… Медленным, плавным жестом Гермиона достала из кармана перстень и осторожно подняла руку, дотронувшись до его ладони на горле. По неизвестной для неё причине палач задержал дыхание и оцепенел, а Гермиона надела кольцо на его безымянный палец и якобы для пустого оправдания прошептала: — Так лучше, — и уткнулась лицом в его ладонь, издав удовлетворенный вздох. Теперь всё на своих местах. Какое счастье, что палач не знал, зачем она надела ему кольцо и кому оно принадлежало. И наверняка, абсолютно точно не понял, что таким образом она хотела быть поближе к Нотту. Гермионе стало смешно от своего гениального плана, вот только одного она не учла… Знакомая тяжесть на пальце, выступ камня, реакция малышки на утро после пропажи перстня, поведение у горгульи. Ха-ха… Он всё понял. «Мой мучитель» И ложь тоже раскрыл. Ему захотелось от души посмеяться. Счастливо и радостно, но чуть позже… Гермиона вскрикнула от неожиданности, потеряв равновесие. Палач резко подхватил её под ягодицы и приподнял, прижав к двери. Мерлин! Она сбила дыхание и обвила ногами его туловище, а потом вовсе прикусила губу, чтобы сдержать стон, потому что он ощутимо укусил её за шею. Теперь его губы расплылись в улыбке. Гермиона округлила глаза, вздрогнула от укуса и судорожно сглотнула, услышав возле уха: — Мой распутный и бесстыдный ангелочек. Поцеловал. По-другому. Так, как она хотела. С жаром, исступлением, страстью и одержимостью… Расслабилась, отдалась во власть Теодора, однако… он прикусил её губу и оттянул нижнюю с характерным звуком, вынудив Гермиону отвернуться и едва сдержать восклицание. — Теперь расскажи мне, детка, как поживает твой робкий мальчик?! Нет! Боже, нет, только не это… Проклятие!