Спазм

— Возмутительно! — бурное негодование Джинни повлекло за собой не менее громкое согласие Рона. «Пророк» полетел в камин, демонстрируя всем первую полосу, на которой красовались довольные физиономии авроров во главе с министром. — Я не верю в их участие! — Джинни надрывалась, искоса следя за реакцией Гермионы, но та продолжала стоять у окна со сложенными на груди руками, а статья с упоминаниями Малфоя и Нотта медленно тлела на углях. Рон тоже перевел на неё взгляд, ожидая комментария, но тщетно. Гермиону едва можно было узнать, настолько она казалась опустошенной и худой. С горечью в душе он опустил голову и откинулся на спинку дивана. Последние события возродили прежние эмоции, которые Рон с трудом подавлял в течение целого года. Как бы сильно он ни хотел помочь ей, гнев всё равно преобладал над всеми чувствами. Хотелось схватить Гермиону за плечи и встряхнуть, чтобы избавить от мыслей о слизеринском выродке. Ранее Рон часто раздумывал о прошлом, где Гермиона счастливо улыбалась и отвечала ему взаимностью. Вспоминал переломный момент, в котором она робко попросила времени на выздоровление, тем самым увеличив расстояние между ними. Сначала было тяжело, но со временем он начал воспринимать её так, как воспринимал раньше, поставив дружбу на первенство чувств. Однако глубоко внутри теплилась надежда… вплоть до сего момента. Рон посмотрел на Джинни, затем на Гермиону и обратно. Сестра как сестра, а вот с возлюбленной что-то не так, и Рон абсолютно точно знал что. Скорее всего, уже давно знал, но старался не замечать, поверив в её исцеление, но истина предстала иной. Гермиона казалась чужой не только из-за нестандартного для неё мрачного безмолвия. Когда она медленно повернулась к нему, Рон рефлексивно вжал голову в плечи из-за её совершенно безжизненных глаз. Он в полной мере увидел колоссальность чужого влияния — Нотт добился своего, разрушив тот самый волевой стержень, который не раз спасал им жизнь в погоне за крестражами. Рон даже пустотой её взгляд не смог назвать, скорее — опустелость, сухая и мертвая… Картинка всего произошедшего до сих пор являлась мутной и вызывала много вопросов, включая главный: как Нотту удалось превратить школу в свою личную шахматную доску? Рон часто заморгал, отвернувшись от Гермионы, а в сознании прозвучала лишь одна мысль — он отдал бы всё на свете, чтобы вернуть её глазам жизнь… После этих размышлений гнев сменился жалостью по отношению к лучшей подруге. Теперь уже подруге навсегда, потому что он больше не считал её своей возлюбленной, больше нет. — Бруствер выразил благодарность верным защитникам магического мира! — Джинни изменила голос, передразнив корреспондента, написавшего эти слова в газете. — Несправедливо! — будто обессилив от гнёта целой вселенной, она рухнула в кресло и положила ладони на подлокотники. Рон медленно кивал, в перерывах вздыхая от собственных мыслей, а Гермиона… Она молчала. Подошла к камину и опустилась на корточки, направив взгляд в уголок газетной статьи. На текст и колдографии она не собиралась смотреть, боясь нового приступа агрессии. Сложила вместе ладони и поморщилась из-за болевых ощущений от содранной на костяшках кожи. Минутная тишина заполнилась тусклыми воспоминаниями вчерашнего дня — десяток ударов по зеркалу, её кровь на вкладыше, голос Гарри, перемещение на Гриммо, успокоительное зелье… Гермиона закрыла глаза и села перед камином, поджав колени к груди. Джинни и Рон начали говорить про статью, а она крепче зажмурилась. Только не снова! Легкие не работали. Больно. Это не легкие, а сердце! Разбито? Искажено. Позади скрипнула ножка кресла, а затем вокруг плеч появилась теплота чужих рук. — Гермиона, — Джинни обняла её, прижав к себе, — он скоро вернется! Она так и сидела с закрытыми глазами, уткнувшись в плечо Джинни. Да, Гарри скоро вернется… Только задерживался он уже на целых два часа. Отвлекись от мыслей! Я не могу! Гарри, быстрее возвращайся, иначе… «Я ничего не забываю, Гермиона Грейнджер» Мальчик из Хогвартс-экспресса с неприязнью оставил ей карточку, но она вернула её… Это было начало. Безжалостный, маниакальный палач из подвала носил то же лицо, что и любимый, желанный тот же мальчик из Хогвартса, оставивший ей карточку во второй раз. Это ли конец? Гермиону трясло, хотя летний зной давно затмил проливные дожди. В комнате было душновато, Рон направил палочку на окно, открыв створку, но лучше не стало. Гермиона скорбно подумала о том, что Рона и Джинни здесь могло бы и не быть, ведь она не нашла в себе силы участвовать в беседах. Язык прирос к нёбу, мысли крутились по кривым спиралям, постоянно возвращаясь к прошлому, где пестрел его слизеринский значок. Год за годом, сколько раз они общались, как много времени прошло, что скрывалось за его личиной? Больше, чем вопросы, Гермиону сводили с ума игры и его поведение. В какой-то момент она с ужасом поняла простую истину — когда характер палача и черты Нотта соединились в одно целое, она изумленно ощутила свою бесспорную близость по отношению к обоим. Как бы сильно она ни ненавидела палача и как бы сильно ни любила Теодора, единственное, что она чувствовала сейчас — это духовное родство. То, которое не возникло с профессором Роем. На инстинктивном уровне она больше не могла воспринимать Теодора, как незнакомого или вовсе чужого чистокровного аристократа. Ненависть превысила барьер, обогнав любовь, и поставила на Тео клеймо безнравственной, порочной твари, которая достойна самого жестокого наказания, но в конечном итоге Гермиона пришла к выводу, что память о помешательстве и теплых чувствах не покрылась известью, а превратилась в окаменелость, которая спряталась в самом отдаленном уголке души. Без сомнений раньше палач был близок к её внутреннему миру гораздо больше, чем его альтер эго, следовательно, теперь она не могла думать о Тео без боли, ненависти и злости. Ненароком появлялись циничные мысли о том, что она напрасно страдала от безответных чувств. Оказалось, она не только целовала его прежде, но и таскала за волосы, как и хотела… правда, так и не испытала удовлетворения, ведь в тот момент реальный облик скрывался во мраке, а фантазии зрительного отслеживания эмоций на личике настоящего Теодора так и остались фантазиями… Подташнивало. Гермиона проклинала себя за то, что при всех обстоятельствах испытывала удивление из-за такого долгого срока его увлечения. Палач специально оставил ей карточку, значит, как обычно, хотел что-то этим доказать. Время! Годы! Гермиона отодвинулась от Джинни и посмотрела на истлевшую газету. На лице не осталось никаких эмоций, лишь тень презрения. Теперь все его слова обрели смысл, не так ли? Каждое её движение с детства отслеживалось под прицелом. Речи палача диктовали между строк более серьезные подробности его наблюдений, а она не замечала! Больно! Гермиона не понимала, какая боль являлась самой сильной. Та, которая связана с разочарованием из-за его участия в гибели Живоглота и в судьбе родителей? Или же чистейшее мучение — знать, что он намеренно заразил её душу и мысли собственноручно созданным уродством? Гермиона прислушалась к ощущениям, пытаясь понять, из-за какого слова возникли слёзы: «намеренно» или от утверждения «заразил-таки». Палач всегда язвил и восхвалял свои заслуги, и она очень хотела верить, что именно эта маска являлась реальной сущностью Теодора Нотта, но после беспрерывных самокопаний обреченно вздохнула, ведь не было смысла делить его на личности. Тео был палачом, её палачом, без двуличия и противоречий. От этого простого понимания Гермионе стало ещё хуже, поскольку разум легко скрепил между собой двух совершенно разных людей, словно посмеиваясь над её прошлой невнимательностью. Как она могла не замечать очевидного? Ха-ха, была влюблена… Теперь горько. Ни одна любовь, даже самая безрассудная и подлинная, не оправдывала его действий. Признаться в послаблении и смягчиться из-за подобного довода — для Гермионы равносильно согласию на эвтаназию. Требовалось возмездие. Именно поэтому она ждала прихода Гарри. Ранним утром Гермиона попросила его отправиться в Министерство, чтобы передать главе отдела магического правопорядка длинный пергамент с подробным обвинительным обращением, в котором она потребовала освободить Николаса Роя из тюрьмы и привлечь к суду Теодора. Гермиона не скупилась на подробности, указав те факты, которые не упоминала ранее в обвинении профессора. Несколько слезинок растеклись по пергаменту, но она не скрывала чувств, выводя строчку за строчкой, пока от давления не треснуло перо. Гарри по-прежнему не возвращался. Гермиона надеялась, что авроры не выпустят Нотта из-за её заявления и в спешном порядке передадут дело в Визенгамот. Через час, когда все трое начали нервно ходить по комнате, в камине полыхнул зеленый огонек, появился Гарри. Из-за его напряженного, настороженного вида Гермиона резко застыла посередине комнаты и еле слышно вымолвила: — Его выпустили? Гарри небрежно отряхнул порох с плеча и скорчил недовольную рожицу. — Нет. Короткий ответ ещё больше напугал Гермиону, а Гарри протянул ей пергамент. — Что это? — спросила дрогнувшим голосом. Тяжело вздохнув, он понуро опустил голову и ответил: — Оправдания на каждый пункт твоего обвинения. Гермиона хлопнула разок ресницами. Это невозможно! У Нотта не могло быть оправданий. Поджав губы, она взяла пергамент и вздрогнула, когда он увеличился в размерах. О Мерлин! Поэтому Гарри задержался! Он ждал, пока Теодор ознакомится с её заявлением и ответит… Ответил. Гермиона пробежала глазами по тексту и не могла поверить своим глазам. Семьи Малфоев, Гойлов, Паркинсон и Забини в одночасье стали свидетелями, каждое её предложение было подвергнуто критике и нуждалось в доказательствах, в дополнение было приложено высказывание Нотта-старшего в защиту сына, а в конце пергамента имелись показания авроров, которые подтвердили чрезмерную занятость Теодора во время работы на Министерство. Гермиона мрачно взглянула на Гарри и тихо спросила: — Визенгамот отказал мне? — Нет, но… — сначала Гермиона выдохнула с облегчением, но потом снова напряглась, когда Гарри отвел взгляд и поправил новые очки, — он сам настоял на справедливом слушании. Справедливом? Гермиона стиснула зубы и прошипела сквозь плотно сжатые челюсти: — Настоял? Гарри кивнул и осторожно добавил, процитировав Теодора: — Я согласен защищать свою честь в суде, чтобы успокоить Гермиону Грейнджер. Не выдержала, пергамент упал на пол, а Гермиона приземлилась сверху на колени, схватившись за голову. Из горла вырвался сардонический смех. Боль, боль, боль, даже сейчас палач издевался над ней. Честь? Успокоить Гермиону Грейнджер? Ублюдок! Даже старейшины Визенгамота согласились на суд из-за его требования, а не по причине её заявления. К Гермионе бросились друзья, а она то ли плакала, то ли смеялась. Тем не менее через два дня Гарри, Рон и Гермиона стояли перед главным входом в Визенгамот. Нотт это время провел под стражей, а Гермиона боролась с собой и надеялась на справедливость старейшин. *** Зал заседания выглядел по-другому. Зайдя, они переглянулись между собой. Пришли первыми. Ряды судейских кресел, как раньше, возвышались над нижней площадкой, но теперь кресло обвиняемого было расположено не посередине зала, а с левой стороны лицом к обвинителю. Гермиона потерла глаза, надавив пальцем на переносицу. Хуже быть не могло… Как оказалось, могло. Когда они сели на свою сторону справа от судейских рядов, входные двери распахнулись, и в зал резво зашли слизеринцы, но никто из них не посмотрел на Гермиону, за исключением печально угрюмой Паркинсон, которая шла за Гойлом с видом, будто это её хотели осудить за садистские наклонности. Малфой и Забини тихо переговаривались, расположившись напротив судей, а Панси и Грег заняли дальние ряды. В душе Гермиона горько усмехнулась подобной сцене, поскольку создалось впечатление прочной защитной стены между ней и подсудимым. Эффект устрашения улучшил появившийся мистер Нотт, который занял место рядом с Драко и Блейзом. — Гризельда должна поддержать нас, ведь она помогала Ордену, — шепнул Рон, хмуро наблюдая за тем, как в зал входили судьи. — Она бросила Орден после смерти Дамблдора, — Гермиона ответила на автомате, хотя думала о другом. Ранее готовилась к встрече, а сейчас, когда настал час справедливости, Гермиона ощутила острую боязнь провала. Слишком поздно до мозга дошли простые, но важные факты. Опустив взгляд на свою одежду, она мрачно свела брови и застегнула все пуговицы обычной черной мантии, скрывающей джинсы и футболку. Волосы были собраны в небрежный хвост, а бледное осунувшееся лицо напоминало вид чахлой пациентки Мунго. В отличие от представительных, бодрых слизеринцев, их тройка казалась изнуренной и слабой. Гермиона вздрагивала от каждого скрипа, ожидая появления Макгонагалл, которая обещала поддержать их в суде. Минерва обрела в её глазах статус новой защитницы, но она неожиданно опаздывала. Последним в зал зашел Кингсли и занял место старейшины рядом с Фаджем. Гермиона положила локти на колени и закрыла лицо руками, а Гризельда объявила о начале слушания. *** — Как дети? — спросил Тео и прикусил язык, сдержав усмешку. Молодой аврор Рикингс в свои двадцать пять умудрился трижды стать счастливым отцом. Как ни странно, именно из-за этой темы и соответствующих шуток они сдружились после очередной министерской миссии. Сначала Тео успешно играл заинтересованность, чтобы в будущем использовать полезные связи в аврорате, но затем искренне проникся тяжелыми заботами молодого папаши Рикингса, а потом и вовсе позавидовал ему, как завидовал семейке Уизли когда-то. Если бы малышка не была такой занудой, то Теодор точно бы повторил судьбу своего нового друга… — Ждут меня для игры в квиддич. Как мило! Тео в десятый раз подтянул галстук и пригладил волосы, а Рикингс потушил сигарету в пепельнице и сложил руки на груди, иронично наблюдая за странным подобием нарциссизма, но Тео не любовался собой, а по привычке занимал руки, рискуя невольно задушить себя галстуком. — Я задерживаю тебя, — Тео произнес ненужное утверждение, в котором читалось извинение за неудобства. — Оставь, Тео! Я даже знать не хочу, зачем тебе этот цирк, — Рикингс оттолкнулся от стены и направился к двери, — чем раньше закончим, тем быстрее я попаду домой! Тео усмехнулся и, оставив палочку на столе, произнес: — Я куплю твоей семье новые нимбусы! Рикингс закатил глаза и с такой же насмешливой интонацией сказал: — Моя речь в твою защиту заслуживает самого лучшего снаряжения для квиддича. Они дошли до главного зала, и Тео кивнул: — По рукам! На этом спокойствие Теодора закончилось. Он остановился напротив двери и положил ладонь на ручку. Закрыл глаза и считал вдохи. — Что с тобой? — Рикингс подтолкнул его в спину и огляделся, чтобы убедиться в отсутствии лишних глаз. Фактически он, как аврор, следящий за подозреваемым, должен был сопровождать Нотта вместе с остальными правозащитниками точно к началу судебного процесса, но поскольку дело приобрело статус тайны из-за участия Теодора в шпионаже, в Министерстве не было журналистов, а полученный утром приказ Бруствера ясно дал понять, что Нотт не нуждался в серьезном надзоре. — Ничего, — а в реальности внутренние органы выворачивались наизнанку, потому что он до дрожи боялся посмотреть в глаза Грейнджер. Медленно выдохнув через сложенные в трубочку губы, он открыл дверь и, направив взгляд в пол, переступил через порог. *** Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь… Дверь отворилась. Гермиона перестала считать и могла бы кожей почувствовать возникновение чужого присутствия. Великие боги, это не страх, это пожирающий тело трепет. Гермиона буравила взглядом свои колени. Стук, шаг, стук, шаг. Не смотрела, а слушала. Когда-то его ботинки так же расхаживали по подвалу, а она боялась лишний раз пошевелиться. Неведомым образом страх превратился в агонию. Гермиона до боли сжала руки в кулаки, но так и не подняла глаза, даже когда он сел на своё место, а Гризельда продолжила: — Мисс Грейнджер, вы ознакомились с доводами мистера Нотта? Все собравшиеся опустили пергаменты, на которых были изложены обвинение и ответное обращение. — Да, — ответила и посмотрела на Гризельду, но та сразу же продолжила читать. Обстановка произвела слишком сильное давление. Главная проблема заключалась в том, что Гермиона не могла смело посмотреть в его глаза. — Итак, — она вздрогнула, услышав голос Фаджа, — мистер Нотт, вы признаете свою вину? Гермиона задержала дыхание. Вот! Сейчас он скажет. Она услышит его голос и… — Нет, сэр. Втянув в себя как можно больше воздуха, она резко выпрямила плечи и подняла голову. Пока не передумала и не свалилась в обморок от волнения, громко произнесла: — Он врет! — только после слов наконец встретилась с ним взглядом. Господи боже, палач впервые смотрел на неё при свете, хотя нет… это она смотрела на него и сбила дыхание, когда вместо монстра увидела Теодора. Тот же взгляд, те же глаза, прожигающие душу. Соберись, теперь ты смотришь на врага! Вспомни главное — ты знаешь его! Вот и замечай тонкости… Стоило ей об этом подумать, как глаза сразу же зацепились за малейшие намеки на его волнение. Слегка наклонив голову, Тео подложил ладонь под подбородок и с легким прищуром смотрел на её руки с рубцами от недавних ран. Ну уж нет! Почему-то было важнее привлечь его внимание к происходящему на заседании, нежели к её внешнему виду. Злость! Злость! Очень нужна злость! Гермиона пропустила мимо ушей вопрос Фаджа и встряхнула ладонями, демонстративно призывая Теодора перевести взгляд на её глаза. Он перевёл… *** Ему не хватало фейерверков, а ещё терпения, чтобы не сболтнуть малышке парочку нежных приветствий. Теодор потратил немыслимые усилия, сохранив на лице нечитаемое выражение. Гризельда часто посматривала на него подозрительным взглядом, а Поттер и Уизли с трудом сдерживали себя от кулачного боя. Все волшебники сдавали палочки перед входом в зал, поэтому Тео готовился исключительно к драке в маггловском стиле, но… Стало безразлично, потому что главный удар он получил от карих глазёнок, стрелявшими в него подобно Круциатусу, однако вместо боли Тео испытал непомерное удовлетворение, потому что малышка за ничтожную минуту преобразилась до неузнаваемости. Как только он зашел, бросив беглый взгляд на свою хилую курочку, то серьезно забеспокоился о её рассудке, но теперь, встретившись глазами, он увидел, как в ней запылали искры сокрушительных эмоций. Мерлин! Она задушит меня голыми руками! Едва-едва, самую малость он позволил себе улыбнуться краешком губ, а внутри захлебнулся от количества её мощных чувств. Улыбка стала оплошностью. Детка задышала прерывисто и часто, а лицо приобрело нещадные черты. — Мисс Грейнджер, мы уже осудили Николаса Роя за причиненный вред, — начал Фадж, но Гермиона его перебила. — Это ошибка, сэр. Я указала всё в своем заявлении! — голос понизился до скандальных нот. — Вы указали даты, когда состоялись встречи с предполагаемым нарушителем, но свидетели опровергли ваше заявление, подтвердив, что мистер Нотт был с ними на тот момент, — сделав паузу, Фадж перевел взгляд на Малфоя и Забини, — не так ли? — Да, — ответил Драко. — Тео невиновен, сэр, — произнес Забини. Гермиона шокировано открыла рот, вперив в них пристальный взгляд. Её не удивили ответы, а привели в бешенство из-за уверенной, бескомпромиссной интонации. Мерзавцы! Где же Минерва? Гермионе, как никогда, требовались опыт и поддержка статной волшебницы. — Ложь! — Гарри вскочил с места, указав пальцем на Нотта. — Они близкие друзья, поэтому защищают его! — Как и вы по долгу дружбы защищаете мисс Грейнджер, — парировал Фадж, — но нельзя обвинять в одном и том же преступлении нескольких лиц! Где гарантии, что через полгода мисс Грейнджер снова не обратится в Визенгамот с требованием привлечь нового подсудимого? Гарри сел. В этот момент Гермиона вдруг растерянно посмотрела на Фаджа новым оценивающим взглядом, а потом и вовсе рассмотрела всех судей. Что? Я-я… не могу поверить… что? Они не на моей стороне! Это было так же очевидно, как и взгляд министра, который всячески игнорировал зрительный контакт. Племянник Фаджа Руфус вовсе отстраненно водил пером по пергаменту, словно вычерчивал абстрактные узоры, остальные с недоверием косились на её внешний вид. Нет, нет, здесь отсутствовала логика. Они должны быть на моей стороне! На стороне победителей, в конце концов, на стороне Гарри Поттера! Если только… С широко распахнутыми глазами она медленно повернула голову в сторону Теодора, и… брови поползли вверх, потому что его лицо выражало наигранное сочувствие. Тео поджал губы и свел брови на переносице в жесте предельной жалости, а потом опустил взгляд вниз и пару раз неспешно кивнул, мол, так и есть, малышка… Нет-нет, ей нужна была помощь. Гермиона завела за уши выбившиеся пряди волос и обратилась напрямую к верховному чародею: — Я прошу перенести заседание на час, чтобы профессор Макгонагалл присутствовала на слушании. Гризельда открыла рот, чтобы ответить, но внезапно заговорил Нотт-старший: — Сожалею, мисс Грейнджер, — с похожим выражением, которое ранее демонстрировал его сын, мистер Нотт скривил губы в улыбку и ровно произнес, — у директора Хогвартса сегодня слишком много хлопот из-за возвращения призраков в стены замка. Возвращения призраков? Сегодня? Почему именно сегодня? Совпадение? Ей показалось или на последнем ряду кто-то всхлипнул? Неведомая сила потянула её на границу нездоровой эйфории. Гермиона резко поднялась с места, сделав шаг вперед, и… В этот же момент со своего места поднялся его отец… Вот и всё, Гермиона оказалась посередине зала на обозрении у всех и сходила с ума, потому что никто не смог защитить её от несправедливости. Отец помогал сыну, закрыв собой от её гнева. Его дружки врали в лицо судьям, Паркинсон и Гойл воздержались от комментариев. Министр забыл о её роли в войне, а Гризельда… Хвала Мерлину, Гризельда прокашлялась и сиплым голосом произнесла: — Мистер Нотт, как бы вы охарактеризовали отношение мисс Грейнджер к вашему сыну? Да уж, не хвала, и явно не Мерлину. Гермиона в последнюю очередь ожидала подобного вопроса. Мистер Нотт скрестил руки на груди и вернулся к столу, но не сел, а просто позволил Гермионе прямо смотреть на Тео. Младший по-прежнему молчал, постукивая пальцами по подлокотнику, и пожевывал внутреннюю часть щеки, направив взгляд вниз. — Мисс Грейнджер проявляла к нему интерес, но Теодор отказал ей по причине… — Нотт поводил челюстью, подбирая замену оскорблению маггловской крови, — несоответствующего происхождения. Что? Гермиона больше не могла сдерживаться и прыснула в кулак, привлекая к себе внимание всех присутствующих. Это сон? Реальность! Какого дракла здесь происходит? Будто этого было мало, мистер Нотт сложил руки за спиной и продолжил как ни в чём не бывало: — У Теодора не было времени потакать капризам мисс Грейнджер, поскольку он сотрудничал с отделом магического правопорядка, — он перевел взгляд на аврора, который стоял за креслом Теодора, — убедитесь из первых уст! Гермиона ещё раз прыснула в кулак, подавив желание вырвать себе волосы. Аврор бренчал душещипательную историю о бравом пареньке, а Гермиона так и стояла в центре затхлого правосудия, пропуская в уши результат чужих манипуляций. Зал исчез в тот момент, когда из глаза выпала слезинка, и Гермиона повернула голову в сторону бравого паренька. *** Для Тео зал исчез намного раньше. В момент, когда отец блестяще сыграл свою роль. Каждый участник процесса удостоился с его стороны тщательного анализа. Теодору откровенно стало жаль малышку. Сцепив ладони перед собой, Тео положил на них подбородок и улетел глубоко в себя. Как бы сильно Грейнджер ни страдала от несправедливости, Теодор по-своему оправдал каждого лицемера в этом зале. Отец по примеру покойной матушки готов был убить и перешагнуть через мораль ради семьи, тем более ради ребенка. Слизеринцы платили по счетам: Драко благодарил за освобождение Люциуса, а Забини легко попал на работу в административный отдел сразу же после выпуска из школы. Что случилось с Паркинсон, Тео не знал, но она светилась так, будто обрела любовь всей своей жизни, согласившись на все базовые условия и трудности. Гойл, понятное дело, поддерживал своих из принципа. С судьями было сложнее — Фадж являлся старым другом отца и корыстным человеком, которого даже война не смогла исправить, а его племянничек был самым молодым участником судейской общины, поэтому не открывал лишний раз рот, чтобы не потерять теплое местечко. Марчбэнкс понятия не имела, какое принимать решение, ведь Нотты не участвовали в битве за Хогвартс, а теперь и вовсе активно сотрудничали с Министерством, помогая не только связями, но и щедрыми вложениями. Тео очень надеялся на то, что никто из них не узнает, чьи деньги отдавал им отец, иначе бы всю ноттовскую семейку посадили бы в Азкабан за растрату правительственных хранилищ, которые ранее попали в ловкие ручонки Пожирателей: Малфоя, Эйвери и Нотта. Малышка из последних сил сдерживала слезы, а то и вопли безысходности. Тео заметил, с какой надеждой она поймала взгляд Кингсли, но тот виновато опустил голову. Что ж, детка, разве твоя жизнь равноценна судьбам миллионов? Бруствер защищал страну и добился ареста последних оставшихся Пожирателей… Под звонкую речь Рикингса Тео задался вопросом: помог бы ему Бруствер, если бы Грейнджер умерла? Вряд ли. Не умерла ведь. Скорее всего, Кингсли именно этим очищал свою совесть. Теодор сделал вывод: взамен спасения страны разрешалось безнаказанно порвать одну священную вагину, даже такую невинную, как у Грейнджер. Жива-здорова, на том и нет нужды в беспокойстве. Покалечена слегка, но, как говорил отец, грязнокровки годами ублажали Пожирателей самыми разными способами. Тео задумался о том, какое место он занимал бы при власти Тёмного Лорда, и спокойно принял факт, что приспособился бы к любому, одинаково восхваляя как благодушие, так и насилие. По большому счету, ему было плевать, кто стоял бы у власти. Во всех бедах он винил бы себя, а не министерских чиновников. Сейчас, наблюдая за сценой, а конкретнее — абсурдом, Теодор должным образом оценил понятие «доброты». Любовь у него в жизни была, значение ненависти он тоже понимал, а вот с добротой иметь дело не приходилось. Малышка определенно имела в своих закромах темные стороны, которые появились на поверхности во время секса. Если копнуть глубже, то ангелочек способен был совершить самые необычные поступки, включая нанесение увечий или что-нибудь похуже, вроде яда из рук, а вот Поттер предстал в глазах Теодора с новой стороны. Он бы не поступил с Грейнджер так, как сделал это Кингсли. Пожалуй, Поттера можно отнести к разряду людей исключительной доброты. Отличный получился бы друг. Жаль, что Поттер был Поттером. Быть может, Тео и научился бы ценить доброту, чаще общаясь с очкариком на равных… Хотя толку от Поттера, как и от Уизли, не было совсем. Малышка страдала, а они не могли помочь, потому что системный подход запрещал. В какой-то момент Тео напомнил себе, что вокруг люди, а не бездушные мрази, вроде Беллы. Да, её он не понимал. Даже Тёмного Лорда оправдывал желанием получить власть любой ценой, а вот страсть Беллы к пыткам Теодор терпеть не мог, в особенности ненавидел рассказы Драко про Круцио, направленное на малышку. Это самое ужасное воспоминание в его жизни. Тео всей душой хотел его забыть и благодарил Мерлина, что не стал тому свидетелем. Грейнджеровский взгляд кричал на весь мир о безнадежности. Тео поглаживал серединку нижней губы и не терял с ней зрительного контакта. Только аврор отвлек громким голосом, закончив рассказ про подвиги Нотта: — Его неоценимая помощь достойна ордена Мерлина! Грейнджер вздрогнула, словно её укололи тонкой иглой. Фадж качнул головой, одобряя предложение, а Гризельда произнесла: — Мисс Грейнджер, у меня нет оснований предполагать причастность храброго юноши к тому, что произошло с вами! Тео наклонил голову к плечу, оценивая реакцию Гермионы. Забавно. Она сгорбила плечи и закрыла руками рот. За спасением повернулась к своим бестолковым друзьям, немым взглядом умоляя помочь, а Тео сел ровнее, скрестив лодыжки и приготовившись к финальной части сегодняшнего выступления. — Дайте ему Веритасерум! — вскричал Рон, встав рядом с Гермионой. Со второго судейского ряда раздался тихий голос Руфуса Фаджа: — Мистер Нотт отказался принимать сыворотку правды. Из-за отсутствия доказательств его вины мы не можем требовать этого! Старший Теодор добавил: — У моего сына проблемы со здоровьем, целители запретили ему принимать зелья, — подняв палец, он указал на Гермиону, — кстати говоря, его состояние ухудшилось вследствие Круциатуса, наколдованного поклонником мисс Грейнджер. Судьи зашептались, а Рон не унимался: — Проверьте мантию! — Мантия была уничтожена за ненадобностью после вынесенного решения Николасу Рою, — подхватил Рикингс. Гарри присоединился к Рону, обняв Гермиону за плечи, и произнес: — Пусть Паркинсон покажет воспоминания нападения на Фосеттов! К удивлению для Гарри, Паркинсон поднялась со скамьи и выкрикнула: — Я сделаю это! Но неожиданно в её сторону повернулся мистер Нотт и с акцентом на отрицательной частице грозно сказал: — Мисс Паркинсон не будет показывать воспоминания, потому что детали операции являются правительственной тайной, за раскрытие которой её посадят в Азкабан вслед за родителями, — Панси судорожно сглотнула, но потом вздернула подбородок, чтобы что-то сказать, но Нотт продолжил, — мой сын исполнял приказ министра Бруствера! Гризельда повернулась к Кингсли, вопросительно изогнув брови. Он ответил не сразу. Гермиона с надеждой подняла на него взгляд и еле слышно вымолвила: — Кингсли, п-пожалуйста… Тео тоже с интересом испепелял взглядом Бруствера. В глубине души ему хотелось услышать отрицательный ответ, но… — Да, он выполнял мой приказ. Отец, довольный ответом, спрятал улыбку, кивнув сам себе. Марчбэнкс откинулась на кресло с видом утомленной старицы, а Тео прикрыл веки, надеясь услышать через шепот судей сердцебиение Грейнджер. В голове пролетали мысли: какие ещё доводы могли возникнуть в головах её спасителей. Малышке нужно было дойти до края отчаяния, поэтому Тео подождал ещё пару минут, надеясь, что Поттер выкрикнет очередную идею: например, упрекнет Теодора в словах про сперму, которую Грейнджер вымывала между ног, или припомнит ещё что-нибудь подозрительное, а может, потребует легилимента в помощь, от которого Тео учтиво откажется, так же как и от Веритасерума, но минуты прошли. Что же, вот и занавес. Тео прочистил горло и глубоко вдохнул, собираясь сказать… но Гермиона его опередила. В зале раздался громкий, заливистый смех, напоминающий безумный женский рёв. Грейнджер провела ладонью по глазам и повернулась к Тео, смахнув с себя руки Гарри и Рона. Резинка ослабла, и волосы опустились по щекам, на которых застыли слезы. — Ты доволен, Тео? — она облизнула губы и шмыгнула носом, сделав шаг вперед. В её глазах было столько живого, алчного до правды огня, что Рон по инерции схватил Гарри за запястье, остановив от вмешательства, а Гермиона сделала ещё шаг по направлению к Теодору. Дрогнув уголком губ, Тео запрокинул голову, давая понять, что внимательно слушал претензии Гермионы. В ответ она приоткрыла уста в фальшивом изумлении. Через шажок перед ней вновь появилась фигура его отца. Гермиона шагнула в сторону и остановилась, возобновив зрительный контакт с Тео. — Ты воспользовался каждым человеком в этом зале и как жалкий трус спрятался за спиной отца! — внутри громко стучало сердце, она больше не плакала и сорвалась на крик. — А меня некому защищать, Теодор! Потому что ты забрал у меня родных! Ты убил моего кота! — Мисс Грейнджер, вы не имеете права обвинять… — вмешался Фадж, но не успел договорить. — Ты забрал всё, что было мне дорого! Тео со слегка прищуренными глазами смотрел на малышку и в приступе чрезмерного внимания высунул кончик языка, прижав его к нижней губе. Вероятно, зря, потому что Грейнджер бросилась вперед, но была поймана мистером Ноттом. — Ты отвратителен! Сейчас! Потрясающий момент! Скрипнуло кресло, Теодор подался вперед и тихо произнес: — Раньше я был восхитительным! Никто из судей не понял данного изречения, Грейнджер на мгновение замерла, а затем с новыми силами начала вырываться из хватки старшего Нотта. — Я хочу поговорить с ней наедине! — внезапно Теодор обратился к судьям. — Нет, Тео! — произнес отец. — Я настаиваю! Гермиона оттолкнулась от Нотта. На её лице застыли злость и доля удивления. — Вы уверены? — спросила Гризельда. — Да, — мило улыбнулся. Отцу и аврору пришлось отойти. — Хорошо! — согласилась Гризельда. — Мисс Грейнджер, вам запрещено прикасаться к мистеру Нотту! — взмахнув палочкой, она наколдовала вокруг них заглушающие чары. Гермиона дернула головой, смахнув волосы с щёк, и спрятала руки в карманы, нащупав флакон с ядом. Тео проследил взглядом за её жестом и, осмотрев зал, постарался избавить лицо от эмоций и вложил весь спектр этих чувств в интонацию: — Моя бедная малышка! — Грейнджер вздрогнула, не ожидая ехидства в данной обстановке. — Тебя все бросили! — Ты ответишь за это! Мне не нужны судьи, чтобы ты признался! — она не моргала, невозможно было отвести взгляда от его глаз, в которых вспыхнул странный огонек. Теодор наклонил голову вперед, положив локти на края подлокотников, и медленно расплылся в улыбке, напоминающей снисхождение и почтение. — Детка, — он протянул слово шепотом, — ты абсолютно права! Только я всегда утешаю тебя! Гермиона сморщила лицо и часто заморгала, изобразив на лице презрение. Тео смочил губы языком и вновь заговорил таким голосом, словно обращался к ребенку: — Никто не поможет, Гермиона! — Ты рад? — Несомненно! Ты осталась одна, — сделав короткую паузу, он рискнул подобраться к сути, — каждый присутствующий играет по моим правилам! У тебя нет ни одного шанса найти справедливость! — Нотт! — ей пришлось зажмуриться на мгновение, потому что вновь подступили слезы. В ладони нагрелся яд и ждал своего часа. — Грейнджер, — выразительно подыграл он, но потом понизил голос до серьезных ноток, — хочешь, чтобы они ответили за это? — она нахмурилась, Тео сглотнул. — Я заставлю их передумать, малышка! Только я всегда буду на твоей стороне! Она не понимала. Потерянно замотала головой, вжав голову в плечи. Тео провел взглядом по её телу, коленки дрожали, Гермиона с трудом держалась на ногах. Время беседы подходило к концу. Она заговорила в отчаянии: — Признайся, Теодор! — Конечно, ангелочек, конечно, — явная насмешка и пытливый взгляд, — после того, как признаешься ты! Её губы задрожали в такт коленкам. Между ними сохранилось большое расстояние. Если бы Гермиона дернулась вперед, его отец успел бы оттащить её от сына. Она посмотрела на Тео исподлобья. Он пояснил: — Признайся, малышка! — В чём я должна признаться, ублюдок? Тео отвел назад плечи, ощутив дрожь позвонков. Приподняв брови и часто заморгав, ответил: — Признайся, что любишь меня! На секундочку Гермиона подумала, что ослышалась, а затем всхлипнула и в истерике зашептала: — Ты сумасшедший! Я ненавижу тебя! Его реакция оказалась довольно странной. Вместо того, чтобы разозлиться, Тео опустил взгляд на свои руки, а потом, когда вновь посмотрел на Гермиону, широко улыбнулся, обнажив зубы: — Поиграй со мной! По её телу пробежал холодок от ужасных воспоминаний. — Перестань! — Нет, малышка! Я признаю вину, если ты скажешь сейчас, что любишь меня, даже несмотря на прошлое, — улыбка исчезла, голос теперь содержал намек на угрозу, — иначе мы встретимся в коридоре Министерства, и я изо дня в день буду трахать тебя в темноте! Гермиона рефлексивно подалась назад, покинув пределы заглушающих чар, и с ужасом попятилась, а Теодор откинулся на спинку кресла и обратился к судьям: — Благодарю! К сожалению, мисс Грейнджер не призналась, что оклеветала меня! Гермиона резко повернулась в сторону Гризельды и прокричала: — Это ложь! — Мне очень жаль, что она не понимает смысла правдивых слов! — продолжил Тео. Его отец бросил на него недовольный взгляд, по-видимому, советовал прекратить, но Тео добавил: — Я надеюсь на ваше справедливое решение! — он оставил на лице лыбу и осмотрел судей. Гризельда отложила пергаменты и наколдовала Сонорус для увеличения громкости голоса: — Решение очевидно, мистер Нотт, не так ли, господа? — она посмотрела направо-налево, встретив кивки судей. — Перейдем к голосованию. Перед глазами Гермионы пролетела целая жизнь, но воспоминания последнего года сверкали ярче самых счастливых мгновений. Она так и не предложила ему яд… кстати, ручонка сжимала флакон. Возникла идея… Прости, Господи, я не хочу больше жить! Она распрямила плечи и повернулась лицом к Теодору. Он смотрел на неё, конечно, на неё. Он давно смотрел… с первого курса прирос к её жизни. Теодор! Как такое возможно — самое печальное и ужасное воспоминание по неопределенной причине являлось самым ярким? Ты! Весь такой… как и сейчас с легкой усмешкой и внимательным взглядом. Уверенный в победе. Она обхватила пальцами колбочку. Один, два, три. Гермиона зажмурилась. Смотри, я удивлю тебя… И внезапно! Глаза распахнулись. Пульс завибрировал по артериям. Вены… возможно разбухли и порвались, пустив кровь. Тео прищурил глаза, не поняв выражения её лица. Будто бы на малышку свалился кусок бетона. На самом деле — прозрение. — Голосуем! — раздался голос Марчбэнкс. — Подождите! — выкрикнула Гермиона. Бинго! В персик! Тео не моргал, боясь пропустить её признание. Он не мог ошибиться. Грейнджер должна была произнести слова любви, даже не веря в них, ведь Тео знал, как велика сила словесного повторения. У неё не было другого выхода! Он все предусмотрел. Если она не скажет, то его отпустят, а так он доказал, в чьих руках власть. Если она признается, он согласится с обвинениями и отправится в Азкабан! Ради неё! Грейнджер не забудет слов. Никогда! Так устроена её психология, которую Тео изучил вдоль и поперек. Слова имели власть… в очередной раз. Давай, малышка, я слушаю! — Мисс Грейнджер, — Гризельда вложила в интонацию недовольство, — вы задерживаете нас! Гермиона ослабила пальцы, выпустив флакончик. С нечитаемым выражением смотрела в его глаза… Скажи ему! Он устроил это для тебя! Скажи! «Я люблю тебя до помрачения, детка!» Он неоднократно повторял это! Всё было подстроено только для сегодняшнего момента! «Я отдам жизнь ради одного твоего вздоха!» Он отдаст! Гермиона знала, что он отдаст. «Моя любовь всегда будет ущербной!» Теперь эта фраза показалась двусмысленной. Если раньше Гермиона считала, что он причинял ущерб только ей, то теперь Нотт открыто демонстрировал ущерб собственной жизни, ведь готовился попасть в Азкабан только, чтобы услышать слова о её любви к нему! Великий Мерлин! Палач всегда что-то доказывал. Но теперь Гермиона поняла — он доказывал не ей, а себе. Фанатичная преданность своим убеждениям заставила его прибегнуть к насильственному принуждению. Теодор, как и его отец, готов был пожертвовать всем ради своих убеждений и ценностей. Я — его главная ценность, правда? Разве Тео — не человек слова, ха! Он помешан на своих чувствах и до конца будет отстаивать своё мнение! Так и поставь его перед фактом! «Вот настоящее унижение, Грейнджер! За тобой я брошусь под лавину и в адское пламя» Бросайся, Тео! Я жду! *** С малышкой творилось невообразимое! Тео ощутимо напрягся, но был убежден в успехе. Отец тоже заметил состояние Гермионы. Кстати, Уизли округлил глаза, смотря на Грейнджер. К удивлению Теодора, рыжий слегка улыбнулся. А детка выгнула спину и стреляла глазами в Тео. Щечки высохли от слез. Пригладив назад волосы, Грейнджер улыбнулась и громко произнесла короткую фразу с таким видом, будто познала блаженство: — Я хочу сказать Теодору Нотту… — остановившись, она медленно выдохнула, а Тео задержал дыхание, — признайся! Он недоуменно надул губы. Опять началось. Открыв рот, чтобы предложить судьям голосовать, Тео не издал ни звука, потому что малышка продолжила: — Ты сделаешь то, что я скажу, Тео! — его брови поползли вверх, потому что в её интонации появились жесткие, но ровные нотки. — Разве ты не любишь меня? — Мисс Грейнджер, довольно! — вмешался старший Нотт, но на Гермиону это подействовало, как спусковой крючок, доказав, что она выбрала правильное направление. Его отец занервничал. Гермиона ощутила резвый наплыв адреналина. Шагнула к Тео и всплеснула руками: — Ты любишь меня так сильно, что бросишься под лавину и простишься с жизнью! Твою же магглу-мать! Тео запрокинул голову, стукнувшись темечком о кресло. Гермиона вспомнила слова, которые палач шептал ей в подвале: — Почему ты не должен вредить мне? По какой причине ты принуждал меня к сексу? Почему ревновал к Рону? Почему никогда не злился на меня? — понизив голос, она протянула ласковым голосом. — Произнеси это, детка! Тео щелкнул языком, скривив губы в вымученную улыбку! Вот и финал! Ко-ко, Тео! Он не поверил в смекалку Грейнджер и добился не того… малышка сделала то, чего он всегда боялся! Наступила каблуком на горло. — Ты любишь меня! Ты больной на всю голову психопат, помешавшийся на своих извращенных фантазиях обо мне! — Грейнджер повторила предложения, которыми бросалась во время заточения. Тео отдаленно подметил, как сильно её облик изменился из-за подобной манеры поведения. Грейнджер светилась изнутри, играя его чувствами. Да, теперь играла она, брала на «слабо». Тео заметил разницу между её ранними криками и просьбами прекратить — тогда она всеми силами защищала свою честь, а теперь целенаправленно взывала к его личным принципам. Просила доказательств. — Голосуйте! — потребовал Нотт-старший. — Нет! Не вмешивайтесь, — Гермиона ткнула в него пальцем, вновь повернулась к Тео и закричала, — признайся в том, что сделал со мной! Теодор поджал губы, она продолжала улыбаться. Азартную искру заметили оба. Гермиона сощурилась и произнесла слова, вложив в них спасительную ложь: — Я не люблю тебя! Ты не заслуживаешь любви! Но сейчас ты… — она сделала театральную паузу и шагнула навстречу, — скажешь, что, даже несмотря на мою ненависть, ты любишь меня, верно? Она не ждала ответа, заранее зная, что услышит, и звонко воскликнула: — Докажи мне свою любовь! Если не признаешь вину, то я поверю, что все твои слова были ложью! Стук, один, два, всего три. Ему потребовалось три секунды, чтобы понять — весь план полетел к чертям, а усилия оказались напрасными. И… стало легче. Грейнджер наконец-то осознала, каким слабым он был в её присутствии. Тео боялся этого, но сейчас получил заметную долю облегчения вперемешку с огорчением, ведь он проиграл. — Мисс Грейнджер, — Фадж встал со своего места, — сядьте! Но она проигнорировала. Со злой усмешкой наклонилась вперед, ближе к Теодору и прошептала: — Докажи, как сильно и одержимо ты любишь своего ангелочка! Все произошло быстро. Мистер Нотт схватил её за локоть, оттолкнув к Поттеру. Гризельда устало подняла ладонь, приступив к голосованию, а Тео… — Я признаю вину! — Нет! — его отец. — Мистер Нотт, вас вынудили… — голос Фаджа. Тео закинул ногу на ногу и расслабленно свесил ладони с подлокотников. Грейнджер уткнулась в рубашку Поттера, а Тео причмокнул и поставил точку: — Я даю согласие на Веритасерум. Всё. Гермиона потеряла воздух. В зале раздался десяток разных голосов. Она подскочила, бросившись к выходу, и только у главной двери осмелилась посмотреть на него. Она никогда не забудет этот горячий взгляд своего палача. — Я утешил тебя, малышка? — подобную опасно-игривую интонацию все судьи, как и остальные, услышали от Теодора Нотта впервые. Гермиона вылетела из зала и бежала, бежала, бежала…