Последнее красное яблоко

Нельзя сказать, что ночь наступила неожиданно, наоборот — Криденс видел, что небо неумолимо быстро темнеет, заполняя и без того густой и непроглядный лес тенями. Видел, но не смог заставить себя повернуть назад — твёрдо решил, что в этот раз лучше быть съеденным жуткими оборотнями, которыми его запугивали всю жизнь, чем в очередной раз терпеть побои дома. К тому же он отчасти догадывался, что назад его не ждут — никого ещё не посылали к Тине в одиночку, да к тому же вечером. Сводная сестра слишком крепко обняла его на прощание, а котомка, которую выдала ему мать, была уж больно лёгкая… Криденс бы не удивился, обнаружив в сумке камень, завёрнутый в бумагу, на которой маминым почерком было бы написано, что он может не возвращаться. Впрочем, в этот раз он и не собирался — в голове давно засела мысль о том, что он может остаться у Тины навсегда, если дойдёт; упросит, уломает, уговорит тётку не отправлять назад, к чёрному кожаному ремню с тяжёлой металлической пряжкой и гигантским часам, зловеще бьющим в полночь. Он расскажет ей, и она поймет — неспроста ведь съехала от них пару лет назад, в пух и прах разругавшись с Мэри Лу. С тех пор мать запретила произносить имя родной сестры в доме, хотя сама изредка отвечала ей на письма — в основном призывая отречься от дьявола и вернуться в лоно церкви. Несмотря на эту переписку, Мэри Лу отнеслась к известию о болезни сестры спокойно и не отправила бы Криденса «проведать» её и «передать лекарства», не разбей он за завтраком кувшин с молоком. Но он разбил, и мать дала ему полупустую тряпичную сумку и выставила вон из дома на ночь глядя, напоследок нехотя напомнив, что ни при каких обстоятельствах нельзя сходить с тропы в Тёмном лесу. И вот Криденс шёл по желтоватой дорожке вперёд: за несколько часов ноги привыкли и несли его вглубь сгущавшегося вокруг леса сами, не нуждаясь в остановках и передышках. Через некоторое время он заметил, что с наступлением темноты посторонние звуки стали настораживать и привлекать к себе внимание — будь то ветка, хрустнувшая под ногой, или потревоженная птица, выпорхнувшая из кустов. Криденс верил, что ничего плохого не может произойти, пока он не сошёл с бледно-жёлтой дороги, которую, если верить легендам, выложили для путников сами эльфы. Дорожка, однако, вскоре совсем поблекла и стала едва видна; Криденс чуть было не свернул, но вовремя почувствовал разницу между жёлтой кирпичной и травяной лесной. Пообещал себе впредь быть осмотрительнее — пошёл медленнее, внимательно глядя под ноги, но вскоре снова остановился, потеряв верное направление. Вернулся назад. И понял, что стоит ночью посреди леса, наверняка кишащего опасными тварями, и не знает, куда идти. Вокруг было темно и неестественно тихо — тишина напоминала затишье перед бурей. Ладони сложились сами собой, глаза закрылись: казалось, молитва — единственно верное решение из сложившейся ситуации. По крайней мере, этому его учила Мэри Лу. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… выведи меня. Пожалуйста, покажи мне верный путь, дай дойти до Тины целым и невредимым. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — полностью поглощённый молитвой, Криденс не услышал лёгкого хлопка, раздавшегося неподалёку в чаще. После хлопка ничего не последовало, только Криденс стал усерднее просить о спасении. Он не верил всему, что рассказывала Мэри Лу, но в то, что у каждого человека есть ангел-хранитель, отчего-то верил. — Пожалуйста, помоги мне, пожалуйста, пожалуйста… — вдруг он услышал тихое жужжание, как при зажигании уличной вывески. И правда: открыв глаза, Криденс обнаружил, что нужная ему дорога едва заметно светится изнутри, будто покрытая флуоресцентной краской. Также он понял, что намеревался идти совершенно в другом направлении, и наверняка пошёл бы, если бы не… если бы не что? Или кто? — Спасибо, — отчётливо сказал Криденс вслух, посмотрев вверх; высокие деревья закрывали густыми ветвями небо, но он искренне верил, что был услышан. И он определённо был. Конечно, молодой человек не мог услышать осторожных шагов последовавшего за ним существа, но, движимый каким-то нехорошим предчувствием, он решил проговорить вслух одну из бравурных считалочек, под которую его сестра играла в классики — на случай, если это отпугнёт оборотней и людоедов: — Ведьма номер раз в речке утонула, ведьма номер два мёртвым сном уснула… — повторяя въевшиеся в память слова, он чувствовал себя чуточку спокойнее, шагая в такт считалочке. И действительно — через некоторое время дурное предчувствие исчезло, но вместе с ним исчезла и дорога — окончательно сгинула во тьме. — …ведьма номер три на костре горит, а ведьма номер четыре… — голос Криденса дрогнул, и он замер на месте, понимая, что снова сбился с пути, — умрёт в своей квартире, — зря он обрадовался раньше времени. Ангел-хранитель не может вечно ему помогать, это понятно. Но кинуть вот так? Видимо, бравурные считалочки пришлись ему не по душе. Просить о чём-то снова Криденс не решился, поэтому просто пошёл дальше по предположительно нужной ему тропе. Через некоторое время он обнаружил, что снова напевает какую-то песенку, но, скорее, не напевает, а подпевает; само чистое, будто ангельское пение слышится сбоку, из чащи леса. — К чему же скитанья? Скорее, скорей! Вы, верно, устали?* Криденс знал, что должен был перепугаться до смерти, но страх оказался каким-то притупленным, отдалённым, как и чудесное пение. Только пение слышалось всё ближе, а страх уходил всё дальше… — Куда же спешить? Вы и так опоздали… Когда песню стало слышно совсем отчётливо, совсем рядом, Криденс решился и повернул голову в сторону чащи: и увидел, что в ногу с ним шагает существо, удивительно напоминающее человека. В руках существо держало фонарь, в свете которого Криденс мог разглядеть незнакомца. Тот весь светился и искрился — рыжие вьющиеся непослушные волосы отдавали огненными искрами, зелёные глаза завораживали чистотой и яркостью цвета. С нежно-розовых тонких губ незнакомца не сходила широкая улыбка, обнажающая белые зубы, клыки которых были, пожалуй, слишком длинны и остры для человеческих. Одет он был свободные мешковатые одеяния изумрудного цвета; через плечо была перекинута большая сумка, выцветшая от постоянного использования и времени. — Развьючьте лошадок, пускай отдохнут; отраден и сладок в долине уют… — сладостно уговаривал незнакомец тонким девичьим голосом, пробирающимся в самое сердце Криденса. Молодой человек внезапно осознал, как сильно устал: сколько он уже в пути? Два, три часа? Сутки? Он сбавил темп, продолжая во все глаза смотреть на поющее существо. Оно тоже сбавило темп, и Криденс увидел, что вместо ног у незнакомца из широких штанин виднеются козлиные копытца, а сами ноги над копытцами покрыты густой серой шерстью. Это зрелище немного выветрило дымку, постепенно заполонявшую сознание юноши: оборотень? Нет, не оборотень… А кто тогда? Помимо оборотней Криденс знал ещё эльфов, колдунов и людоедов, но ни на тех, ни на других незнакомец не походил. Сверкающее существо продолжало пением зазывать путника с собой, в какое-то прекрасное селение, где Криденс сможет отдохнуть, поесть и выспаться. — Мне… — наконец решился заговорить молодой человек, — мне надо к тёте… Она серьёзно заболела… я не могу… Существо рассмеялось; смех звонко разлетелся в голове и оттеснил все логичные мысли путника. — С ней всё будет в порядке, — заверило существо. — Ничего не случится, если ты просто зайдёшь к нам в гости и съешь пару сытных блинов с вареньем и выспишься. Криденс явственно почувствовал сладковатый запах свежеиспечённых блинов на молоке и малины; живот предательски заурчал. Молодой человек жалостливо посмотрел на незнакомца: тот понимающе улыбался, ни в какую не желая отстать или отпустить путника восвояси. — Соглашайся! Всего пара блинов и кружка эля. Когда ещё выпадет шанс услышать пение прекрасных нимф и увидеть танцы эльфов? Скоро праздник Луны, ты просто обязан это увидеть… Каждый новый шаг давался Криденсу всё тяжелее; даже спина начала болеть под весом лёгкой полупустой котомки. — Ты оборотень? — устало уточнил он, в глубине души понимая, что ему уже нет дела до ответа, что он проиграл это сражение, даже не начав бороться. Незнакомец снова рассмеялся (на этот раз в его смехе чувствовались стальные нотки и какая-то натянутость), остановился (Криденс тоже невольно замер) и вместо ответа поманил путника за собой. Глядя в эти яркие зелёные глаза, молодой человек не мог представить, что это существо способно заманить его к себе в логово и съесть. — Ну, разве что ненадолго… — неуверенно согласился он и сошёл с тропы, обнаружив, что это и не тропа была: он давно уже шёл по траве, влекомый неведомым существом. Услышав согласие, незнакомец подскочил и, схватив его под руку, повёл за собой. Его весёлое настроение поначалу передалось и Криденсу, но вскоре таинственный спутник о чём-то задумался, перестал светиться и сверкать, перестал улыбаться, а после и вовсе отпустил руку Криденса: парень и так шёл за ним, понимая, что назад пути нет. Так они и шли — существо задумалось о чём-то своём и как будто забыло про своего спутника; Криденс оглядывался по сторонам, гадая, куда они идут и какая участь его ждёт. Перестав сверкать и сиять, незнакомец стал похожим на обычного человека, если не обращать внимания на копытца, сминавшие под собой жухлую траву и прелые листья. — Вы эльф? — неуверенно спросил Криденс, решившись заговорить. — Нет, — спустя ответило существо, выныривая из своих, судя по нахмуренным бровям, невесёлых мыслей. Оба замолчали: незнакомец ждал следующего вопроса, а Криденс раздумывал, насколько уместно будет спросить про оборотня. — Может быть, ты думаешь, что я кентавр? — подсказало ему существо и фыркнуло, заранее оскорбившись таким предположением. Криденс покачал головой — он не знал, кто такие кентавры. — А теперь ты думаешь, что я фавн, да? — существо заметно расстроилось таким предположением. — Нет, я… — хотел было разуверить его Криденс, но был перебит. — Я — сатир, — гордо объявил незнакомец и шумно выдохнул, приготовившись защищаться: видимо, эти слова обычно вызывали негативную реакцию. Но Криденс не знал, кто такие сатиры и просто кивнул в ответ, давая понять, что услышал своего спутника. Лес вокруг начал светлеть и редеть, трава становилась зеленее. Криденс оглядывался по сторонам, ожидая увидеть ещё сатиров или, на худой конец, оборотня-людоеда, которому наверняка будет преподнесён в качестве жертвы. — Хочешь ли ты сказать, что если я сатир, то должен днями и ночами веселиться и пить вино? — внезапно обиделся незнакомец, притопнув копытцами по траве. — Или тебе интересно, где мой хвост? — Нет, я ничего такого не хочу… — попытался восстановить свою шаткую в глазах сатира репутацию Криденс. — Не все сатиры такие, как я, — оборвал его тот. — И не все волшебники такие, как Персиваль,— добавил он через некоторое время с лёгкой тревогой в голосе, снова задумавшись о своём. Криденс не знал, что на это ответить; магия, захватившая его сознание при первых звуках пения сатира, начала потихоньку выветриваться, уступая место волнению и настороженности. Через несколько минут он вспомнил, зачем вышел из дома и решил действовать: — Нет, погоди! — он замялся, почувствовав себя неловко от того, что не знает имени своего спутника. — Послушай… — Ньютон Саламандер, лекарь селения Эйфель, великой владычицы Серафины Ясновидящей, — заучено, но гордо объявил сатир, начиная искать что-то взглядом в траве. — Ньютон, — повторил Криденс, пробуя на вкус непривычное имя, после чего представился сам, — послушай, я к своей тёте шёл; она заболела и я должен о ней позаботиться, меня мама послала… Возможно, сатир ждал вопрос про вино или хвост, потому что он разочарованно покачал головой, среди волос которой, как показалось Криденсу, блеснули рожки. — Мне жаль, Криденс, я уже и сам пожалел… но это не в моей власти… инстинкты, я дал слово… да в общем, может тебя и не посадят в темницу… в честь праздника… Персиваль, он… — тут сатир вздохнул, сам не веря своим словам. — В общем, все уже знают, что ты со мной, поэтому я не могу тебя отпустить. Но я сделаю всё возможное, чтобы тебя не заточили в темницу на веки вечные, даю слово! Можешь звать меня просто Ньют, — добавил он через пару секунд молчания, как будто это могло хоть как-то утешить пленника. Криденс вздрогнул — перспектива быть заточённым на «веки вечные» не очень прельщала, как и перспектива провести остаток жизни среди таких же обидчивых сатиров. — Сюда, — пробормотал Ньют, резко завернув в высокие и густые заросли папоротника, появившиеся будто из ниоткуда. Пробираясь сквозь папоротник, Криденс почувствовал, что растение живое в самом подвижном значении этого слова — оно тянуло к нему свои мягкие листья, гладило по лицу, лезло под пиджак, норовило вытащить белую рубашку из брюк, обвивало руки… — Ньют, они… тут… — Криденс не знал, как объяснить происходящее. — Всё в порядке, они не разорвут тебя на части, ты же со мной, — отмахнулся сатир. Он схватил пленника под руку — чтобы было быстрее — и потащил за собой, правда, без надобности — услышав небрежное «разорвут на части» Криденс отдёрнул руки от ласкающих его листьев и сам поспешил за пробирающимся вперёд сатиром. Спустя пару мгновений они вышли из зарослей, и глазам Криденса предстало самое настоящее волшебное поселение. Оно выглядело как во сне: необъятные столетние дубы служили жителям домами; повсюду виднелись зелёные или позолоченные дверцы, окошки, лесенки. Между деревьями были аккуратно выложены дорожки, по боками которых росли травы и диковинные цветы. Поверхность земли у деревьев была ровная, позади же поселения местами холмистая: с холмов неторопливо текли ручьи, у особенно широких и быстрых потоков виднелись водяные мельницы и небольшие амбары. Криденс потерял дар речи, рассматривая открывшуюся картину. Всё вокруг было так аккуратно, чисто и умиротворённо, что он даже пару раз ущипнул себя, чтобы убедиться, что не спит. — Да, — внезапно ответил сатир, хотя Криденс ничего не спрашивал, — заколдованный папоротник защищает нас от посторонних. Идея моя, — не без гордости объявил он, — но колдовал, конечно, Персиваль. Криденс уже третий раз услышал это имя, но не знал, как к нему относиться: было ясно только, что Персиваль волшебник, но «не такой, как все» и что он колдует. Ньют хмурился, когда говорил о нём, но плохого отношения в свои слова явно не вкладывал. — А кто это? Персиваль? — спросил Криденс, разглядывая редких прохожих, появившихся на дорожках. — Вот сейчас и узнаешь, — ответил Ньют, покрепче ухватив своего пленника, будто тот собирался сбежать. — Здесь ничего не происходит без его ведома. К нему мы и идем, — Ньют говорил таким голосом, будто лишний раз встретить Персиваля было делом не из приятных. — Думаю, он всё ещё у себя. Прохожие тоже на них смотрели, но, как ни странно, больше на Ньюта: одна женщина (назвать её сатиром Криденс не решился, даже про себя), глянув на лекаря, покачала головой, будто жалея его. Сатир быстро протащил Криденса мимо, но молодой человек обернулся, желая проверить кое-что, и — да, у незнакомки не было ни козлиных ног, ни рожек; на ногах у неё виднелись остроносые зелёные босоножки, а голову покрывал светло-зелёный платок, под которым вряд ли росли рожки. — Слушай, а… — вдруг взгляд Криденса наткнулся на самое большое дерево в селении, куда они, видимо, и направлялись. — Хочешь спросить, где все охотники? — удивил его своим очередным предположением сатир. Выглядел он при этом так, будто вовсе не хотел отвечать на этот вопрос. Криденс даже улыбнулся рассеянности своего проводника: создалось впечатление, что Ньют просто говорил вслух то, о чём думал. — Нет, я хотел… Помнишь, ты говорил, что не все сатиры такие, как ты? Ну, в лесу, — уточнил он, как будто это не было полчаса назад. Стараясь не потерять свою мысль (голова просто кипела от большого количества новой информации; стоит ли упоминать, что Криденс снова забыл, зачем вообще вышел из дома), молодой человек огляделся: никаких охотников и вправду нигде не было видно. Он бы списал это на поздний для охоты в его представлении час и не задумался, если бы сатир сам не заострил на это внимание. — Фактически мы всё ещё в лесу, просто не в тёмном и пугающем, а в нашем — светлом и безопасном. — Я заметил, что у прохожих… Ну у них не… Они… Он не успел договорить: приблизившись к тому самому дереву, Ньют потянул на себя позолоченную дверь, пропуская Криденса вперёд. Парень послушно шагнул внутрь. Он очутился прямо в стволе дерева — там не было ни трухи, ни жуков; посреди открывшегося зала находился столб (видимо, остатки древесины), по столбу вверх вилась широкая лестница с витиеватыми перилами, состоящими из тонко сплетённых корней. Криденс задрал голову: там, наверху, от лестницы отходили тонкие длинные мосты, ведущие в сторону стенок дерева, где было оставлено большое закругляющееся пространство (под форму самого ствола), отведённое, видимо, на второй этаж. Лунный свет попадал сквозь вырубленные окошки; в воздухе летали пылинки, иногда поблёскивающие в неярких лучах. — В Главном Дереве семь уровней. Нам нужно на третий. Второй отведён для заключённых… — пробормотал Ньют, пытаясь заранее подготовить своего спутника к его возможной участи. Криденс же был абсолютно уверен, что ни в какую темницу его не заточат, особенно на «веки вечные»: с чего бы? Он просто гулял по лесу, не нарушая никаких правил… Парень стал подниматься вверх по лестнице за сатиром, опираясь поначалу на диковинные перила, пока не заметил, что они едва заметно шевелятся: каждый тонкий корень подобно змее полз в своём направлении, извиваясь и тихонько шелестя. Криденс хотел было задать вопрос, но не смог его сформулировать так, чтобы не показаться совсем глупым. В волшебном селении волшебное дерево с волшебными корнями — ничего, в конце концов, удивительного. Они начали подниматься мимо второго этажа: там вправду виднелись решётки, причём много, много решёток, частых, тонких и резных, с узорами, но разглядеть не хватило времени — лестница будто бы сама подставляла следующую ступень и приподнимала идущих вверх, что существенно ускоряло движение. — Сюда, — Ньют свернул с лестницы на один из тонких длинных мостов, у которого тоже были перила, до которых Криденс не решился дотронуться: вдруг корни хлестнут его по рукам, затянут куда-нибудь или сбросят вниз? Путники сошли с моста и двинулись кругом, по направлению к недлинному коридору, который привёл их ко входу; над ним висели всё те же корни, да так плотно, что полностью закрывали место, куда Ньют привёл Криденса. Корни выглядели тонкими, ровными и безобидными, но всё равно излучали неведомую угрозу; после того, что Криденс узнал о папоротниках, он вряд ли бы сунулся в этот предполагаемый дверной проём в одиночку. Сатир пробормотал какие-то слова и быстро пошёл вперёд; Криденс замялся на пару секунд, но всё-таки последовал за Ньютом; корни никак не повели себя, будто служили обыкновенным украшением (чем-то, наподобие занавески из бус, которую Мэри Лу позволила повесить на входе в девичью спальню; двери же в доме были только у неё самой и в ванной комнате). Криденс зашёл в комнату, больше похожую на дупло (этому впечатлению способствовали округлённые деревянные стены и потолок; прямо напротив было широкое окно практически до потолка, напротив окна находился большой деревянный стол, заваленный бумажками и разноцветными флакончиками. Также над столом витал огонёк, по всей видимости, заменявший лампу. За столом сидел человек, и, судя по взгляду, которым он одарил пришедших, давно их ожидал.