Последнее красное яблоко

Персиваль стоял у стола, раздумывая — добавлять любисток в зелье, или нет. Специфический запах и солоновато-горький вкус травы вряд ли понравится больным, но в сочетании с чемерицей вполне может вызвать успокаивающий эффект и помочь избавиться хотя бы от ночных кошмаров. Он не был лекарем и плохо разбирался в травах, но всей душой хотел помочь и уже третий день штудировал «Магические отвары и зелья», «Травологию» и «1000 магических растений и грибов»; словом, всё, что нашёл в небогатой эльфийской библиотеке. Следовать рецептам было легко, но это не помогало — в ответ на зелья, которые волшебник носил Ньюту, сатир расстроенно качал головой: нет, не подходит. Не то, не то. А заболевшие продолжали кричать и плакать во сне; Персиваль не слышал их на таком расстоянии, но невольно чувствовал отголоски чужой боли — они лишали его спокойствия и сна, заставляли снова и снова смешивать ингредиенты в разных пропорциях — вдруг получится то, что надо, и он увидит долгожданный кивок от Ньюта — «отлично, давай сюда скорее»? Волшебник не мог позволить сатиру часами пропадать в лесу — тот точно знал, какая трава нужна, но в окрестностях её не росло, а уходить из больницы надолго было опасно. Персиваль пытался смешать зелье, похожее по составу, обойтись без асфоделуса (за эти дни он выучил название этой жизненно необходимой травы и возненавидел его), но тщетно. Вот и сейчас — как только любисток растворился, зелье потемнело и загустело, а этого не должно было произойти. Персиваль прикрыл глаза и глубоко вдохнул, начиная считать до десяти. Считать медленно было для него настоящим испытанием; с каждой новой цифрой хотелось ускориться, а потом опрокинуть стол или одним движением смести все склянки на пол. На сердце было тревожно. Мужчина видел в произошедшем один большой знак свыше; иначе как объяснить тот факт, что болезнь просочилась в селение накануне дня Луны? Это испытание. Испытание, с которым он, Персиваль, не справлялся. Мужчина быстро открыл глаза: внезапно он почувствовал сильный прилив магии, причём не обычной, а трансгрессивной. Обычно он старался передвигаться без её помощи; трансгрессия не вызывала у эльфов протеста, но выделяла его, волшебника, среди них, что не очень-то способствовало и без того нелёгкому процессу ассимиляции. Но в этот раз дело не терпело отлагательств: магия накатила мягкой, но настойчивой волной; затеплилась в груди, заискрилась на кончиках пальцев, и Персиваль трансгрессировал — интуитивно, наугад, ведомый непонятно чем, обойдя все защитные заклинания, которые он сам же и наложил на селение. Поначалу волшебник не сразу понял, где находится — глаза с непривычки не разглядели ни силуэтов деревьев, ни тёмного неба над головой. Едва различимый ветерок аккуратно прошёлся по волосам, слегка потянул назад тёмно-зелёную мантию. Под ногами зашелестела жухлая трава — мужчина медленно двинулся вперёд по Тёмному лесу, положа руку на крепление с палочкой и гадая, ради какого Мерлина он сюда перенёсся. В голове мелькнула странная мысль — может, это тоже знак, и он найдёт асфоделус? За эти дни он запомнил, как выглядит нужная трава и ни за что бы не перепутал её ни с какой другой. Зажигать свет не решился — мало ли, кого можно привлечь ночью в Тёмном лесу; не стоит лишний раз провоцировать живущих здесь существ. — Пожалуйста… пожалуйста, помоги мне… Персиваль быстро развернулся на голос, доставая палочку и готовясь ей воспользоваться. В следующую секунду он замер, разглядывая худого парнишку, сложившего руки в молитвенном жесте: с закрытыми глазами и сложенными руками он выглядел очень одухотворённо; не хватало только нимба над головой. Вглядываясь в растрёпанные чёрные волосы, тонкие брови, острые, выпирающие скулы, неестественную бледность лица, прямой правильный нос, слегка пухлые губы, выделяющиеся на почти прозрачной коже насыщенным кроваво-красным, мужчина почувствовал себя увереннее, сильнее: да, он посреди Тёмного леса ночью, но он может и хочет помочь слабому и беззащитному путнику. Парень, конечно, был человеком. Ни одно другое живое существо не могло оказаться столь беспомощным в Тёмном лесу и столь глупым, чтобы вот так бесхитростно взывать о помощи. Бледный незнакомец выглядел каким-то неземным, как инопланетянин — тонкий, хрупкий, нездешний, даже, можно сказать — редкий, как… асфоделус. Воспоминания о больных, оставшихся в поселении, сверкнули молнией в голове. Персиваль попытался отвести глаза от путника — быстро осмотрел траву кругом — вдруг увидит? — но взгляд, точно магнитом, тянуло обратно — парень молился так искренне, так настойчиво… так наивно и глупо. «Но ведь это помогло, — возразил волшебнику внутренний голос, — ты пришёл, ты трансгрессировал прямо из поселения, обойдя защитные чары; трансгрессировал в неизвестность, не зная, что тебя ждёт». Это заставило Персиваля сначала нахмуриться (какова вероятность, что на этот зов трансгрессировал не он один?), а потом слабо улыбнуться — он взмахнул палочкой, неслышно произнося заклинание — нужная, единственно-правильная дорожка засветилась в ночи. Мужчине захотелось увидеть радость на лице парня; он сделал несколько шагов вперёд, чтобы посмотреть на путника не в профиль, а в анфас. И был вознаграждён — тревога на бледном лице рассеялась, губы растянулись в улыбке. — Спасибо, — проговорил тот, размыкая тонкие руки. И побрёл по тропе дальше. А Персиваль, движимый каким-то необъяснимым чувством, неслышно пошёл параллельно по чаще леса. Мужчина задумался, куда этот парень мог идти один ночью, да к тому же без единого средства защиты — уж не очередной ли это городской фанатик, решивший пройти лес насквозь с «божьей помощью»? Тут Персиваль снова невольно улыбнулся — сам того не желая, он сыграл роль бога для парнишки: ты просил помощи? — получи и распишись! — или как там звучит эта маггловская пословица? Услышав негромкое пение, волшебник прислушался. —…ведьма номер два мёртвым сном уснула… Услышав эти жуткие, леденящие кровь слова, волшебник почувствовал, будто на него вылили ушат ледяной воды: этот путник был не просто религиозным фанатиком, он был из «этих». Из тех, истории о которых всегда ввергали Персиваля в ужас. «Участники организации Вторые Салемцы в подвале замучили ведьму до смерти». «Один из организаторов движения об искоренении волшебства предложил снова начать публично сжигать колдунов на кострах». «Юные активисты выступают против сказок, в которых маги являются положительными героями». Скорее всего, этот парень не такой слабый и беззащитный, как могло показаться на первый взгляд. А даже если и так, то он всё равно уже заражён и несёт в себе это предубеждение, неприязнь, ненависть ко всему магическому сообществу. К Персивалю. К Ньюту. Ньюту? Мужчина без сожаления отозвал своё заклинание — дорога снова канула во мрак. Парень затих и замер в нерешительности; в образовавшейся тишине Персиваль услышал вдалеке бормотание сатира — очевидно, тот покинул селение ночью в поисках асфоделуса и других нужных ему трав. Путник был простым человеком и не мог слышать и видеть всего, что происходило в чаще. И хорошо: кто знает, какое оружие он может применить, обнаружив рядом с собой магическое существо? Кто знает, что он несёт в своей котомке и в своём сердце? Персиваль опустил взгляд: он почувствовал себя преданным этим неразумным, агрессивно настроенным человеком, который без смущения пел антигуманные гимны, насквозь пропитанные страхом и смертью его собратьев-волшебников. Дальнейшее развитие событий мужчина легко мог предсказать: парень, потеряв тропу, сойдёт с дорожки на магическую территорию; его, скорее всего, обнаружит сатир (да и кто бы не обнаружил, если он шумит как десяток перепуганных мантикор). У лекаря сработает клятва Защиты, и он заманит его к ним в селение… Вот только чем можно приманить подрастающее орудие для убийства? Волшебник даже начал волноваться за лекаря — тот продолжал бормотать себе под нос, раздвигая листья и копаясь в траве и был вообще ни сном ни духом — ни о Персивале, ни об опасном путнике — но как только парень сошёл с тропы Персиваль услышал, что сатир вдалеке замер — клятва Защиты начала действовать. Мужчина напоследок глянул на худого парнишку — растрёпанные чёрные волосы, алые губы, тонкие ноги… Взгляд получился настороженный, разочарованный — внешность обманчива, не так ли? — и аппартировал, предоставив Ньюту действовать.

***

Сатир вздохнул. Он со слабым смешком подумал о том, сколько времени Персиваль просидел с таким видом за столом, чтобы предстать перед ними именно так: брови сведены, взгляд из-под густых бровей тяжёлый и настороженный, руки сложены; весь вид волшебника как бы говорил «я выслушаю, но не поверю ни единому слову». — Добрый вечер, Персиваль. Криденс, — Ньют обернулся на пленника, жестом подзывая того подойти ближе. — Это Персиваль Грейвз, Хранитель селения Эйфель. Волшебник незаметно для остальных задержал дыхание, когда Ньют его представлял, но услышав «хранитель» медленно выдохнул, также не привлекая внимания. Криденс, пошатнувшись, сделал пару неуверенных шагов к Ньюту, не отводя взгляда от мага за столом. Глаза его были широко раскрыты, будто он увидел не уставшего мужчину с синяками под глазами, а единорога. Персиваль ожил; он моргнул («Живой» — подумал Ньют с облегчением), после чего приподнял брови и вытащил из стопки бумаг рядом пергамент для записей. Он избегал смотреть на Криденса, в то время как парень практически пожирал его глазами. — На самом деле вышло небольшое недоразумение, я… — начал сатир, но волшебник коротко выдохнул, прерывая его. Он поднял на лекаря взгляд, означающий «я уже знаю, что ты начнёшь его оправдывать» и едва заметно поджал губы — «не стоит». — И Вам доброй ночи, Ньют. Просто ответьте на вопросы, отправим его куда положено, и я Вас отпущу. При этих словах он взмахом руки оживил пышное чёрное перо: оно изящно слетело с одной из полок и скользнуло к пергаменту. Сатир нервно помялся на месте: «куда положено» в исполнении волшебника могло означать как «отправим его домой», так и «посадим его под замок». — Где был пойман соглядатель? — Персиваль, ну… бросьте, ну какой он… соглядатель? — Ньют тряхнул головой, отчего небольшие рожки снова стали заметны. — Это просто мальчик, он шёл… — Ньют, целям у нас отведён отдельный вопрос. Ответьте, пожалуйста, на первый: я должен убедиться, что вы действовали в рамках Магического соглашения. — Я встретил его у Птичьего родника, недалеко от Солёной поляны. — То есть, Вы хотите сказать, что он сошёл с тропы и находился на территории эльф… магического селения? — запнувшись, мужчина провёл кончиками пальцев по губам, будто бы стирая неправильные слова: кончики пальцев замерли на подбородке, а взгляд ненадолго остановился на Криденсе. — Да. В глазах у молодого человека не было страха, он смотрел на волшебника с удивленным восхищением, даже не думая о том, чтобы скрыть свои эмоции. Отведя взгляд, Персиваль дождался, когда перо запишет услышанное, после чего нахмурил брови. Ньюту стало не по себе из-за этого движения: да, волшебник всегда был осторожен и осмотрителен, но сейчас вёл себя практически враждебно, несмотря на все попытки сатира объяснить произошедшее. Ньют знал, что Персиваль никогда не смог бы причинить вред беззащитному существу, но он беспокоился, что этого не знал Криденс. — С какой целью Вы ходили по территории эльф…ов? — Персиваль снова запнулся на этом словосочетании, но закончил его, не поправившись. Криденс не знал, с какой целью он ходил по территории эльфов: дело в том, что он в жизни не видел ни одного эльфа: рядом с ним стоял сатир, а напротив сидел маг (и оба они могли оказаться попросту очень хитрыми людоедами). — Я сошёл с тропы, потому что потерял её… Я бы в жизни… —…в жизни не стал бы бродить по магическим землям? — спокойно подсказал ему Персиваль, чем вызвал шумный вздох у Ньюта. — Он заблудился, потому что наступила ночь, — пояснил лекарь. — А я его нашёл, вот и всё. Персиваль замолчал, ожидая, что сатир продолжит говорить, но тому нечего было добавить. Волшебник откинулся на спинку стула, провёл рукой по брови. — Куда Вы направлялись? И Ваше имя. Для протокола, — вспомнил он слово, которое не-маги иногда использовали в своих газетах. — Криденс… Бэрбоун. Я шёл… — видимо, магия всё ещё влияла на него, потому что он не сразу вспомнил, куда направлялся; Персиваль, наблюдая за этим, недоверчиво вскинул брови. — Я шёл к сестре… тёте… Тине. Волшебник вздохнул и взглянул на Ньюта, как бы говоря «Ты сам-то в это веришь?». — Она заболела. Она живёт на другой стороне леса, — снова вступился за пленника сатир, внутренне раздражаясь, что тот робеет перед Хранителем. Персиваль молчал, задумчиво поглаживая подбородок; было ясно, что он не поверил ни единому их слову (да и кто поверил бы — выглядело это так, будто ему дали рваные куски ткани и ждали, что он наденет их, приняв за рубашку), но всё-таки сомневался, что Ньют способен прикрывать «соглядателя» и врать ему прямо в лицо. — Использованный метод? — поинтересовался вдруг волшебник, хотя в допросах этот вопрос обычно был среди дополнительных. — Еда, — пожал плечами Ньют после некоторого молчания. — Блины с вареньем и эль. Мужчина за столом будто бы подавил в себе смешок, но сдержался: пока перо записывало слова сатира, он снова мельком глянул на худенького Криденса, щёки которого постепенно покрывались румянцем. Парень перехватил его взгляд: в тёмных глазах мужчины плясали едва различимые смешинки. — Уже ночь, Криденс устал, мне надо в больницу… — предпринял очередную попытку Ньют. Волшебник некоторое время не отвечал, задержав взгляд на пленнике и задумавшись о чём-то своём. Он будто что-то вспомнил — смешинки пропали из его глаз и он упрямо сжал губы. — Да, наверное, Вы правы… Не подержите… Криденса у себя до завтрашнего дня? — перо смачно поставило точку, потратив на путника всего полстраницы. — Мне нужно будет обсудить это с остальными Хранителями, я… не могу принять такое решение в одиночку. Вы можете поручиться, что он не сбежит до завтрашнего утра? — волшебник покосился на перо: то встрепенулось и снова застрочило что-то на пергаменте. Ньют охотно подхватил Криденса под руку; парень при этом странно дёрнулся, но промолчал. — Да, думаю, мне есть где его оставить… Я могу постелить там в подсобке… или лучше на балконе… Доброй ночи, Персиваль, — Ньют торопливо развернулся, цокнув при этом копытцами и потащил Криденса за собой в сторону лестницы, пока Хранитель не передумал. Волшебник задумчиво кивнул им вслед, провожая странную парочку взглядом — уже не таким враждебным, но всё ещё настороженным. Когда их голоса стихли, он поднялся с места и подошёл к окну. — …а чем ещё можно заманить путника? — спросил Криденс у Ньюта, когда они отошли на некоторое расстояние; как он решил — достаточное, чтобы Персиваль не мог их слышать. — К каждому свой подход, — попрощавшись с Персивалем, Ньют заметно помрачнел: задумался о своём, — самый действенный магия выбирает за нас. Можно предложить ночлег, тёплую постель, еду, песни и пляски… себя, — добавил он, продолжая хмуриться. Криденс постоянно хотел перейти к самому главному, затронуть волновавшую его тему — Тина! — но никак не мог: каждый раз находилось что-то сиюминутное, более важное. Мысли ускользали, как вода сквозь пальцы. — Что-то не так? — спросил он, пока лекарь любезно придержал ему дверь при выходе на улицу. — Я так понял, он… Персиваль меня отпустил. С тобой. Я не буду… заточён на веки вечные? Нелепые сказочные выражения сами собой слетали с языка, при виде всех этих огромных деревьев, приспособленных для жилья. — Убить, конечно, тебя не убьют, а вот оставить здесь… Да ты не ведись на это, Персиваль на самом деле справедливый, он просто переживает из-за праздника Луны. Слушай, а… можно мне посмотреть на твою руку? Левую, — внезапно попросил Ньют, останавливаясь. Криденс ещё больше побледнел и тоже остановился, прижимая руки к груди. — З… зачем? — Не бойся, я просто заметил… Тебе было больно, когда я взял тебя под руку, да? Вот тут, ниже, где запястье, — сатир посмотрел путнику в глаза: Криденс отметил про себя, что несмотря на то, что Ньют давно перестал светиться и искриться, его глаза были по-прежнему ярко-зелёные. Сатир смотрел так искренне, с толикой жалости во взгляде — Криденс потупил взгляд, но всё же неохотно завернул рукава своей белой рубашки. Глаза лекаря не расширились и он не вскрикнул при виде длинных порезов (некоторые из них ещё не покрылись плёнкой и хранили следы крови) — он серьёзно осмотрел руки, развернув их к лунному свету. — Ты подрался с кем-то в лесу? Подрался, да? Надеюсь, то существо не пострадало… А, впрочем… нет времени тут стоять, пошли ко мне в лечебницу, там есть всё для твоих… боевых ранений. Только я вначале осмотрю там… — он оборвал себя на полуфразе, обернувшись. Криденс, естественно, не услышал приближающихся шагов, в отличие от чуткого сатира: со стороны Главного дерева к ним направлялся Персиваль собственной персоной: тёмно-зелёные, почти чёрные подолы мантии развевались по сторонам, предавая ему особенно угрожающий вид. Криденс судорожно принялся разворачивать рукава, повернувшись к волшебнику в пол оборота: почему-то не хотелось, чтобы он увидел порезы, которые Ньют тактично назвал «боевыми ранениями». — Этого-то я и боялся! — пробормотал сатир, сгорбившись. — Мистер Саламандер! Мистер… — Персиваль подошёл ближе, и Криденс заметил в руках Персиваля волшебную палочку. — Он не может пойти с Вами, всё-таки это небезопасно. Я не могу этого допустить. Вам нужно вернуться к больным, Ньют, там Вы нужнее. А я пригляжу за правонарушителем. Мистер Бэрбоун переночует в Главном дереве, — Ньют хотел было возразить, но волшебник многозначительно добавил: — Пока не прибудет Серафина. Это лишь на два дня, — волшебник убрал палочку в крепление, как бы показывая, что не собирается вредить путнику, хотя Ньют и без того это знал. Сатиру было нечего возразить: он уже потерял кучу времени (выбрался за травами!) и давно уже должен был вернуться к больным. Он не без сожаления дотронулся до плеча Криденса и глянул на него из-под упавшей на лоб чёлки: — Извини. Так надо… Иди с Персивалем. Ничего не бойся. Я приду к тебе утром, — напоследок шепнул сатир, после чего ухватился за лямку своей мешковатой сумки и поспешил в другую сторону, бормоча на ходу названия каких-то настоек, чтобы не забыть. Криденс не боялся: несмотря на хмурость, волшебник не создавал впечатление жестокого или злого — только уставшего. Очень, очень уставшего. — Пойдём, — бросил ему Персиваль, развернулся и, убедившись, что парень двинулся за ним, направился обратно в сторону Главного дерева, готовый в любой момент перехватить Криденса, если тот попытается сбежать. Молодой человек на мгновение почувствовал себя переходящим трофеем — то его пытался спасти и увести с собой сердобольный Ньют, то немногословный, но решительный Персиваль заявляет, что «заберёт его». Впрочем, Криденс так устал, что ему было уже всё равно с кем идти. «Темница» оказалась не такой пугающей, как её название: парень без страха шагнул в одну из многих на этаже небольших дуплообразных комнаток, четвёртую стену которой составляли всё те же корни, сплетённые наподобие прутьев решётки (они послушно расступились, когда Персиваль приблизился). Маг наколдовал неяркие огоньки, больше похожие на искорки: они поднялись под потолок и осветили пространство. Один большой корень находился у стены, служа кроватью. Волшебник призвал откуда-то подушку и одеяло. Пока Персиваль колдовал, Криденс стоял, покорно опустив голову. Он боялся взглянуть на волшебника несмотря на то, что ему очень хотелось посмотреть, как происходит магия. Персиваль произвёл на него очень сильное впечатление. Криденс решил, что волшебник — персона очень важная и могущественная; ему стало даже неловко за своё появление — наверняка Персиваль решал какие-то важные дела, а тут вдруг!.. Плюс немаловажную роль сыграла неописуемая для парня красота мужчины — выдержанная, выверенная, как… бутылка старого вина, которое Криденсу никогда не доводилось пробовать, но насчёт которого он точно знал — чем старше, тем лучше. — Кажется, всё, — Персиваль опустил руку. — Тебе надо что-нибудь? Может, обещанные блины и эль? — Криденс не смотрел на волшебника, но ему показалось, что он уловил смешинки в его голосе. Видимо, тот факт, что Криденса приманили едой, по непонятной причине забавлял мага. — Ничего не надо, — замотал головой Криденс, краснея и смущаясь своих мыслей про вино. — Тогда ладно, — Персиваль напоследок оглядел комнату. — Я их расколдовал, — он махнул рукой в сторону корней. — Они не будут тебя душить, если попытаешься сбежать… Но лучше не пытаться, — чуть строже добавил он, вспоминая, что всё-таки имеет дело с пленником, правонарушителем. Криденс и правда очень устал: он честно пытался стоять всё это время, но в итоге не выдержал и сел на мягкое одеяло, появившееся благодаря Персивалю. Он и не думал сбегать — как убежишь, не зная, где ты, и в какую сторону надо идти? Да к тому же если могущественный Хранитель заранее знал, что они с Ньютом скоро явятся к нему, то наверняка узнает, если пленник подумает о побеге. Парень дрогнул при мысли о том, что магия Персиваля может идти не только на мягкие одеяла и подушки, но и на оборонительные заклинания, которые могут оставлять раны на теле… на руках. На запястьях. — Я пошёл, — предупредил волшебник. — Если что… если что-то пойдёт не так, просто, — он похлопал по себя карманам и выудил оттуда золотую цепочку с медальоном и повесил на услужливо свесившийся с потолка корень. — Просто открой его. Он волшебный… До встречи, — оборвав самого себя, волшебник развернулся на каблуках и, придержав взметнувшуюся мантию, направился прочь. Забавно, ведь он не ожидал, что кулон окажется в кармане, но был рад, обнаружив его там — в конце концов, Криденс пленник, но не заложник и не приговорённый. Пока что.