Волей Пророка

      Мы наткнулись на остатки поселения предтеч на третьи сутки поисков, когда уже отчаялись и на полном серьезе собирались сворачивать экспедицию. Те оказались в долинке между предпоследним и последним холмами и представляли собой поросшие густыми саксулами и буйным бурьяном кучи крошащихся рыжих кирпичей, перемешанных с обломками балок и цемента. Ни единого более-менее целого строения — пустырь, растительность и царящее в вышине ослепительное, жаркое солнце. Уныло, дико, тишина и ни следа чьих-то свежих раскопок. Если тут и рылись пришедшие на смену предтечам люди, то очень-очень давно.       Подъехав к границе руин, мы остановились и спешились в растерянности, озирая поле будущих возможных работ из-под вскинутых козырьками к глазам ладоней.       — С лопатами и голыми руками — вот на это?! — довольно громко спросил Вася с отчетливым оттенком страха, ни к кому конкретно не обращаясь. — Нереально, подвластно лишь богам.       Я не знал, чем утешить любимого, чья мечта о кладах только что ухнула в пропасть, подавленно молчал. За меня ответил вставший на полшага позади вожака Дум:       — А если порыться по краешкам? Зачем-то мы сюда приперлись.       Его явно сжигало исседовательское любопытство.       Вася покосился на пожилого омегу с сомнением.       — Руины перетрясло землетрясением с век назад до основания, — мужчина поскреб через рубашку грудь. — Ценные предметы разбились, сгнили или лежат глубоко под завалами. Напрасно потратим время и силы, разгребая камни. Плюс — вода. Бурдюки пустеют — от жажды передохнем и переморим скотину. Нужно сначала найти источник воды, потом думать, влезать в раскопки или нет.       В низком голосе альфы явственно звучало разочарование.       — Оди, любимый, — он тронул меня за локоть. — Твоя чуйка тебя никуда, случайно, не тянет?       Вэй, моя чуйка спала сном младенца, увы. Я уныло искривил губы, склонил голову.       — Значит, возвращаемся в караван, — подытожил Вася не терпящим возражений тоном. — Все равно не зря прокатились, получается — новую кровь в род подобрали и теперь с верблюдами.       Торговец есть торговец, практичен до тошноты. Я скривил жениху противненькую, кислую мордочку и мысленно позвал ребенка в утробе:       «Эй, малыш… Помощь срочно нужна!»       Плод откликнулся вяло и неохотно, словно через дрему:       «Да, папочка?», принял от меня посланную мыслекартинку — родничок и озадачился. Ну, мне показалось, что озадачился.       «Поблизости нет воды, — сказал. — Я не чувтвую», — и исчез.       Не сдающийся, я нарисовал в уме другую картинку — умирающего от жажды себя. От души, яркую — мол, валяюсь на одеяле в тени тента, разбросав руки-ноги, тяжело дышащий, иссушенные, потрескавшиеся губы приоткрыты, и мучительно, хрипло стону. Нечестный приемчик, о Пророк, против нерожденного крохи, но некопанные развалины — огромная редкость.       «Папочка, — тонко, отчаянно пискнул детский голосок под черепом. — Воды нет, прости»! — и, вроде, заплакал, отгородив сознание стеной.       Ну вот. Молодец я, довел сынишку до слез.       Вася щурился испытующе, неодобрительно.       — Прекрати, идиот, — подзатыльника мужчина мне не отвесил, сдержался. — Не играй с огнем. Ни один клад предтеч не стоит жизней наших детей. Забудь про руины. Мы их не находили.       И я — подчинился, без вариантов, хоть и горестно вздохнул. Ну куда бы я делся? Воля альфы — закон, воды нет. Плюну на руины. Не находили и не выбредали, ага. Причудилось.       Остаток дня мы потратили на обратную дорогу. Дремали, покачиваясь в седлах, уставшие от жары кажущегося бесконечным пути. Проехали весьма прилично, по прямой в направлении каравана, аж два холма миновали, и собрались переночевать на склоне третьего, когда в сгущающихся сумерках заметили с десяток приближающихся огоньков и услышали свисты.       Оказывается, караванщики ждали-ждали нас, забеспокоились — пропали надолго, и погнали фургоны с отарой по нашим следам. Гнали без продыха двое суток, сходя с ума — вдруг мы уже, убитые бандитами, валяемся на прокорм воронью и поздно кого-то спасать. А мы — не валялись и были живы-здоровы, везли свежее пополнение роду.       Короче, встреча получилась бурная и радостная донельзя. С объятиями, слезами и неисчислимыми восторженными возгласами. Чужих омег с детворой и подростками приняли тепло, развели костры, достали из поклажи фляги с вином. Принялись варить в котелках набившую мне оскомину овсяную мясную кашу с чесноком и сушеными ароматными травками, трясли, нашли ли мы что-нибудь.       Не нашли, о Пророк, и упорно хором отнекивались, как договорились заранее, даже совсем маленькие дети. Пусть развалины поселения предтеч останутся неоскверненными. Там, под горами кирпича и бетона, которые не раскопаешь лопатами, наверняка находятся скелеты погибших вместе с мгновенно рухнувшими при страшном подземном толчке домами двуполых людей: стариков, взрослых и их ребятишек, включая молочных младенцев.       Мертвое — мертвым, живое — живым. Не бедствуем и без сокровищ. Закрома полны крупы. Отара плодится и доится. В кошельках бряцают сотни полновесных серебряных звонов, перемешанных с редким золотишком. Лошади бодро ржут, развевая по ветру гривы, запряжные быки мычат. Шьются на продажу в Шах-Граде бисерные сапожки и прядется мягкая шерсть. Еще и верблюдами обзавелись. Рай, и я, жующий горячую лепешку, щедро намазанную медом — свободный и брюхатый от истинной пары. Уверенно смотрящий в будущее.       Счастье. Конец