Волей Пророка

      Утро следующего дня лично для меня началось с Капы — шытова отвязавшаяся от вбитого в землю кола коза на рассвете решила окотиться. Для окота она, освободившаяся и не сбежавшая почему-то в холмы, выбрала весьма странное место — у меня под боком. Короче, я открыл глаза лежащим в противно-липкой луже околоплодных вод. Пощупал себя, мокрого, козу, сообразил, что происходит, и проснулся окончательно.       Мое же имущество. Не чье-то там! Васю будить не стал, мужчина дрых сладко и крепко. Вылез из-под одеяла, стараясь двигаться бесшумно, обмотал голову распустившимся за ночь погривом, ухватил Капу за передние ноги и, оттащив, жалобно помекивающую, чуток подальше, приготовился принимать приплод.       Экая невидаль для потомственного пастуха — окот. Ой-ва-вой, хи-хи-хи. Сущая ерунда. Капа — здоровая коза, справится с поставленной природой задачей продолжения козьего рода прекрасно и без посторонней помощи.       Рогатая не обманула ожиданий и спустя примерно полчаса выдала мне в жадно подставленные ладони первого покрытого серой, с кровавыми прожилками, жирной слизью белого козленочка, поднатужилась и выплюнула второго, абсолютно черного.       «Козочки! — обрадовался я, рассмотрев крох. — Повезло так повезло! Замечательный прибыток отаре!»       Ибо козла можно только съесть, а козочка подрастет, родит еще козлят и даст ценное молоко, пить детям и на сыр.       Ой-вэй, а один умный омега недальновидно обещал поделиться приплодом с Амидом… Обещания нужно выполнять, как бы ни душила жаба. Иначе Пророк накажет за жадность, наслав скотомор.       Отдав новорожденных матери, вылизывать и нежить, я внимательно исследовал отделенные Капой последы, убедился — целые, и успокоился совсем. Пару дней назад у меня не было коз, теперь аж две. Грех нудить, стоит поблагодарить Пророка молитвой за щедрость.       Пока шептал молитву, воздев к расцвеченному в разные оттенки багрянца небу руки, Капа съела оба последа. Кровотечения у скотины не наблюдалось, козлята уже пристроились к ее вымени, сосать. На редкость умиротворяющее и умиляющее зрелище, до слез.       — Моя дура, — счастливый, я погладил козу между рогов, — корми деток, корми.       Капа косила умным, подернутым поволокой усталости глазом, молчала, занятая вылизыванием. Пора оставить животное отдыхать и разжечь костер, греть воду на кашу для завтрака.       Эх, лепешку бы свежую, с ломтиком копченого леща… М-м-м… И закусить пучком кинзы.       Стоп. Раньше, до тягости, я ненавидел кинзу — та пахнет давлеными клопами. Да и копченую рыбу на дух не переносил. Что брюхатость с омегами творит, кажется, сейчас треть жизни бы отдал за несколько листочков кинзы и рыбий продымленный хвостик! Увы, ни того, ни другого среди наших запасов не было, хоть вой, хоть ногти грызи.       — Хочу пива, — сказал я прянувшей ушами Капе без всякой логики. — Холодного. Из бочонка, в большой глиняной кружке. Чтобы непременно с пышной шапкой пены.       И понял — да, хочу, даже больше, чем рыбы и кинзы. До полуобморока и зубовного скрежета. Ой-ва-вой, ну и запросики у меня, бедного, в походе. Давным-давно, в детстве, я пробовал фрукт банан. Отец привез из Шах-Града целую гроздь. Купленные зелеными и твердыми, по дороге эти бананы созрели, пожелтели и источали умопомрачительный аромат. При чем тут бананы? При том. Так же достижимы на данный момент, как кинза, пиво и копченая рыба. Просто велеть распоясавшейся брюхатой хотелке заткнуться, утереть рукавом повлажневшие щеки, подняться на ноги и заняться завтраком.       У вчерашнего, погасшего кострища обнаружился Виви. Сидящий на корточках дарун копался во вместительной «верблюжей» седельной суме с провизией, что-то искал, бормоча ругательства. Привязанный к его спине платком альфенок гулил и пускал пузыри.       Обернувшись на шорох шагов через плечо, парень светло, робко улыбнулся:       — Доброе утро, Оди, — поздоровался вежливо. — Мои поздравления с козой! Окотилась успешно, да?       Я лишь хмыкнул, опускаясь рядом с юным папой на траву. Скрестил лодыжки и солидно кивнул.       Виви протянул какие-то деревянные, темные плоские кругляшки.       — Вот, — омега явно смущался. — Наденешь козлятам. Амулеты против скотских хворей. Отец резал для скота. У нас больше нет отары, пропадают.       Я принял вещички в горсть и любопытством на них уставился, завертел между пальцами. Дерево тяжелое, словно из дубового комеля резали. Края у кругляшков ребристые, плоские поверхности покрывают спиралью незнакомые письмена-заклинания. Красиво, изящно, загадочно. Работа мастера.       — Отдаешь память об отце-покойнике? — удивился. — Я… я не возьму. Забери и спрячь обратно!       Виви водил из стороны в сторону носом, будто одолевал чих, но не чихнул, миновало.       — Не заберу, — парень нахмурился. — Память предков должна помогать потомкам, а не лежать в кармане бессмысленным грузом прошлого. Да и есть у меня от отца неотдаваемые памятки, у сердца храню.       Вэй, пожалуй, в словах омеги содержалась толика истины. Посомневавшись, я решительно сгреб подарок и сунул под погрив.       — Спасибо, литая, — вздохнул, по-прежнему сомневаясь. — Крепкие шнурочки, амулеты козлятам на шеи прицепить, сам найду.       А Виви уже опять что-то протягивал. Полотняный, плотно набитый чем-то мешочек.       — Рис, — парень, вроде, малость повеселел, вертикальная морщинка на его высоком лбу разгладилась. — В общий котел.       Я аккуратно развязал мешочек — белые, продолговатые зернышки. Действительно — рис. Редкость в наших краях. Дорогая редкость. Если сварить его с сушеными тмарами*, получается сладкая, рассыпчатая, нежная каша. М-м-м, ням-ням-ням, приятное разнообразие людям, привыкшим питаться пшеном, овсом и копченой бараниной.       В общем, хочу!       — Владей, — Виви грустно скривил рот. — Как готовить будешь — с мясом, с финиками? Пряную, с рыбой и жареным луком?       С чем, простите?! С ры…?..       Подскочивший, я едва не рассыпал рис в траву, уронив мешочек, о Пророк, и с мольбой сверху заморгал на испуганно побледневшего омегу.       — У вас где-то есть рыба? — вопросил сорвавшимся на петуха голосом. — Ох… — и захлебнулся голодной слюной, сглотнул. — Дай, — мяукнул. — Как с утра проснулся, аж корежит — хочу.       Виви порылся в поклаже и вытащил… полную розовато-серых, перемешанных с темно-красной жидкостью кусков стеклянную банку объемом с мерку, с плотно запаянной жестяной крышкой на горловине.       — Консерва, — представил посудину. — Тушеный сом в томатном соусе. К рису — идеально.       Я опасливо убрал руки за спину, отшатнулся и затрепетал ноздрями, ожидая учуять отвратительную вонь и заранее содрогаясь — стошнит от отвращения. Что это, о Пророк? Еще и в томато-соусе. Небось, блюдо протухло насквозь по жаре.       Но банка ничем не пахла. Чудеса. Виви постучал по крышке подушечками пальцев. Сверкнул не чищенными зубами:       — Не вздутая. Ботулизм не поймаем.       Вэй, про ботулизм я слыхал — страшная, неизлечимая болезнь типа пищевого отравления, приключается изредка после поедания копченой колбасы. Напрягся.       — Как ты ее назвал? — спросил, взъерошиваясь. — Кон-какая-то-ва…       Виви покачал банку на ладонях.       — Консерва, — повторил ровным тоном. — Рыба или мясо тушатся и распихиваются по стерилизованным банкам горячими. Закатываются крышками. Хранятся долго и не портятся. В дорогу удобно но, жаль, банку если неудачно уронишь — разобьется. Крышки вообще одноразовые, использовал — выброси. А новые откапывать замаешься.       О Пророк. Стери… тьфу.       Первое: поводыри верблюдов — ученые люди, владеющие погибшим во времени способом предтеч сохранять пищу от порчи и неведомыми мне магически-предтечевыми заклинаниями. Второе: там, откуда они пришли — древний склад целых стеклянных банок и жестяных, не проржавевших, крышек.       — Последняя баночка, было десять, — Виви любовно огладил консерву по стеклянным бокам. — Все сожрали. Берег на крайний случай.       Я цапнул воистину шахский подарок и замер, теряясь. Как открыть-то? Эх, око видит, зуб неймет…       — Консервным ножом, — поводырь верблюдов помахал в воздухе небольшой железякой с костяной ручкой.       Его движение, чпокнувший звук отскочившей крышки, и я застонал, близкий к голодному обмороку — пахла консерва невыразимо аппетитно.       Аппетитно?! Ага, факт. Но… Не хочу. Тошнит от рыбы — фэ. Причуды брюхатых. Хочу кинзы и пива.