Мокрая ромашка

Дым от папиросы витиеватой струйкой уходил в черный потолок общей гримёрки. Сидя на пластмассовом детском стульчике, Маурисия затягивалась сладковатым клубничным дымом и наблюдала за собирающимися коллегами из-под густо накрашенных ресниц. — И почему я всегда собираюсь быстрее других? — гнусаво вопросила она, стряхнув пепел длиннющими острыми ногтями. — Потому что твоё бельишко, дорогуша, садится хорошо с первого раза даже после стирки, — заявила в ответ Ракель, торопливо покрывая суховатые губы золотистой помадой. Закончив с этим, она взглянула на Маурисию поверх неестественно тощего плеча и скорчила гримасу: — Имей совесть, ягодка моя! Я уже немолодой человек, и мои руки меня совсем не слушаются. — Тогда найми себе сиделку, чтобы она двигала твоими дряхлыми конечностями, — Маурисия томно закатила глаза в обрамлении густых черных ресниц и бросила острый взгляд на Евгению, — эй, кружевная целка, сколько можно? Я жду только тех французов, которые штопают мне трусики. Белокурая Евгения в по-детски пестром платье сглотнула и принялась что-то лепетать, оправдываясь и периодически вкрапляя слова на французском. Маурсия лишь махнула на неё когтистой рукой с кровавым маникюром и посмотрела в окно. Слишком яркий для своей небольшой площади Свиттботтом сиял разноцветными огнями. Вечерняя прайд-вечеринка под открытым небом началась ровно десять минут назад, и все пришедшие ожидали торжественного шествия шести дрэг-квин по радужной дорожке вдоль оживлённой улицы также ровно десять минут. Однако копуши-коллеги, как и всегда, безумно точно вжились в роль стереотипных женщин и готовились донельзя медленно. — А вы знаете, что гейские вечеринки – это волшебное место? — пробасила Марлин, вытянувшись на на сплошь усыпанном глиттером полу во весь свой немаленький рост. Она была одета только в блестящий малиновый топ и чёрные лаковые трусы, — потому что на них царит особая романтика и случаются чудеса. — Какие нахрен чудеса? — нахмурилась Маурисия, облизав матовые красные губы длинным языком. — Особые чудеса, — Марлин вскинула палец в серебристой перчатке вверх, — и атмосфера особая. Её жирно подведённые водянистые глаза неотрывно смотрели вверх, но были широко раскрыты и имели такое выражение, будто Марлин сквозь потолок видит что-то необыкновенное. — Под "особой атмосферой" он имеет в виду гомовизги на каждом шагу, — пропела низенькая светленькая Кондолиза и закружилась вокруг себя, утопая в ярко-зелёных оборках, — а под "чудесами" – чьи-то розовые семейки на каждом столбе. Маурисия хрипло фыркнула и презрительно оглядела коллег. Сейчас они все казались ей до невозможного ужасными. Кондолиза была слишком неискренна, Евгения слишком мямля, Марлин слишком беспечна, а Ракель слишком безвкусна. Совершенства не бывает, но нельзя же быть настолько несовершенными! — Вы что там, уснули?! — гневным вихрем ворвалась в гримерку Вильгельмина в облаке из синих и золотых блёсток, — вечерника началась, а главные объекты эстетического фапа отсутствуют! Подобрали силикон и живо на выход! Остальные королевы мигом засуетились и задвигались по направлению к выходу. Маурисии жутко хотелось взять со стола пустую бутылку из-под мартини и разбить её об беспокойную рыжую башку Вильгельмины, чтобы она заткнулась желательно до следующего утра. Может, тому виной целая бутыль спиртного, а может, старина Пепперони изжила свой творческий потенциал – но в эти секунды между гримёркой и пидорской красной дорожкой Маурисии было противно от этого всего. Противно от коллег с их размалеванными физиономиями, противно от притворной атмосферы дружелюбия этой вечеринки, противно от гор дерьма под слоем сахарной пудры. Было тошно и от самой себя – в задравшихся по талию красных стрингах, с размазанной косметикой и злыми пьяными глазами. Хотелось смыть с себя всё, убежать домой, уснуть и хоть ненадолго выскользнуть из этой обители пошлости и лицемерия. Вот только это острое чувство не помешало Маурисии встать, затушить сигарету и вместе с остальными поспешить на выход, отбивая ритм шпильками поверх ламината. Потому что работа, которую ты выбрал сам – твой молчаливый долг. Заткни ротик чем-нибудь большим и сладким, отложи мысли на досуг и вперёд, отрабатывать каждый пенни – так Пепперони отрезвляла себе каждый раз, стоило противоречиям занять её голову. Горячий летний воздух ударил в лицо, стоило только покинуть здание. Шумная людная улица переливалась вывесками ночных заведений и радужных фонариков, которыми размахивали квир-сподвижники. Ночь стояла темная, горячая, вдохновляющая на разного рода шалости. Шестеро эпатажных женских фигур вышагивали вперёд по длинному разноцветному ковру в расцветке гейского флага, махая ручками всем толпам следующими вдоль дорожки фанатов и широко улыбаясь крупными яркими губами. Вильгельмина возглавляла шествие, озорно пританцовывала на ходу и раздаривала воздушные поцелуи направо и налево. Ракель протяжным дрожащим голосом завывала какие-то песенки, то и дело падая на руки рослой Марлин и утыкаясь сморщенной физиономией в её пышный декольтированный бюст. Евгения кружилась на каждом шагу и бросала в толпу взгляды а-ля "безмозглая Барби", что-то мимолетом томно шепча – "девочка в оборочках" по традиции вела себя наиболее сдержанно, что давало остальным ещё более широкий простор для творчества. Публика со всех сторон тянула руки за пластмассовые ограждения, отделяющие их от дорожки, чтобы хоть пальцем дотронуться до одного из шести воплощений подлинной красоты. В душном воздухе пахло карамельными яблоками и ликером. "Дерьмо редкостное, — мрачно отмечала Маурисия у себя в мыслях, наблюдая за коллегами, — вроде взрослые дядьки, Фил вон два высших имеет, а сами крутят задницами, как старшеклассницы на первой вписке". Она прекрасно помнила, что по сценарию она будет делать тоже самое. Даже хуже. Добровольно. — Кому из вас хочется вкусненького яблочного мусса? — Сладкий щебет Кондолизы отозвался эхом в многоголосом шуме, а её пухленькие ручки в длинных перчатках незамедлительно обвили какого-то тощего прыщавого парня. Ещё мгновение – и эти двое слились в мокром поцелуе, жадно причмокивая и пачкаясь кислотной помадой блондинки. Маурисия сморщила далекий от изящного нос. "Сучка, — пронеслось у неё голове, — сбилась со своей компетенции". Горячие педики – ходовой товар на тусовках вроде этой. Пара секунд, и Маурисия уже сосется с высоким темноволосым качком в розовой футболке, вжимаясь в него всем телом и с маниакальным пристрастием удерживая руки парня на своей упругой бразильской попе. Кто-то свистел им, кто-то тыкал пальцами, но она не обращала внимание ни на что, кроме запаха перегара своего "первого встречного" и его грубых рук, без капли стеснения пытавшихся расстегнуть ей бюстгальтер. Маурисия сладко улыбалась, представляя, как душит раскрепощённого пидора этим самым лифаком. Дорога славы бежала дальше. Королевы размашисто расписывались на тетрадных и блокнотных листах, и чем дальше шло продвижение, тем невнятнее и смазанные выходили автографы развеселившихся локальных знаменитостей. Пригубить каждый предложенный на вечеринке коктейль – дело святое, а поскольку напитков на таких мероприятиях предлагается в несметных количествах, то развеселиться тут – как пить дать. Причём буквально. Ракель выбыла из игры ещё на третьем повороте улицы и сейчас наверняка дрыхла под одним из опутанных гирляндами кустов. Возвращаться за ней у соратниц не было ни сил, ни желания, зато безумное желание ненароком споенной Евгении прыгнуть в праздничный торт в конце дорожки виднелось издалека. Желание она исполнила. Утром будет стыдно. Маурисия устало плелась куда-то сквозь толпу, не разбирая дороги, ощущая себя злобным болотным монстром. Количество алкоголя в крови резко возросло за полкилометра пути и голова заметно покруживалась. Крики, смех, плевки, шлепки, взрывы конфетти, обжимающиеся люди, радужные флаги, задницы в обтягивающих розовых трусах, куски разлетевшегося торта – всё это великолепие органично смешивалось в одну дико режущую глаза картину. Маурисия невзначай жалела, что не обложила Свитботтом взрывчаткой накануне и теперь не может в одночасье ликвидировать весь этот цирк. В глазах рябило, хотелось блевать или драться или курить или взять старую отцовскую двустволку и проложить себе через толпу путь из кровавых тел. Ну или просто блевать. Где-то среди пьяного хихиканья явственно слышались странные звуки. Звуки, в которые в конспекте этой ситуации верилось с трудом – всхлипы. Всхлипы, чередующиеся с надрывным плачем. Пепперони пробежалась взглядом по разноцветным педикам в толпе и наткнулась на тощую девочку. Девочка как девочка, ничего такого. Только сидящая на земле и плачущая. Маурисия поначалу решила, что она притворяется. Но на своём веку она успела повидать, как люди плачут, когда им действительно очень плохо. И девочка плакала именно так – жалобно, искренне, горько постанывая, будто что-то болит изнутри. На шатающихся ногах Маури приблизилась к всхлипывающей брюнетке и, чудом удержавшись на тонюсеньких шпильках, села перед ней на корточки. Красная прядь в челке девочки налипла её на мокрое правое веко. — Эй, — позвала Маурисия, пытаясь заглянуть ей в глаза. На фоне высокочастотных визгов вокруг её прокуренный голос звучал как гром среди ясного неба. Девочка не ответила. — Ты плачешь? — Тупее вопроса не придумаешь, но пьяный мозг не сообразил ничего лучше. Девочка подняла на Пепперони худое острое лицо. Теперь можно было различить, что лет ей не меньше двадцати пяти – нелепые короткие хвостики сильно молодили силуэт. А ещё она не могла смотреть прямо на Маурисию – глаза сильно косили. Большие, зеленые, косые заплаканные глаза. Живая истерика в больших зрачках. Больно смотреть. — Успокойся.. Всё нормально.. Маурисия будет с тобой. Руки с длинными красными ногтями потянулись к сжавшейся маленькой фигурке в клетчатой рубашке, обхватили её и прижали к себе. — Маурисия будет с тобой. Растекшиеся красные губы прижались к черноволосой макушке, продолжая шептать. Брюнетка рыдала, уткнувшись лицом в мягкую искусственную грудь. — Маурисия будет с тобой, Маурисия никуда не уйдёт. Девушка внезапно дёрнула Пепперони за плечи и уставилась ей в глаза. Вернее, попыталась это сделать. Зрачки разъезжались в стороны, как бы сильно она не пыталась посмотреть прямо. Но Маури чувствовала, что она хочет сказать. Или передать без слов. Маурисия не знала, что с этой девочкой, фигня ли с ней произошла, ужасная трагедия или она просто перепила – бывают люди, кто каждую мелочь воспринимает близко к сердцу. Маурисия не хотела, чтобы эта девочка так горько плакала из-за чего-либо. Однозначно не хотела. Но сейчас, среди этого фееричного шоу показухи, трусиков и вывернутых наизнанку ценностей, прижимаясь к её груди мокрыми щеками, судорожно цепляясь, как за последнюю соломинку в бушующем море, эта навзрыд плачущая девочка спасала Маурисию. Без лишних слов – спасала. — Маурисия будет с тобой. Маурисия никуда не уйдёт.