Что-такое год в масштабах вселенной? Один чёртов земной год? Триста шестьдесят пять бессмысленных дней бестолкового существования. Восемь с лишним тысяч часов полных одиночества и безысходности. Пятьсот двадцать пять с половиной тысяч минут на бесполезное для мира существование.
Если задуматься, что значит его гавёная жизнь, песчинка в океане бесконечности пространств и миров. Миров, которые ему не суждено увидеть. Не суждено выйти за рамки обыденности, как удаётся тем немногим избранным. Людям, которым позволено пройтись по чужой земле, прикоснуться к жизни тех немногих счастливчиков среди триллионов существующих во вселенной существ.
Удивительно как безразлична природа к своим же творениям, как хладнокровно решает кому умереть, а кому жить с непосильным грузом боли и горечи, словно петля стягивающим шею как перед казнью. Если даже вселенной насрать, так какая разница что творит со своей жизнью один из этих триллионов сотворённых её безразличной рукой организмов?
Последние месяцы именно этим он оправдывал свой образ жизни. За последние восемь тысяч семьсот шестьдесят часов он будто махом состарился на добрый десяток лет: тёмные круги под глазами, словно нарисованные несмываемыми чернилами, вовсе не сходили с лица. Щёки покрывала густая, золотистая щетина, что совсем не придавала ему очарования. Расфокусированный взгляд метался от одного объекта к другому без цели, без надобности. запястья испещрили затянувшиеся шрамы, следы некогда глубких порезов, следы его незнания анатомии. Исчез задорный блеск в глазах, здоровый румянец лица сменился мертвенной бледностью.
Да, мертвенный, мертвецкий, трупный: именно так теперь он мог говорить о себе. Несмотря на внешнюю иллюзию жизни, по своим собственным ощущениям он давным-давно был мёртв, просто разум почему-то отказывался уходить в небытие окончательно. Он уже давно перестал мыслить как живой человек. Не значит ли это что он перестал существовать?
С уходом двух основополагающих в его жизни фигур, если угодно, короля и королевы его шахматной партии длинною в жизнь, игра потеряла всякий смысл. Кому нужна бессмысленная игра без конца, без победы, без поражения? Будь Стинг способен — давно бы окончил эту битву, да только как можно завершить бесконечное?
Он честно пытался и всякий раз что-то мешало. То чёртовы вены, что нужно было резать вдоль и пилить посильнее, то нагрянувшие проверить его товарищи по гильдии, то какая-нибудь ерунда, мешающая эту партию завершить. Чёрт знает почему ни одна из его многочисленных попыток суицида не увенчалась успехом. Какая-то часть его упорно хваталась за жизнь, будто его в ней ещё что-то ждало. Будто сама смерть отказывалась принять в свои объятья такого неудачника как Стинг Эвклиф.
Он усмехнулся, так как делал всякий раз когда накатывали мысли о смерти. Почему-то всегда у их компании всё выходит наоборот: тех в ком крепка жажда жизни старуха настигает раньше чем желающих её визита больше всех на свете. Она будто играет с людьми в какую-то неизвестную садистскую игру. Будто издевается.
Небритое лицо дико чесалось, появлялась усталость, накатывала апатия и сонливость. Его начинало отпускать.
Блокирующая магию, слабого действия, печать опять слетела раньше срока, сократив время действия. Какая ирония, чёртовы стимуляторы были хоть на что-то годны лишь для лишённых магии. По крайней мере вставляли они неплохо. Хоть сколько-нибудь действенный способ забыться.
На запястье вновь возникла печать. Две новые таблетки оказались под языком.
— И не стыдно тебе? — до боли знакомый голос, услышь он его в сознательном состоянии, тут же вызвал бы у него истерический припадок, равно как и любое напоминание о покойных друзьях. Однако сейчас он был обычным человеком с немного затуманенным сознанием, а потому не придал словам никакого значения. Абсолютная пустота накатила приятным облегчением.
— Не нуди, Эванс. — только и смог выдавить он. — Вы с Роугом бываете на удивление настырными.
— Прекрати жрать эту дрянь! Оно разрушит твой организм! — внезапный истеричный крик не произвёл никакого впечатления. Стингу было хорошо.
— Мой организм и так разрушится. Какая разница от чего? Какая разница рано или поздно?
—Да подумай ты о себе, идиот! Неужели тебе жить надоело?!
— Да. Надоело, — холодный голос разрезал тишину словно нож нагретое масло. Неужели нельзя было не как обычно? Стимуляторы здорово раскрепощали человека, а соседи давно привыкли к неразборчивым воплям из его квартиры. — Тоже мне, Мать Тереза. А о чём ты думала когда бросила меня. Оба раза? Благие намерения? Не смеши. Ты просто считала себя лучше других! Думала доказать свою безупречность! Будто мы дети малые! Ты просто шла на поводу собственной гордыни! Вот и получила смерть, которой заслуживала, ты, ничтожество! Выпендрежница!
За стеной заплакал ребёнок, но Эвклиф не обратил на посторонний шум никакого внимания.
Хлопнула входная дверь.
— Стинг…
— Ты вовремя, — Блондин отнял руки от головы, поднялся на ноги. Застывший на пороге товарищ был ошарашен. — Вы всегда приходите ко мне вместе.
— Мы? Постой, что ты…
— Не будь придурком, Роуг. Мои глюки не знают что они глюки… смешно, правда? — Он ухмыльнулся. Как-то безумно, дико, так, что его черноволосая галлюцинация вздрогнула словно от удара.
— Эвклиф, не пори чушь.
— Ты всегда это отрицаешь, Рой Сайф, бесстрашный солдат Терраксиса. Даже звучит погано. Столько лет вы двое мне врали. А я-то дурак даже не замечал.
— Двое?
— Вы никогда друг друга не видите. Вот ведь ирония, в моей голове вы, идеальная пара, никак не складываетесь. В моём мире вы — совершенно не пересекаетесь.
— Ты двинулся, Стинг, заканчивай эту дрянь жрать!
— Твоя подружка только что сказала мне то же самое… Смешно, правда. Так похожи…
Внезапно он сделал глубокий вдох, будто стремясь скрыть слёзы. Настроение его кардинально переменилось:
— А знаешь, когда вы ушли я места себе не находил. Всё не мог поверить что это так. Я ведь не видел ваших тел... Да вас даже не хоронили. Чертовы разведчики сказали что лучше бы отправить вас домой.
— Но мы не…
— Я знаю что ты скажешь. Моё же воображение пытается облегчить мне жизнь. Конечно же ты хочешь сказать что они живы, да? Мой естественный предохранитель? Что, не хочешь чтобы я совсем свихнулся?
Он закинул в рот ещё одну таблетку и продолжил:
— Знаешь, это становится похоже на шизофрению. Я кристально ясно понимаю что это не ты, не настоящий Роуг или как там тебя по-настоящему? Но ничего не могу с тобой поделать. Другие видят психоделические картины, говорящих котов и левитирующие фрикадельки, а я… Мне и тут не везёт.
Он шумно сглотнул и медленно осел на пол. Мутно-голубые глаза застилала пелена слёз.
— Хреновы Террианские ублюдки. Лучше бы я никогда вас не встречал.
— Вот идиот, — рядом опустился его товарищ, — А знаешь, на Терре без тебя чертовски скучно, будто чего-то нехватает. Я говорил тебе это раньше?
— Все двадцать раз что являлся ко мне. Теперь сказал в двадцать первый.
Рой хрипло рассмеялся, однако в голосе его была какая-то горечь, странная боль плескалась глубине его голубых глаз.
Видимо в этот раз Стинг принял больше обычного. До этого Роуг являлся ему с неизменно красной радужкой. Так что пошло не так теперь? Неужели у него поехала крыша? или просто за год он начал забывать как выглядел его лучший друг? Его брат? Нет. Только не это!
Почему-то эта мысль привела всё его существо в животный ужас. Слезинка соскользнула на пыльный паркет, оставив тёмный отпечаток. Впервые он расплакался перед глюком.
— Что случилось? Эй, дружище, — такой знакомый голос отдавался невероятной болью. Где-то в груди, около сердца.
— Я не хочу тебя забывать! Роуг, Райос, Рой или как там тебя зовут в реальности! Я свою чёртову жизнь не для того на тебя потратил! Я не забуду!
— Стинг… Что ты несёшь?
— Ты хоть понимаешь сколько раз я старался попасть к вам? — он поднял край рукава. Его друга дёрнуло, непривычно-синие глаза расширились в приступе паники.
— Ты что, совсем с катушек слетел?! — Роуга переполнила злость, не помня себя он подорвался с места, схватил блондина за грудки, — что это ты творишь? Ты хоть понимаешь что после смерти ничего нет, идиот! Нет там нас, фанатичный поклонник загробных миров! Чему бы там не учила твоя религия, в которую ты и так не веришь, смерть ничего не даст! Придурок!
— Будто я без тебя не знаю, — его голос дрожал, — да какая разница есть вы там или нет, я не хочу больше жить в этом мире. Я не хочу больше жить… Не хочу знать что тебя и Рей больше нет.
Звонкая пощёчина обожгла обросшую щетиной щёку, слегка приглушив удар, но весьма ощутимо отдаваясь резкой болью в челюсти.
Такого ещё не было. Он не настолько двинулся для тактильных галлюцинаций, да даже если и настолько, чего нервничать попусту, на его щеке на самом деле ничего нет. Просто иллюзия. Завтра, если только вспомнит, он в этом точно убедится
Но боль , как бы то ни было,отрезвила его. Краем уха, хотя скорее всего ему снова просто показалось, он услышал хлопок. Роуга перед ним уже не было. Всего лишь странный глюк.
Словно приросшая к обеденному столу Эванс неодобрительно покачала головой и, так и не проронив ни звука, растворилась на глазах.
Он снова остался один в своей квартире. Только он, слабость и апатия.
Печать снова слетела раньше времени.
***
Просыпаться утром было мучительно тяжело. Да и на кой чёрт он проснулся в такую рань? Целый год затворничества окончательно выбил из него привычку подрываться ни свет ни заря. И его беспричинный подъем в шесть утра был странным.
После приёма стимуляторов обычно следовала непростительно тяжёлая отдача, да такая что после шести таблеток он мог, не приходя в себя, овощем проволяться целые сутки. Однако сегодня что-то пошло не так, и не сказать что Эвклиф был этому рад. Он давно понял что внезапное отклонение от нормы не сулит ровным счётом ничего хорошего.
Нестерпимый зуд нервировал, отросшая щетина так и просила побриться. Раньше, будь этот день таким же как все предыдущие, волшебник бы попросту забил на это мелкое неудобство, как обычно отдаваясь чувству какого-то садистского удовольствия. Он бы упивался собственной проблемой, не предпринимая никаких попыток её решить.
Однако сегодня почему-то поплёлся в ванную. И...
Ужаснулся своего вида.
Из зеркала на него глядел, ни дать ни взять, самый настоящий бомж: немытые волосы сальными прядями закрывали лицо, впалые глазницы, осунувшееся, белое лицо с ярко выделявшимися теперь скулами, того и гляди кожа лопнет, обнажая наверняка прогнившие кости черепа. От него разило перегаром, потом и транквилизаторами. Месяцами немытая одежда не вызывала ничего кроме приступа тошноты.
Поддавшись сиюминутному порыву он сорвал с себя грязные тряпки и пулей метнулся под душ.
Как давно Стинг мылся последний раз? Он и сам бы не ответил на этот вопрос, но когда горячая вода градом обрушилась на его голову он вдуг почувствовал что забыл какого это: часами стоять под согревающими струями после выматывающей миссии или ссоры с согильдийцами или просто так, по утрам, когда не хочется никуда идти.
По ванной комнате разнёсся терпкий аромат шампуня, смешиваясь с дурманящим горячим паром.
Эвклиф вышел из душа с невероятным осознанием: он не помнил когда в последний раз был таким чистым и... счастливым?
Когда с зеркала над раковиной окончательно соошёл пар, а высушеные полотенцем, чистые волосы начали как обычно топорщиться во все стороны, Стинг вытащил из ящика пыльного шкафа давно затупившуюся бритву, сменил лезвие и, с небывалым удовольствием, намазал щёки пеной.
Как только инструмент коснулся кожи лица, он глубокоо ушёл в свои мысли. Руки сами делали за него всю работу.
На душе, впервые за год, было удивительно легко. Будто за время сна его разум решил какую-то невероятную задачу, но на радостях, забыл поделиться этим решением с его обладателем.
Он поднял взгляд на зеркало только когда лицо стало таким гладким, каким было только когда тот на полных правах заправлял Саблезубыми, когда Руфуса ещё не назначили на должность временного мастера, когда Эвклиф ещё не отгородился от всего мира на долгие двенадцать месяцев.
Он поднял взгляд...
И пазл молниеносно сложился в картинку.
***
В Саблезубый Тигр будто вернулась жизнь. Пиво лилось рекой как в старые-добрые времена, радостный гомон, впервые за год, прорезал тишину окраинных улиц города, на лицах магов светились, ставшие такими непривычными, задорные улыбки. Руфус, свободный как ветер, умотал на задание, радостная Юкино с удовольствием развешивала по главному залу всевозможные украшения.
В гильдии намечался грандиозный праздник и никто не смел в этот день нарушить эту атмосферу непринуждённого веселья мелкими конфликтами и ссорами.
С его приходом, чистым, в отглаженной как на парад одежде, безбожно растрёпанными золотистыми волосами, без намёка на депрессию, без следа глубокого запоя, с задорной улыбкой на лице, в гильдию словно вернулась душа.
Ликовали все: от согильдийцев, празднующих возвращение мастера и просто близкого друга, до горожан и знакомых со всего фиора.
Новость мигом приобрела популярность и со скоростью его ослепительно-яркого света облетела всю страну, в разных формулировках отражая одну и ту же мысль: "Стинг Эвклиф снова в строю".
Словно огромный груз упал с плеч, трудности позади, а значит можно снова двигаться дальше. Позабытая за год гильдия ещё покажет на что способна. До следующих игр ещё полтора года и в этот раз они не ударят в грязь лицом! Посмотрим победит ли фея тигра в этот раз?
В светлом кабинете на втором этаже царил удивительный порядок. Не таким запомнил его Стинг, совсем не таким. Вместо груды бессистемно сваленных в кучу бумаг - аккуратные стопки дотошно отсортированных листов, вместо остатков чая и бутербродов- кристально чистый стол, у каждой вещички своё место, каждая папочка в своём ящичке. Ему уже нетерпелось превратить этот рай перфекциониста в свойственное ему царство чистой анархии. Порядок не шёл его кабинету. Порядок был так же противен ему как затворничество в собственной квартире длинною в год, как пустой взгляд бесполезного наркомана из собственного зеркала, как соженные сегодня его же руками стимляторы. Не быть в этом кабинете порядку пока он жив!
Стинг повыше закатал рукава, ничуть не стесняясь тонких шрамов на запястьях, достал из стопки самый последний лист с расчетами расходов гильдии, раскидал по столу бухгалтерию предыдущих месяцев, канцелярские принадлежности, чистые листы пока ещё не тронутой бумаги и с небывалым рвением принялся за работу.
На губах играла озорная улыбка, глаза, вновь обретшие ясность, искрились задорным блеском, а на разрумянившейся впалой щеке алел отпечаток мужской пятерни.
