Трещина в скорлупке

«Над городом висела полная луна». Нет, не то. «Над городом нависла ночь». Такой же вздор, что и прошлое. А может разойтись? «Над городом раскинулась беспроглядная тьма, что сокрыла в своей исчерненной сути как прекрасные тайны ночного счастья, так и обман, и зловещие убийства». Ну что же он, всерьез вздумал строчить про убийства? Он ведь хотел написать добрую историю. Может, стоит нынче вовсе отложить перо? Все равно слова разбегаются в голове, щекочут разум, точно маленькие вредные жуки, и никак не могут уняться и сложиться в текст. Порой он чувствовал в себе такой подъем душевных сил, такие вихри вдохновенья, что мог во всю ночь не поднимать головы от стола, а наутро уже представлял сестре, главному своему критику, готовый черновик будущего рассказа. Но бывали и совершенные штили, вот как сегодня. В такие минуты ему казалось, что большего бездаря не сыскать во всем свете. Иные бесталанные хоть не пытаются, хоть не чернят бумагу, а он двух слов связать не может и мнит себя литератором. Ну хорошо, хорошо. Нынче мысли гуляют не без причины. Нынче простительно. Пожалуй. Промаявшись еще с четверть часа над несчастной ночью, то ли раскинувшейся, то ли распластавшейся над городом, а то ли вовсе взявшей многострадальный город в свой плен, он все же отложил стальное перо и, вытащив из нагрудного кармана крошечный ключик, вставил в замочную скважину одного из ящиков бюро. Он не знал, имеется ли у кого-то из домашних дубликат такого ключика, но всей душой надеялся, что нет, и соблюдал в сношениях с ящиком строжайшую секретность. Минуту спустя, обвернувшись объемным шарфом для защиты от холода, он стоял у раскрытого окна и нетерпеливо курил пахитосу, стряхивая пепел на улицу и зябко переминаясь с ноги на ногу. Отчего же это так волнительно? Ведь не его судьба решается нынче внизу, в гостиной. Или все же его?.. В эту минуту, взбаламутив все его чувства и мысли, заставив подскочить от неожиданности, обронить пахитосу и чуть не подавиться дымом, дверь тихонько приоткрылась. На пороге показалась кузина Савелия Мари, которую он с самого детства звал не иначе, как сестрой. — Сава? — она шагнула внутрь комнаты, потянув за собою смущенный шорох чайного платья. Платье то было совсем новым, надетым впервые, шитым из ткани богатого изумрудного цвета, который несказанно шел медным волосам Мари. Сестра остановилась, прикрыв за собою дверь, помедлила и вдруг переменилась в лице: давешняя светлая нежность обратилась в настороженность. — Ты что делаешь? — нахмурилась Мари. — Ничего, — мгновенно откликнулся Савелий, пытаясь нашарить за спиною пахитосу, которая упала на подоконник. — Раздумывал над новым рассказом. — И для того понадобилось открыть окно в середине ноября? — Так… мыслям дышится, — с вдохновенным видом изрек он и вдруг охнул: находка обожгла палец. — Сава, ты же обещал, что больше никогда не будешь курить! — Мари топнула ножкой с расстройством и негодованием. — Ты обещал это при maman! — Я знаю, знаю, прости, — засуетился он и тотчас, потушив тлеющую пахитосу, бросил ее за окно. — Но нынче такой день, такая минута! Я сам не свой. Он раскрутил шарф, кинул его прямиком, кажется, на пол и принялся с нарочитым усердием закрывать непослушные створки. Мари наблюдала за ним, обреченно качая головой. — Так что же? — взволнованно спросил Савелий, когда наконец управился с последней форточкой. Он продолжил стоять спиной к сестре, не решаясь повернуться и встретиться с нею взглядом. — Расскажи мне, прошу, я не могу более ждать. Но Мари, точно намеренно сводя брата с ума, молчала, и тому все же пришлось двинуться, дабы стать хоть в пол-оборота. Он посмотрел на сестру как бы украдкой, исподлобья, страшась ее и одновременно умоляя сжалиться. Но Мари застыла настоящей статуей. Отчего она и словом не обмолвится? Отчего и не шагнет к нему? Значит ли это, что все кончено? Ужасное чувство налетело на Савелия, и он, забывшись, уже рванулся через комнату утешить сестру, когда на полпути вдруг увидал ее лицо. Мари плакала. Но то не были слезы горести. Сестра улыбалась, глаза ее лучились счастьем, коего Савелий еще за нею не знал, а слезы тихонько скатывались в крошечные милые бороздки, которые складывались подле губ от улыбки. — Мари! — Савелий замер на месте. — Стало быть… — Да, — шепнула она. — Он попросил моей руки. Из груди Савелия вырвался короткий вздох радости, и ноги на секунду ослабели. — Милая моя! — он бросился к сестре, заключил ее в объятия и, оторвав от пола, закружил. — Родная, любимая, дорогая, я так счастлив! Так счастлив! Мари звонко смеялась, обняв брата за шею. Подол ее нового изумрудного платья летел перед глазами Савелия волною. Его чудесная сестра выходит замуж за князя Льва Меньшикова, которого любит всем сердцем! Это значит, что ее так долго томившиеся чувства взаимны! Это значит, что друг князя, ротмистр Михаил Измайлов продолжит приходить в их дом.