Black Dog

Едва почувствовав под ногами твёрдую почву, Петуния согнулась пополам, и её вырвало. Одной рукой Сириус придерживал её волосы, а второй искал по карманам какой-то платок или салфетку. Хотя откуда у него могла взяться салфетка? Кажется, у него возник тот же вопрос, поэтому он просто вытер ей лицо краем своей футболки, не иначе как чудом ещё чистой. — Если тебя хоть как-то это успокоит, многие волшебники блюют после первой полноценной трансгрессии. И ещё теряют всякие мелочи, ресницы там, ногти, нос, глаз… Не смотри на меня так злобно, я спец, у тебя всё на месте! Немного прийдя в себя, Петуния осмотрелась. Они стояли перед небольшим домиком. Сквозь деревья горели соседские окна. Вряд ли они что-то могли услышать или увидеть, но не стоило испытывать удачу, оставаясь снаружи. Кое-как доковыляв до входа, они зашли внутрь. Включив свет, Сириус посмотрел на неё и громко охнул, пугая. — О чёрт, одной брови всё же не досчитаемся, — виновато произнёс он. — Но не волнуйся, осталась та, что посимпатичнее. Петуния с визгом и неожиданной резвостью бросилась к зеркалу разглядывать лицо. Обе брови были на месте. — Болван. Сириус накладывал какие-то заклинания. — Чтобы соседи не перепугались, чего свет горит, — объяснил он, — я, кажется, видел стиральную машину в кладовке. Ванная на втором этаже. Сделать чай? Ты совсем зелёная. Он старательно гремел чашками на кухне, изображая занятость, и Петуния была благодарна ему за это. Не в силах даже до второго этажа дойти в грязной одежде, она скинула всё в стильную машинку и, в чём мать родила, добежала до ванной, зачем-то закрывшись на замок. Найти нужные комнаты не составляло труда. Коттедж был самым обычным, планировка знакомая, когда она обставляла дом на Тисовой улице, она даже подумывала купить в ванную комнату такую же плитку. Петуния принялась неуклюже обмываться, стараясь не подставлять под струю воды забинтованную руку. Смерила взглядом жёсткую мочалку, но не взяла всё-таки, гигиеничность победила. Чёрт знал настоящих хозяев этого дома. Хозяйским шампунем она всё же воспользовалась. Запахло дешёвым хим-апельсином. Было немного не по себе без привычных средств, без возможности провести свою обычную рутину. Петуния та ещё консерваторка, чуть что выбивается из привычного ритма жизни, теряет голову. Сложно привыкнуть к новому, сложно решаться на спонтанность. И что тогда она вообще здесь делала? Вода становилась всё горячее, но она не спешила поворачивать кран с холодной. Голова немного кружилась, то ли укачало во время трансгрессивного прыжка, то ли от пара. Прислонилась виском к холодной плитке, чуть полегчало. Ну всё уже, всё. «Чего тебя трясёт, под кипятком-то?» Раздался стук в дверь, и Петуния вздрогнула. — Я оставил одежду у двери, — сказал Сириус. «Вот. Это Сириус. Его-то ты хоть не боишься?» Ничего ведь не случилось. Так, потрогали, припугнули, ничего серьёзного. Да и тем более, она была очень далеко от Уигмора. И Вернона, и Мардж, если уж на то пошло. Сотни и сотни миль. Всё было хорошо. Всё было хорошо. Одежда слегка пахла Сириусом. И неожиданно виток паники отступил. — Прости, не было ничего получше, у меня самого сейчас не самый обширный набор пожитков, — встретил её у лестницы Сириус. Петуния пожала плечами. Ей, что, впервой его одежду надевать? Кроме всего прочего, она даже обувь у него крала иногда. Хотя бы когда она выходила на балкон, чтобы покурить с Ремусом или Алисой. Алиса и Фрэнк снимали ободранную однушку на Бриклейн. После вылазок по ночному Лондону ни у кого не оставалось ни желания, ни возможности возвращаться обратно по домам, потому вся компания заваливались к ним. Фрэнк обязывал снимать обувь у входа, а Петунии, надевшей уже две пары махровых носков на ноющие ноги в мозолях, совсем не улыбалось искать и напяливать обратно узкие туфли. У неё гордый женский восьмой, поэтому Сириусовы сапоги были не так уж и велики. Разница в росте у них тоже была не такая большая, и на мягких брюках нужно было лишь завязать шнурок потуже, а рукава свитера она подкатала. Один рукав потемнел и прилип к руке, так как несмотря на предосторожности, бинты отсырели во влажной ванной. — Я, конечно, не мастер-медик, но давай посмотрю. Её он усадил за диван, а сам примостился напротив, на журнальном столике. Прилипший к ране бинт упорно не хотел сдираться. На обратной стороне осталась кровь и желтоватая сукровица. Кожа вокруг ранок выглядела агрессивно красной, воспалённой. Любые движения пальцами, попытка сжать кулак, отзывались острой болью. Сириус достал небольшой коричневый пузырёк. — Попрощался с Ремусом я не самым лучшим образом, — пошутил он, — но всё зажило как на собаке. Хватило всего капли, и глубокие порезы принялись стремительно затягиваться. Через пару секунд на руке виднелись всего лишь тонкие белые черточки. — Ни следа не останется, — довольно заключил Сириус. Он не стал спрашивать снова, как она поранилась, а Петуния не готова была пока сама начинать эту тему. Благодаря около-звериному чутью, он и так догадывался о произошедшем, не в полной степени, но примерно. И ему это явно не нравилось. Он с трудом сдерживал себя по отношению к Вернону, ограничиваясь неприятными прозвищами и едкими комментариями. Петуния слишком хорошо его знала, расскажи она о ситуации с Уигмором, он разозлится и вернётся в Литтл Уингинг. Ей не хотелось сейчас разборок. Не хотелось защищать Уигмора. А если пустить всё на самотёк, то Сириуса могут поймать и вернуть в тюрьму. Она устала от чувства, будто её загнали в угол. Будто она тонкая шкурка воздушного шарика, который надули слишком сильно, ещё вот-вот, и он лопнет. Устала нервничать и переживать за каждый шаг и каждое действие. Сегодня ей хотелось просто сидеть на диване в свитере, который пах Сириусом, пить чай и не думать ни о чём. — Итак, — задумчиво произнёс он, — я думал, что наш разговор закончен. — Он был закончен. — И всё же ты здесь. — Я здесь. — Что-то поменялось? Она вздохнула. — Да нет. — Я поставил стирку. Завтра с утра верну тебя домой, ещё до пробуждения Дурсля. На этих словах ей стало тоскливо. Завтра она вернётся. И всё вернётся на круги своя. Не выпуская её руки из своей, Сириус пересел на диван. Петуния машинально придвинулась, мягко наваливаясь на него боком. Как он мог так хорошо знать её? Спустя столько лет? Они изменились, этого не отнять, этого не воротить, но было ещё кое-что, необъяснимое. Конечно, у неё были опасения, что она просто пытается нагнать ту счастливую безмятежность, то чувство бесконечной юной влюблённости, что она цеплялась за Сириуса просто потому, что он олицетворял для неё счастливые времена. В голове роились и другие мысли. Что Сириусу просто некуда деваться, что он попросту привык держать её образ у груди, защищаясь от дементоров. — Можно я немного побуду эгоисткой? — сонно спросила она, разглядывая гостиную чужого дома и представляя, будто она принадлежала им. Будто они жили здесь на протяжении двенадцати лет. Сириус поцеловал её в макушку и обхватил свободной рукой, укачивая как ребёнка. — Именно эгоисткой я тебя и люблю, — последовал ответ.

***

Петуния открыла глаза и сразу же прищурилась недовольно, прячась от вездесущего солнечного света. Ей даже не нужно было проверять электронные часы на тумбочке. Они проспали. При свете дня стены в гостевой комнате оказались отвратительно голубыми, а шторки обшиты отвратительными рюшами. О постельном белье, напоминающем расцветкой пасхальное яйцо, даже думать не хотелось. Обустройство достойное фильмов ужасов. Проверив руку — удивительно, но даже помня расположение порезов, невозможно было сейчас найти их — она умылась. Потянулась рукой, чтобы снять бигуди, а потом вспомнила, что не надевала их на ночь. Крутиться Петуния начала лет в пятнадцать, чтобы придать своим тоненьким редким крысиным хвостикам хоть какой-то объём. Вчера она даже не высушила голову после душа, и волосы закудрявились, да так и остались, придавленные подушкой. Черте-что. Кое-как пригладив волосы мокрыми руками, она заглянула в хозяйскую спальню и обнаружила, что та пустовала. Кажется, проспал здесь только один человек. Сириус нашёлся на кухне, попивающий кофе и безмятежно поедающий тосты с маслом. — Надо было покормить Клювокрыла. Бедняга так растолстеет — уже ждёт не дождётся, когда сможет снова летать без ограничений. — Кого-кого покормить? — Петуния приняла от него кофе. — Клювокрыла. Гиппогриф. Верный друг, но если обидишь его, может откусить нос или хряпнуть копытом. Знаешь, у вас есть что-то общее, вам обязательно нужно познакомиться. — Ты поаккуратнее с такими выражениями на расстоянии вытянутой руки от меня, а то как «хряпну копытом», — сухо произнесла Петуния. Сириус громогласно хохотнул с набитым ртом. — Клювокрыла подставили, и теперь он тоже беглец вне закона. Это благодаря ему мне удалось унести ноги. Ну и благодаря Гарри с Гермионой, конечно. Ты ведь знаешь Гермиону? С ней уж Гарри точно не пропадёт, этой малышке всё нипочём. Петуния-таки немного знала Гермиону. Знала, что ей не нравятся шумные места, знала, что она едва не устроила одиночный пикет в протест увольнения Ремуса. Где-то даже промелькнуло воспоминание с вокзала, о темнокожей девочке с пушистой копной волос и идеально сложенной тележкой. Ремус упорно отрицал наличие у него каких-либо любимчиков (ну да, кстати, спасибо за бесплатные дополнительные уроки), а вот Сириус такие вещи никогда не скрывал, даже наоборот. Все знали, что у Сириуса была очень четкая иерархия привязанностей. До сегодня они не затрагивали тему произошедшего в Хогвартсе. Как-то он обронил пару слов, и на этом всё. Но, кажется, наконец-то он сам смирился с произошедшим. Перестал придумывать разнообразные сценарии, при которых Питеру не удавалось уйти, при которых ему удавалось восстановить своё имя. Дамбу прорвало. Петуния просто умостилась на стуле и подпёрла голову рукой, слушая, как Сириус переплывал море — в итоге его, практически бессознательного, просто выбросило на берег, но полумёртвого пса на пляже откачали какие-то добрые люди. Сириус пребывал в железной уверенности, что в живых его держала лишь ненависть, до смешного не замечая, сколько раз его спасала чужая доброта. Не только человеческая. В школе к нему прибился рыжий кот (чьей хозяйкой, случайно, но неудивительно, конечно, оказалась Гермиона), который таскал ему всякие вкусности из кухни и даже помогал ловить крысу. И, конечно же, Гарри. Гарри не смог убить его, Гарри заклинанием отправил Снейпа в отключку, чтобы защитить их с Ремусом (на этом моменте, несмотря на всё возмущение, Петуния злорадно ухмыльнулась), Гарри вызвал телесного Патронуса, Гарри же и вызволил его из Башни, когда он ожидал исполнения приговора. — Когда дементоры облепили меня, я думал, что мне конец, — у Сириуса мелко задрожали руки, дёрнулось веко. — Питер сбежал, Ремус обратился и мог кого-то ранить, а его самого вполне могли убить. Гарри и его подружка, глупые дети, бросились спасать меня и попали под удар сами. Что они могли противопоставить стае дементоров. Девочка отключилась практически сразу, но Гарри продолжал бороться… А я понимал, что во всём этом моя вина. Я не мог их защитить, не мог вызвать патронуса … Я мало что соображал, в глазах расплывалось, но я видел, как один из этих чёртовых негодяев склонился над Гарри, и всё равно не мог ничего сделать. И тогда появился он. Серебряный олень. И за ним… Я думал, это из-за помутнения. Подумал даже, что наконец-то умер, и ослепительный свет был светом в конце туннеля, и он встречал меня. Даже не разозлился на то, что всё это произошло из-за меня, а может, простил за двенадцать лет — и пришёл встретить. Ха. — Ремус написал в письме, что это был Гарри, — сказала Петуния, — что он овладел этим вашим телесным патронусом. — Ага, — согласился Сириус, подставляя лицо солнечному свету, льющемуся из окна, — талантливый малец, суёт свой нос куда не следует, весь в родителей. — А норов? Что на уме, то и на языке, никакого чувства самосохранения! — Интересно так, скажи, — рассмеялся Сириус, — как это возможно? Он ведь не знал их никогда. Как он может быть так удивительно похож? — Так на генах и написано, «заноза в заднице». Но ведь и вправду. Как Гарри ерошил волосы и поправлял очки, как в его глазах плясали бесята, стоило ему задумать что-то — просто вылитый Джеймс. Когда Гарри злился, когда дулся, когда смеялся, счастливый, то в такие моменты нельзя было не узнать в нём Лили. Петуния скучала по племяннику. Пусть и занозе в заднице. — Мы так и не успели перекинуться словечком с Лунатиком, — перевёл тему Сириус, — а вы, как я понял, эпистолярный роман ведёте? — Мы с ним недавно начали общаться, — призналась она, — он пообещал, что поймает тебя и приволочет ко мне, чтобы я убила тебя голыми руками. — Так и пообещал? — Ну почти. Хотя бы у него хватило совести держать меня в курсе дела. Не понимаю, как хоть кто-то из родителей всё ещё решается отдать своих детей в вашу школу. У вас, у волшебников, видимо, действует закон выживает сильнейший, ведь что ни год, так какая-то новая смертельно опасная напасть. Она как могла рассказала о том, чем Ремус занимался все эти годы. Не стала говорить этого, но про себя подумала о том, что хорошо, что им удалось хоть ненадолго воссоединиться, расставить все точки над и. В отличие от Сириуса, она старалась не показывать, что у неё имелись какие-то любимчики. Она пыталась создать впечатление, что искренне презирала всех в своём окружении. Но если подумать, то наверное, стоило признаться, что Ремус и Мэри вызывали в ней чуть меньше раздражения, чем остальные. Во-первых, оба были из нормальных семей, так что знали, что такое телефон и видели диснеевскую «Белоснежку». В Мэри, в принципе, сложно было не влюбиться. С Ремусом же у Петунии постепенно сложились неплохие отношения. Он не доставал её, не заводил разговоров, они просто молча сидели рядом, позволяя хаосу бушевать вокруг, но не затрагивать их самих. Потом уже они потихоньку разговорились, и оказалось, что им вполне легко говорилось друг с другом. Он был таким же аутсайдером. Он нуждался в них так же сильно, как и она. И всё же когда пришло время выбирать, она, не задумываясь, выбрала Сириуса. Не настаивала на том, чтобы приглашать Ремуса на общие сборы, перестала ждать его дома как всех остальных, сваливавшихся как апрельский снег на голову, да и сама как-то стала отвечать на его письма всё дольше и дольше. Когда-то Лили, а затем и сам Ремус, рассказывали ей о той ситуации на пятом году. Сириус, шутки ради, выдал секрет Ремуса Снейпу, и если бы не Джеймс, кто знал, чем бы закончился тот вечер. — Я простил его, конечно, — сказал Ремус, — это ведь Сириус, он такой, каков есть. Но появилась первая трещина. А может, Сириус не простил сам себе, оттого и пытался найти хоть какое-то объяснение собственной жестокости. После начала войны, он всё больше приглядывался к Ремусу. Петуния подслушивала и знала, что в рядах армии Дамблдора завёлся шпион, кто-то сливал информацию, расположения безопасных домов и запасов. Это послужило причиной первой и единственной на её памяти серьёзной ссоры Сириуса и Джеймса. Пропажа Мэри и смерть Марлин вместе со всей её семьёй за одну ночь стали для Сириуса последним подтверждением его подозрений. Поэтому она была рада, что им удалось встретиться, удалось обняться, почти удалось убить Питера вместе. У них есть время нагнать всё. Есть время вернуть дружбу. Есть время простить друг друга. Остаток дня протянулся невероятно лениво. Они прошерстили чужой дом, посмотрели кино, и Сириусу очень понравился новый фильм с Робином Уильямсом, где тот играл няньку. Он предложил надеть такой же костюм и стать нянькой Гарри на лето — Дурсль на радостях согласится, не приглядываясь. Петуния полулежала, запрокинув длинные ноги на перила, на диване, а Сириус скрутился в кресле вместе с пинтой горячего шоколада и крекерами. Когда одна пачка закончилась, приворожил с кухни другую. Когда пачка появилась в периферийном зрении, Петуния протянула руку и нашарила себе горстку крекеров. Боже, она поправится за сегодня на шесть фунтов, она прямо чувствовала это. Спасибо чудесам кулинарного искусства от Сириуса: на обед у них были супы и фишкейки из Теско (всё-таки, они на берегу моря, пусть и не могли выходить из дома!), а на ужин замороженная пицца и вино за пять фунтов. Что точно не изменилось, так его тяга к любым «магловским» вещам. Мотоциклы, порножурналы, кожаные куртки, фастфуд, татуировки — всё, лишь бы довести мать до инфаркта и на том свете. Даже простые тесковские полуфабрикатные фишкейки были целым событием. — Я приготовлю тебе как-то настоящие, — брезгливо дожевав, пообещала она. — Нечего есть всякую магазинную гадость, ты хоть знаешь сколько там химии? — Из магазина они особенные, — упрямо твердил Сириус. — Магазинные полуфабрикаты едят только не уважающие себя бедняки и студенты-голодранцы. — Посмотрите-ка какая цаца. Ты, наверное, когда милостыню подаёшь, целишься монетками просящим прямо в глаз, да? — Говорит человек, который никогда в жизни ничего не приготовил самостоятельно, и которого семейный раб кормил с серебряной ложечки. — Ты, я смотрю, на полу-удары не размениваешься, — округлились глаза у Сириуса. На мгновение ей показалось, что она перегнула палку, но он прыснул. — Никогда, — согласилась она и позволила ему стащить с тарелки половинку ни в чем, на самом деле, не повинного фишкейка. За ужином, если сие можно было так назвать, Сириус включил проигрыватель, заявляя, что ему нужно нагнать модную маггловкую музыку. Где-то нашлась свеча, и они торжественно воцарили её на стол, приглушив свет. Свеча оказалась с удушающим запахом мыльной розы (что не так с этими владельцами и их пристрастию к ярко-выраженным хим-запахам), и спустя минут десять они её потушили. — Эй-эй, хватит смеяться, — скривился Сириус, сама оскорблённая гордость, — я тут пытаюсь создать нам атмосферу, а ты смеёшься надо мной! — О, так это, — задыхаясь, выдала она, — ужин… при свечах? Для романтической атмосферы не хватает… только… бумажных тарелок… — Мерлин, и как я умудрился связаться со стервой, душащий каждый мой творческий порыв? Она зажевала губы, стараясь успокоиться, но тут же взорвалась новым приступом смеха. Какой же он дурачок, какой же он славный, какой всё-таки… Приглушённый свет скрадывал острые углы. А может, вино. А может, спокойствие. Ему шло спокойствие, уверенность в себе, даже лёгкое высокомерие. Сириусу понравилась песня, и он встал, вроде бы совершенно глупо танцуя, но при этом выглядя непозволительно хорошо. Она танцевать не умела, дёргалась, словно надувная фигурка у заправки или как будто её током били, а у него, конечно же, отлично получалось. Ей стало жарковато. Дурное дешёвое вино. Конечно, в какой-то момент ему наскучило танцевать одному. А как это, чтобы Сириус, да скучал? Непозволительно! Когда на тебя смотрел такой человек, смотрел так внимательно, словно впитывал тебя в себя, хотелось идти у него на поводу, даже если это означало сделать из себя посмешище. С одного раза выучив слова, он негромко подпевал теперь припеву, щёлкая пальцами в такт. Не сводя глаз с неё ни на миг. Оказываясь всё ближе и ближе. Петуния невольно сделала шажок назад. Но она не боялась. Сириуса — никогда. — Сейчас я тебя поцелую, — сказал он, — я знаю, что ничего не изменилось. Я знаю, что я слишком поздно, что я не тот, что я не могу спасти тебя, не могу быть рядом… Но я не могу оставаться в стороне. Поэтому останови меня. Скажи нет. Петуния набрала воздуха в лёгкие, как перед прыжком. — А если я скажу да?