Чувства, неизвестные чудовищам

      — Танат, ты ведь всегда знал, что всё так будет?       Он сидел на камне возле реки, по берегам которой Макария собирала цветы для своих венков. Опустив свои железные крылья и спрятав впервые за весь день свой клинок в ножны. Рядом лежали золотые ножницы, оставленные их хозяйкой, плетущей очередной венок.       Знойная жара прошла, уступая место лёгкому летнему ветерку. Тёплый воздух легонько обдувал все вокруг, трава едва заметно шевелилась. Если прислушаться, то можно было расслышать лёгкое пение птиц. Красота.       Но бог смерти не умел любоваться.       Он не понял вопроса. Пропустил мимо ушей, не расслышал. Не спускал глаз с Макарии, заканчивающей делать венок из одуванчиков. Любовался ею, только ею одною за все прошедшие века и тысячелетия.       Голову юной богини уже украшали два венка: один точно такой же как она плела сейчас, из жёлтых одуванчиков, а другой из мелких ромашек, торчал во все стороны. Танат заметил, как странно эти венки смотрелись в темных волосах богини. Словно были из разных миров.       Макария закончила венок. Отряхнув край зелёного пеплоса, который так походил на цвет её глаз, подбежала к Железнокрылому богу и гордо возложила своё творение ему на голову, присела рядом с ним на камень.       Громко засмеялась. Она бегала по поляне босиком, поэтому спокойно опустила ноги в реку. Начала болтать ими. Засмеялась ещё громче.       Танат никогда не видел, чтобы другие так богини смеялись. Как Макария. По-простому, как это делали смертные. Заливисто и искренне.       — Не золотой лавр, конечно, — сказала она, и опустив глаза добавила, — но тебе очень идёт.       Перестала болтать ногами. Поправила пеплос. Внимательно посмотрела богу смерти в лицо.       — Танат, ты всегда знал, что все будет так? Что я буду богиней блаженной смерти? — последнюю фразу она проговорила по слогам, как-то отчуждено. Будто эта стезя принадлежа не ей, а кому-то другому, чужому и очень далёкому.       Таната всегда пугала её детская серьёзность, с которой она иногда рассуждала о взрослых вещах. Говорила по-детски, по-простому, но делала это мудро.       Он не знал, что ей ответить. Иногда, ему казалось, что все знали о её предназначении. Что это он, только он один виноват в том, что этот прекрасный цветок томится в Подземном царстве и каждый день должен лицезреть Смерть — не только то, как люди умирают, но и его самого.       — Так решили Мойры, — коротко ответил он.       — Я рада, что все так, — сказала юная богиня пожав плечами и улыбнувшись, чем и удивила Таната, — мне нравится дарить людям покой. Иногда, смерть — это лучшее, что им, смертным, дать. Может они и живут недолго, но их жизнь куда насыщение, чем у богов. И любовь, разве их любовь не прекрасна?       Макария мечтательно прикрыла глаза. Не перестала улыбаться.       Любовь кажется ей прекрасной, потому что она сама воплощение любви двух противоположностей, двух разных миров, созданное, чтобы дарить её всем вокруг. Но Танат знал, что любить того с кем никогда не сможешь быть — куда мучительнее. Ему, любить было больно.       «Только бы никогда не влюблялась, царевна» — подумал он про себя.       Но Макария, словно прочитав его мысли, заявила:       — Танат, мне кажется, что я влюбилась.       Богу смерти захотелось обречённо вздохнуть. Улыбка Макарии заметно потускнела.       — И ты боишься, что он не полюбит тебя только потому, что ты богиня блаженной смерти? — спросил Танат, смотря Макарии прямо глаза.       Юная богиня взяв в руки свои ножницы и стала внимательно осматривать их. Изучая каждый изгиб, нескончаемо проводя по нему своими тоненькими пальчиками.       — Нет. Просто, потому, что он не умеет любить. Никто никогда меня не полюбит. Я не так красива, как Афродита, не так умна, как Афина, или величественна, как Гера...       Железнокрылого бога обсуждала ярость. Кто бы посмел отказаться от такого дара с её стороны? Танату казалось, что он мог бы отдать все, что у него было только за один её взгляд в его сторону. За одну ее улыбку, подаренную ему. За каждое почти невесомое касание её руки. Он готов был вечность только смотреть на неё, как другие смотрят на звёзды — недосягаемые, но такие красивые и желанные.       — Тебя невозможно не любить, царевна, — он нервно сглотнул, — и потом, только чудовища не умею любить.       Царевна задумалась. Хотела, было, отложить ножницы в сторону — но рука будто вписать в них, не хотела отпускать.       — Но ведь все хотят, чтобы их любили, — по особому рассудительно готовила она, — даже чудовища хотят. Даже если сами не умеют любить.       — Своей любовью они только ранят.       Макария отложила ножницы в сторону. Легонько коснулась его руки своей, провела по мозолистым грубым пальцам, очерествевшим от клинка его — вечного хозяина.       — А ты любил когда нибудь?       Бог смерти смотрел на темную головку украшенную двумя венками, сидевшую рядом. Переборов себя, переступив через все вечные "нельзя", через все запреты, которые, как ему казалось, оберегают её от него. Потому что от всего остального он и сам способен её защитить. Но кто защитит её от него?       — Да, — после этого коротко слова рука Макарии сильнее сжала его ладонь. Он, казалось, не заметив этой перемены, продолжил приглушённо: — Я люблю тебя, царевна. И пускай твоё сердце принадлежит другому, я даже не буду спрашивать, кто он. Я просто буду продолжать любить тебя, как люблю цветы. Пускай, ничего не смыслю в них, не могу отличить один от другого, но просто смотрю на них и понимаю, что многое бы за них отдал. Чудовища недостойны даже такой, не взаимной любви. Ты даёшь мне даже больше, чем можешь представить.       Первым порывом Таната было сказать что все будет хорошо, и ещё много всего, что могло бы успокоить царевну. Вторым, вырвать руку и поскорее улететь на своих крыльях, подальше отсюда.       А потом, он понял. Она испугалась, что он не оставит её в покое, будет преследовать, как это делали другие боги, или даже похитит — как поступил когда-то её отец.       Макария внезапно улыбнулась, Таната от этой перемены чуть не передёрнуло.       — Танат, — на мгновение она запнулась, утирая слезы с лица, — ты самый глупенький бог на свете.       Она коснулась второй рукой его щеки, провела по ней, все так же легонько. Поправила за ухо длинную темную прядь. Слегка, всё в её движениях было легко и непринужденно, словно, она делала это уже не первый раз. Приподнялась и коснулась его обветренных, бледных, как и все лицо губ своими — алыми и мягкими.       Это даже не было настоящим поцелуем — просто лёгкое касание.       Но Танат внезапно поддался вперед — их губы соединились. Все его страхи были связаны только с ней; даже сейчас он боялся только того, что она может его оттолкнуть. Но Макария ответила на его поцелуй, как могла — робко, неуверенно и безумно нежно. Их пальцы переплелись, другой рукой бог смерти придерживал свою возлюбленную за подбородок, а она же напротив, запуталась пальцами в его темных и прямых волосах, спутывая их.       Они тонули в этом поцелуе. Он был таким долгожданным для них обоих. Танат тысячу раз прокручивал у себя в голове то, как коснется её губ своими, будет целовать её шею, плечи, опускаясь все ниже. Медленно, аккуратно и нежно. Будет обращаться с ней, как с самым прекрасным цветком во всем мире, которым она и являлась для него.       Бог смерти оторвался от нее; понял ещё немного и он больше не выдержит того, что она не его, не её сможет отпустить.       Царевна глубоко дышала. Коснулась пальцами своих губ — правда ли, что после поцелуев они выглядят красивее? Куча мыслей крутилась в голове, оставаясь без ответа. Он ответил на поцелуй — значит тоже любит?       Прижалась к Танату, все ещё неловко дрожала. Положила голову ему на плечо, провела рукой по железным крыльям. Он не стал отталкивать — приобнял, старался согреть в из без того жаркий день.       — Может быть, — начала Макария, — чудовища не умеют любить только потому, что их никто любит. А если чудовище полюбят, оно поймет, что никогда им не было и начнет дарить свою любовь в ответ?       Бог смерти, было, хотел возразить. Засмеяться ей в лицо, сказать ей, какая она наивная дурочка. Но что-то его остановило. Чувства, неизвестные чудовищам. Любовь. И надежда.       Царевна сщурила глаза, смотря на солнце, которое клонилось за горизонт.       — Ты правильно делаешь, что не спорить со своей будущей невестой, — произнесла она, прикусив губу, а потом громко рассмеявшись, смотря на изумлённое лицо Таната, — ты думал, что отделаешься от меня? Бои на мечах тебе больше не помогут.       Бог смерти поцеловал свою богиню в макушку. На его лице отразилось что-то, напоминающее несвойственную богу смерти улыбку.       Они не были лучшими из богов. Просто были у друг друга.