***
Впивающиеся в рёбра острые углы книги подталкивали Гермиону к действию, вынуждая срочно ускорить и без того уставшие шаги. А торопилась она не зря, ведь уже был поздний вечер (на самом деле, было глубоко за полночь). Она опять незаметно для себя проглядела время отбоя, назначенного в Хогвартсе ровно на девять часов вечера. Воздух в том подвальном помещении был спёртым и наэлектризованным, но сама атмосфера была насыщенной. И время вдруг потеряло значение. К тому же у неё не было причин беспокоиться! Единственное, что было действительно важно на тот момент — значение слов… и замысел… и перерождение. Она была среди магглов. В небольшом кружке по интересам, где молодые парни и девушки были преимущественно так похожи на неё саму… Они собрались вместе, чтобы обменяться мыслями, погрузиться в фантазии и впитать новые знания в совместном литературном путешествии. И теперь эта книга довольно ощутимо оттягивала ей руку, вынуждая в спешке сильней прижимать её к груди. Она без труда облегчила бы вес заклинанием, но ей хотелось ощущать эту тяжесть. Поэтому Гермиона спрятала том под своей трансфигурированной мантией, позволившей ей слиться с единомышленниками, скрыв всего лишь на один вечер свой магический статус. Почему эти вылазки были так важны, Гермиона не знала. И так было понятно, что волшебники во всём превосходили магглов, но почему-то она хотела быть частью обоих миров. Применение магии забвения к родителям, вынужденная разлука с прежними, такими близкими друзьями, изолировали её от того, что она всегда считала неотъемлемой частью своей жизни, а насмешки над грязнокровками/магглами только усиливали укоренившееся в глубине души негодование. Гермиона стала выискивать возможности для сближения — маггловские кафе, книжные магазины, библиотеки. Она с радостью ловила чужие взгляды, брошенные в её сторону поверх дымящихся кружек или между перелистыванием глянцевых страниц журналов. Иногда она вылезала из своей «асоциальной» скорлупы, позволяя себе немного поболтать с окружающими, всё-таки она любила людей… даже просто смотреть на них. Она была непревзойдённым наблюдателем по своей сути. Но ей хотелось большего. Та листовка была прикреплена к доске объявлений в одном из кафе. «Книги в Подвальчике» приглашали единомышленников объединяться и по достоинству оценить их. Рон, скорее всего, подумал бы, что она мается от скуки, а Гарри, возможно, поддержал бы её. Оба друга оставили прошлое позади — Рон начал, по мнению большинства, довольно обнадёживающую карьеру в квиддиче, Гарри же проходил стажировку в Аврорате. И только Гермиона, наряду с горсткой других, вернулась на седьмой курс в Хогвартс. После стольких лишений вынужденное возвращение оказалось довольно опустошающим. Уроки оставались увлекательными, но больше не было якоря в виде друзей — в виде их общей цели. Она плыла по течению. Ей было нужно что-то. И она смогла это «что-то» найти. Побег из школы два раза в месяц казался диверсией, но это было не так. Он был разрешён и одобрен профессором МакГонагалл, которая договорилась с другими преподавателями о продлении отбоя лично для неё до десяти вечера. Она утверждала, что статус старосты должен обеспечить Гермионе определённые привилегии. Всё изменилось после предпоследней встречи литературного кружка. Она возвращалась в свою комнату около одиннадцати вечера, как и в прошлые разы, прошедшие без каких-либо инцидентов, но на этот раз её поймали. Любой здравомыслящий человек отпустил бы старосту девочек с лёгким выговором и предупреждением, но этот конкретный мучитель не был к этому предрасположен. На самом деле она сомневалась, что профессор Снейп вообще был расположен к умеренности. Он материализовался из тени, нависая над ней, словно дементор, прежде чем выплюнуть в лицо всё, что о ней думает. Железная хватка не ослабевала на её руке ни на миг, пока Снейп тащил Гермиону к покоям профессора МакГонагалл, чтобы продемонстрировать, насколько ошибочным было доверие пожилой женщины. Наказание было оскорбительным — извиниться перед всей школой. Как директор, он грозно стоял рядом с ней, и его чёрные глаза, казалось, упивались её унижением. Так почему после пережитого стыда она взяла и сделала это снова? Было нелегко ответить на этот вопрос, и это откровение неприятно кольнуло её сердце. Возможно, помимо желания удовлетворить свои туманные потребности, она нашла бы объяснение своему поступку… чуть позже. Профессор МакГонагалл настаивала, чтобы ей дали второй шанс, лишь ужесточив время вечернего отбоя, но сегодня она предала её доверие… снова. Сердце Гермионы громко стучало в груди, будто пытаясь предупредить об очевидной опасности, напоминая, что она не оберётся проблем в случае обнаружения, хотя, возможно, оно просто хотело сбежать, пока ещё была такая возможность. Замок, окутанный туманом, казался зловещим, когда Гермиона приблизилась к входным дверям. Сделав последние два шага и глубоко вздохнув для успокоения, она опустила ладонь на холодную медную ручку. Она не теряла надежды, что, проигнорировав время отбоя и вернувшись глубоко за полночь, все, кроме Филча, уже будут спать. В начале года Гермионе была предоставлена собственная комната, что позволяло девушке возвращаться без лишнего шума, не привлекая внимания других. Поэтому её решение задержаться казалось ей обдуманным и вполне разумным. До сих пор. Гермиона открыла дверь, вглядываясь в темноту, прежде чем медленно протолкнуть своё тело в образовавшийся зазор. Она научилась незаметно красться, путешествуя с друзьями в поисках крестражей. Даже Рон стал довольно искусным. Заглушающие чары всегда были одним из возможных вариантов, но с ними воздух проседал вокруг объектов, что легко бы распознал чуткий слух. Она предпочитала красться. Беззвучно, Гермиона на цыпочках поднималась по лестнице. Она придумала, как смягчить свои шаги, чтобы не шаркать по каменной поверхности, становясь неслышимой даже для собственных ушей. Достигнув верхней площадки, она поздравила себя с проделанными усилиями, прежде чем что-то острое чуть не проткнуло ей шею. — Не надо. Двигаться. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Она бы закричала, если б не ужас от звука собственного горла, захрипевшего, будто сливная труба, при попытке глотнуть. — Мисс Грейнджер, — прошипел голос у виска. — У вас есть лишь один шанс объясниться. То, что оказалось палочкой, продолжало давить на дыхательные пути. Повернув голову, она почувствовала дыхание на своём лице, но ни черта не видела из-за тьмы вокруг. — Я… Простите, директор, — вскрикнула она. — Я не… — Хватит! Широкая ладонь грубо зажала ей рот. — Вы явно считаете себя вне подозрений… стоящей выше регламента и правил, независимо от того, насколько они, приспосабливаясь под вас, были искажены. Ваше вопиющее пренебрежение школой, преподавателями и студентами, для которых вы должны быть примером, достойно серьёзного взыскания. Поэтому у меня не остаётся выбора, кроме как назначить… тяжелейшую из мер наказания. Яркий свет внезапно ослепил её. Гермиона подняла руки, чтобы прикрыть глаза, но он схватил их за запястья и придавил к стене. — Дайте мне свою палочку. — Слова ударили по лицу. — Я не могу… Мне никак… — Где она? — В кармане. — В каком… именно. — Джинсы. Сзади. Замерев, Гермиона задержала дыхание, почувствовав, как Снейп внезапно отпустил одно из её запястий, чтобы скользнуть рукой ей за спину. Он не приказал ей повернуться, не велел самой отдать палочку, по-видимому, решив конфисковать её самостоятельно. Ощущение того, что профессор ещё сильнее навис над ней, пока злые чёрные глаза блуждали по её лицу, а пальцы скользили вдоль джинсовой ткани на её ягодицах, вызвало приступ тревожной клаустрофобии, но девушка не посмела возражать. Вдруг он отстранился, держа её палочку в руке. — Что у вас с собой? У неё перехватило дыхание. — О… ничего. Он фыркнул, а затем поджал губы. — Даже вы выше этого, мисс Грейнджер. Взмахнув своей палочкой, он отдёрнул край её школьной мантии, открыв вид на книгу, прижатую к рёбрам. — Отдайте мне её. — Но… Он вскинул палочку обратно к горлу. — Вы путаете меня с тем, кто хочет… вести переговоры. С трудом сглотнув, Гермиона неохотно передала книгу. Он не смотрел на неё, сосредоточив внимание на том, чтобы палочка находилась прямо напротив яремной вены. — Отныне вам не разрешается покидать территорию школы по какой-либо причине. Вам не разрешается переписка с кем-либо за пределами Хогвартса. И… Я вычту с факультета Гриффиндор пятьсот баллов. — Что?! — Может быть, в будущем вы выйдете за рамки своих эгоистичных желаний, — усмехнулся он. — Но… это безумие! Я вернулась поздно всего дважды! Мне девятнадцать, ради Мерлина, я не ребёнок! — Вы думаете, я не заметил? Заметил? Гермиона замялась, не зная, как выкрутиться, пока его взгляд лениво дрейфовал вниз. Он наклонился ближе. — Я заметил, что вы пять раз возвращались поздно. Не два. Вы не понимаете, мисс Грейнджер. Это Я… знаю… всё. В груди Гермионы всё заныло от отчаяния. — Но вы наказываете весь Гриффиндор за мои ошибки. Это несправедливо. — То, что несправедливо, — он чуть не проткнул её своим длинным носом, — это тот факт, что студент, которому следует больше всего доверять в этой школе, которому по этой причине было присуждено наивысшее положение среди учащихся, кто должен демонстрировать образцовое поведение, и не только в последний год, кто якобы «взрослый», по его собственному мнению, и кто должен следить за соблюдением интересов своего факультета, предпочёл неоднократное преследование своих собственных нужд, что привело в итоге к величайшему вычету в истории Хогвартса. — Его голос, который постепенно нарастал, внезапно понизился до шёпота. — У них есть все основания презирать вас. С последней злой усмешкой он потушил свою палочку и унёсся в темноту. Гермиона сползла по стене вниз. И заплакала.***
На следующий день она залегла на дно. Заперев свою дверь, Гермиона читала, выполняла домашние задания и перекусывала жалкими остатками почерствевших пирогов, которые миссис Уизли присылала ей неделю или две назад. В дверь стучали несколько раз, но она не отвечала. Она почти открыла её для Джинни, пока подруга не упомянула о вычете баллов и не закричала «Что, чёрт возьми, произошло?» в замочную скважину. Гермиона могла, конечно, разыскать профессора МакГонагалл, но было и так понятно, что декан Гриффиндора уже сделала всё что могла ещё после предыдущего нарушения правил. С какой стороны она бы ни взглянула, Гермиона не видела иного решения, кроме как обратиться к Снейпу и умолять о возможности искупить свой проступок. Она не могла оставить без внимания вычет этих баллов. Ни за что на свете. Она больше никогда не смогла бы открыто находиться в Большом зале и уж точно не смогла бы смотреть в глаза младшекурсников — тех, кто прилагал усилия и стремился сделать всё возможное для Гриффиндора. Для чего? Чтобы она потом всё разбазарила? От одной только мысли её начинал бить озноб. Она прождала час после окончания ужина и переоделась в школьную форму. Снейп так сомневался в её преданности к школе, что она надеялась, что это хоть немного умаслит его. Накинув мантию на плечи, она оценила своё отражение в поисках максимально кающегося выражения. Проглотив свою гордость, ей придётся отбросить всю неприязнь и недоверие к этому волшебнику и сделать всё возможное для решения возникшей проблемы. В конце концов, возможно, она изменит своё мнение? Гарри же простил его… в этом человеке должно было быть хоть что-то хорошее.***
— Кто это? — голос Снейпа отчётливо раздался из-за двери. — Гермиона Грейнджер, — она заставила даже собственное имя прозвучать виновато. — Что вы хотите? — Я… э… могу я поговорить с вами, пожалуйста? Услышав громкий вздох, Гермиона прикусила губу, ожидая отказа. Вместо этого щёлкнул замок, и дверь скрипнула. Гермиона слегка подалась вперёд, но остановилась, размышляя, должна ли она вообще входить туда. — Поторопитесь, — огрызнулся он. — Если только вы не хотите говорить оттуда. Гермиона быстро скользнула внутрь и закрыла за собой дверь. Снейп сидел за столом и что-то строчил чёрным пером по пожелтевшему пергаменту, даже не подняв глаз в её сторону. Она застыла в ожидании. Когда он продолжил игнорировать её, Гермиона тихонько прочистила горло. Спустя ещё минуту он прекратил-таки писать и опустил перо в держатель, а затем скрестил руки и наконец-то посмотрел на неё взглядом, полным презрения. — Ну? — прошипел он, высоко вздёрнув бровь. — О… Гхм, — Гермиона отвела взгляд и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, — я просто хотела сказать вам, что я действительно очень… — Меня не интересуют ваши извинения. Это ничего не изменит. Гермиона замерла с приоткрытым ртом, а затем вытянула губы в трубочку, пытаясь подобрать другие слова. — Если на этом всё… — он вскинул руку, потянувшись за пером. — Нет, я… — Гермиона поспешно затараторила. — Я надеялась, что вы предоставите мне возможность… отработать списанные баллы. Рука застыла на месте, длинные пальцы слегка напряглись, прежде чем вернуться к вытачке под бицепсом. — Каким образом? — Ну, я подумала, что, возможно, я могла бы выполнить какую-нибудь отработку? Или дополнительные домашние задания? Я могла бы даже убраться — возможно, хранилище зелий нуждается в сортировке или… в чём-нибудь ещё? Я могла бы помочь преподавателям подготовить аудитории к занятиям или… — От вашего внимания ускользнуло, что это должно быть наказанием? Гермиона растерялась. — Я не… — Несомненно, дополнительные домашние задания повергнут вас в пучину отчаяния, мисс Грейнджер, — язвительно фыркнул он. — За дополнительную отработку вы будете бредить от раскаяния. Гермиона открыла рот, чтобы ответить, но не смогла найти подходящих слов. — Почему вы так одеты? Нахмурив брови, она в замешательстве уронила взгляд на свою одежду. — Это моя школьная форма. — Я понимаю… Объясните мне, почему вы её надели? Ни один старшекурсник не стал бы носить форму в такое время. Это правда. Какая нелепая ошибка. — Я не уверена. Я просто подумала… — Вы хотели мне что-то показать? Потребовалось время, чтобы смысл сказанного дошёл до Гермионы. Сверкнув глазами, она недоверчиво посмотрела на ничего не выражающее лицо директора, прежде чем старательно увести взгляд в сторону. — Нет, сэр. — Вы… уверены? Во рту пересохло, как в пустыне, а сердце бешено заколотилось. Разве она когда-нибудь делала попытки привлечь его таким образом? Подсознательно? Это было маловероятно. Но, возможно, это было им. Компромиссом. Наказанием. — Думаю, нет. Но… — Но? — он слегка сместился на кресле. — Может быть, есть что-то… что вы хотели бы увидеть? — она заставила себя поднять взгляд и посмотреть ему в глаза. Он незначительно втянул щёки, словно посасывал леденец. — Поднимите свою юбку. Глаза Гермионы широко раскрылись от его прямолинейности. Руки безвольно свесились по сторонам, забыв, как двигаться, не зная, куда деться. Это было абсолютно не то, что она вообще могла ожидать от их встречи — уровень близости, который не имел никакого смысла. Это было похоже на флирт с акулой. Сможет ли она это сделать? Стоило ли оно того? Гермиона прекрасно понимала, что, как только она это сделает, это нельзя будет исправить. Они будут неразрывно связаны этим моментом. Сможет ли она когда-нибудь смириться с этим? Но потом Гермиона подумала о студентах — обо всех остальных, с кем ей придётся вскоре столкнуться, если она ничего не предпримет сейчас. По крайней мере, если они увидят, что баллы возвращаются, зная, что это она их возвращает, возможно, они смогут простить её. И, скорее всего, он не собирался трепаться об этом на каждом углу. Это останется между ними. Станет их маленьким грязным секретом. Пока она не получит свой ТРИТОН и не сможет сказать ему в недвусмысленных выражениях, чтобы он пошёл на хуй. Руки слегка дрожали, когда Гермиона схватила переднюю часть юбки и сжала ту в кулаках. Шерстяная ткань коснулась обнажённых ног, когда девушка стала медленно поднимать юбку, лишь ненадолго остановившись у начала трусиков. Она ощущала, как покачивалось тело из-за тяжёлого дыхания. Его глаза смотрели вниз. Пристально. Её щёки горели. Затем крючковатые пальцы слегка сжались на согнутых в локтях руках, и он приподнял подбородок. — Выше. Она на мгновение зажмурилась, прежде чем продолжить выставлять себя на показ. Гермиона даже не могла вспомнить, какие трусики надела этим утром. Снейп уставился вниз, словно ястреб, а губы сжались в тонкую линию, когда она приподняла юбку выше, и трусики — «чёрные», заметила она, мельком взглянув вниз — открылись его взору. Остановившись где-то на уровне талии и зажав юбку побелевшими костяшками, она чувствовала, как напряглись её бёдра, ощущая его пристальный взгляд. Она не представляла, что что-то там может быть настолько увлекательным, но Снейп не отводил взгляд мучительно долго, прежде чем вернуть его, наконец, к её пунцовому лицу. — Пять баллов Гриффиндору. Она вздохнула, с облегчением уронив юбку вниз. — Спасибо. Звонкая тишина повисла между ними. — Ещё двадцать пять, если вы… потрогаете себя. — Потрогаю? — она попыталась прочитать ответ на его лице. — Помастурбируете. — О. — На меня. — О. Второе «О» смахивало, скорее, на задушенный писк. Мастурбировать на него? Она едва могла терпеть разговор с ним. Что заставило его думать, что она настолько отчаялась? И разве он не беспокоился, что она кому-то расскажет? Он же мог быть полностью опозорен, он мог потерять своё место в Хогвартсе. Он мог даже предстать перед Визенгамотом. Зачем ему так рисковать? Но, опять же, кто ей поверит? После получения накануне одного из самых тяжёлых взысканий в Хогвартсе такой ход мог быть расценен как попытка дискредитации. Несомненно, он это понимал. — Я могу помыть котлы? — Нет. — Я не против усердно работать. — Я ожидаю, что вы будете усердно работать. Она уставилась на него. Конечно, она могла сделать что-то ещё. Что угодно. — Могу я сделать что-нибудь ещё? — Она услышала отчаянную мольбу в своём голосе. — Нет. Традиционные наказания для вас либо легки, либо приятны, — просто констатировал он. Она отчаянно пыталась возразить, но, к сожалению, он был прав. Ей нравилось усердно работать: и умственно, и физически. Ей нравилось помогать людям. Она даже была не против писать строки — в конце концов, это было довольно медитативно. Но за что он предлагал ей двадцать пять баллов? Это самое непристойное взаимодействие, которое ей когда-либо предлагали! Что ей придётся делать за все пятьсот? Она вообще хотела знать? Гермиона почувствовала, как на лице отразился весь спектр её страданий, и он, казалось, явно упивался этим. Чёрные глаза сияли, когда он откинулся на спинку кресла, чтобы наблюдать за метаниями своей студентки. Если она отклонит предложение, то застрянет с дефицитом в четыреста девяносто пять баллов, привлекая к своей персоне ненависть всего факультета Гриффиндор на протяжении оставшегося обучения в Хогвартсе. Если она согласится, ей придётся пережить что-то мучительное, но ограниченное по времени. Тяжело вздохнув, она потянулась к застёжке мантии. — Где вы хотите, чтобы я это сделала?