***
Через час Тодороки зашел в мужскую раздевалку, сжимая небольшую сумку с вещами и бутылку воды. — Хэй, бро! — Киришима прекратил бороться со шнурками ботинок и, ухмыляясь, посмотрел на вошедшего. — Рад, что ты решился прийти! — Конечно, — немного неловко ответил Тодороки, не зная, что еще можно сказать. Киришима всегда приветствовал его так, словно это первая его тренировка с ними, хотя на самом деле он приходит почти что каждую неделю. Вообще-то Тодороки был одним из основателей отряда (вместе с Мидорией и Иидой), даже несмотря на то, что обычно он предпочитал тренироваться в одиночку. Заниматься в группе — прекрасно. Вот и все. Развивать дух товарищества очень важно как для разума, так и для тела. И если у Тодороки и был свой скрытый мотив для создания «Мускулистой шестерки», то никому не следовало об этом знать. — Пиздецки долго добирался, кретин, — хмурясь, проворчал Бакуго. Оглядываясь назад, даже самое сердитое выражение Мицубиси Тодороки назвал бы очень даже дружелюбным. — Я так рад, что ты пришел! — Мидория (тот самый скрытый мотив собственной персоной) радостно улыбнулся. — Поезда бывают просто кошмарными. Тодороки лишь на секунду позволил липким мыслям о зеленых волосах и ярких глазах заполонить его разум, прежде чем с трудом выбросить их из головы. — Спасибо, что подождали. Так что мы сегодня делаем? Иида, подняв руку, слегка подпрыгнул вверх. — Я был бы рад предложить идею! Прошлой ночью я видел сон об учителе Айзаве и… — Вау, какой скандал! Ты же староста! Никогда бы не подумал, что тебе нравятся мужчины постарше, Иида, — перебил его Каминари, поигрывая бровями. Иида, поправив очки, наградил Каминари строгим взглядом. — Не такого рода сон. Это и без слов должно быть ясно, — еще один обвиняющий взгляд. — Так вот, во сне я забыл выполнить большую домашнюю работу, и учитель Айзава навсегда стер мою причуду в качестве наказания, — Иида вздрогнул. — Неприятный сон. Но как бы то ни было, я начал размышлять о своих умениях без причуды и понял, что я хотел бы поработать над приемами рукопашного боя без использования сил. — Неплохая идея, — кивнул Токоями. — Мы всегда должны быть готовы к ситуации, в которой наши причуды окажутся бессильны. Но темнота, конечно, скрывается за каждым углом. Вся раздевалка одобряюще зашумела, полностью игнорируя последний комментарий Фумикаге. Каминари вытащил из кармана игральную кость. — Мы можем использовать это, чтобы разбиться на пары. — Почему… почему ты носишь с собой кубик? — спросил Мидория. — Использую его для магических трюков, — подмигнул Каминари. — Девушкам нравится. Тодороки не был бы так в этом уверен. Через несколько минут отряд разделился. Тодороки оказался в паре с Мидорией. Ну, конечно, именно с ним. Почему это вселенная должна была оставить его в покое, особенно когда его самообладание и так ходило по тонкому льду, изувеченное переодеванием в одной раздевалке с Изуку? Тренировки в паре с объектом влюбленности — словно обоюдоострый меч (если такой сейчас вообще ковали), и у Тодороки не было и шанса сбежать целым и невредимым. — Хэй, партнер, — Мидория подбежал к Тодороки. — Это будет великолепная тренировка, ты так не думаешь? — Думаю. Да, я думаю, — пролепетал Тодороки, немного дезориентированный сиянием Мидории. А затем он осознал, что именно произнес, и действительно захотел умереть. Боже, нет ни единого шанса, что он переживет эту тренировку. Меч уже покинул ножны. Однако сложно поверить, но уже через пятнадцать минут Тодороки справился с миссией «избежать любых публично раскрывающих его секрет действий». И спарринг начал колебаться между «раем на земле» и «адской пыткой». Плюс: сосредоточенный Мидория облизнул губы. Минус: Тодороки пропускал каждый удар, когда сосредоточенный Мидория облизывал губы. Плюс: возможность кидать вожделеющие взгляды на шею Мидории, когда тот откидывал голову, чтобы попить воды. Минус: противостояние огромному желанию прижаться губами к шее Мидории, когда тот откидывал голову, чтобы попить воды. Плюс: неоднократное падение на Мидорию. Их тела прижимались друг к другу слишком тесно. Минус: необходимость отчаянно прокручивать в голове математические формулы, чтобы избежать более, кхм, выдающейся реакции, когда Тодороки падал на Мидорию и их тела прижимались друг к другу слишком тесно. Плюс: отработка техники рукопашного боя, одного из тех умений, на которое Тодороки обычно не тратил много времени. Минус: Тодороки не мог сконцентрироваться на технике рукопашного боя, одного из тех умений, на которое он обычно не тратил много времени. Звезды сверкнули в черепе Тодороки, когда Мидория провернул особенно неприятный правый хук. Аояма был бы в восхищении. — Черт, Тодороки, я не хотел так сильно тебя ударить! — брови Мидории сошлись на переносице в беспокойстве. — Больно? «Нет», — соврал Тодороки. Или как минимум попытался. Но как бы то ни было, слово не смогло сорваться с его губ. Тодороки нахмурился. «Нет», — повторил он решительнее. И все еще ничего не вышло, кроме скрипучего выдоха. Что-то, подозрительно напоминающее панику, начало разрастаться внутри Тодороки. Удар повредил его голосовые связки? Такого ведь не может быть, верно?! Это же просто шок? Тем временем Мидория беспокойно заламывал руки. — Т-тодороки? Боже. Пожалуйста, не говори мне, что у тебя сотрясение. Ты нормально себя чувствуешь? Черт, он не хотел беспокоить Мидорию. Тодороки глубоко вздохнул, решительно стараясь себя успокоить. Просто скажи «да». Он долго выдохнул, сконцентрировался и…. Ничего. Пустой звук хрипом вырвался из его глотки, когда агония внезапно охватила его голову, а тошнота накатилась с таким сильным хлопком — словно дверь в «Паранормальном явлении» закрылась. Вот дерьмо, у него аневризма? Тодороки застонал, когда свежая волна боли сбила его с ног, а голова готова была взорваться. Мидория запаниковал, хватая Тодороки за плечи. Шото опять заскулил, буквально разваливаясь на части. Черт возьми, он едва-едва видел Мидорию сквозь пелену тумана в голове. Желудок дернуло. — Нет! — неожиданно для самого себя с отчаяньем крикнул Тодороки. Влажные глаза Мидории недоуменно распахнулись в шоке от столь резкого всплеска эмоций. — Нет, я не чувствую себя хорошо. В этот же момент боль растворилась, не оставив и следа. Что за херня?! — Тодороки? Ш-шото? — голос Мидории трясся в унисон с его зрачками. — Ты можешь меня слышать? — Да, — облегченно прошептал Тодороки. Хах? Что происходит? Беспокойство осело в его костях: он абсолютно не имел понятия, что с ним творится. Все еще рассеянный, Тодороки уловил смутный запах дыма и ощущение ветра, щекотавшего его бок. Хах, должно быть, от боли он подпалил рубашку. — Хуже не становится? — умоляюще спросил Мидория, сильнее вцепляясь в плечи Тодороки. — Нет, — совершенно нормально ответил Шото. — Ох, боже, спасибо небесам, — всхлипнул Мидория, с отчаянием обнимая Тодороки. Шото через обуглившуюся рубашку чувствовал быстро стучащее сердце парня, что было… ну… Если бы Тодороки не впал в прострацию, он определенно бы был на седьмом небе от счастья. — Мне так жаль, так жаль, Тодороки! — Мидория еще сильнее сжал Шото, обхватывая руками его спину. — Т-ты обычно нормально уворачивался от правых хуков, и я рассчитывал на это, поэтому вложил больше силы, а затем ты начал хвататься за голову, дымиться и корчиться, и, о боже, это было так страшно, и я извиняюсь, я бы никогда специально не ударил тебя так сильно, ты ведь понимаешь это? Тодороки кивнул. Мягкие волосы Мидории щекотали его подбородок. Он сфокусировался на теплом твердом теле, прижимающемся к нему, и буквально таял в объятьях. Пульс медленно приходил в норму. Что бы это ни было — сейчас все прошло. Кроме… головная боль начала пульсировать в висках, и Тодороки застыл. Стоило ему только открыть рот, чтобы нервно выдохнуть, как он обнаружил, что не может остановить бормотание «конечно, я знаю это, Изуку» прямо в волосы Мидории. Прогрессирующая головная боль сразу же рассеялась, вместо нее пришло недоумение. Он не собирался произносить этого вслух, пусть это и было правдой. И, подождите-ка, он только что назвал Мидорию «Изуку»? Легкий румянец залил щеки Тодороки. Он действительно не собирался произносить этого. Что с ним происходит? Может, у меня все-таки сотрясение… Тодороки разорвал объятья, делая несколько пробных шажочков назад. Он все еще не до конца доверял собственному телу, ожидая, что оно в любую секунду может плюхнуться обратно в бассейн агонии. Пятнышки пепла с рубашки Тодороки прицепились к одежде Мидории, и тот рассеянно стряхнул их. — Ты, ухм, ты только что назвал меня Изуку? — Ах, эм, да, — Тодороки покраснел сильнее. — Я не подумал. Прости. — Нет, нет! — Мидория протестующе замахал руками. — Это… хорошо. Тебе стоит всегда называть меня Изуку. — Хах? — Тодороки довольно красноречиво выдохнул. — Я сказал, — ох, боже. Очевидно, сейчас была очередь Мидории залиться ярко-красным, — что ты должен называть меня Изуку. Если хочешь, конечно. — Ох, — нескладно повторил Тодороки. — Я хочу. И зови меня Шото. Если ты хочешь. Тоже. — Как скажешь, Шото, — усмехнулся Мидория, поднимая свои вещи. — Думаю, на сегодня мы достаточно поработали. Увидимся на обеде. — Да, увидимся, — произнес Тодороки, наталкиваясь на выжидающий взгляд Мидории. Ох, — Изуку. Имя приятно плавилось на губах Тодороки, словно сладкая вата, и Мидория покачался на пятках. — И к твоему сведению… Тодороки замер, уставившись на Мидорию, его рука, сжимающая бутылку воды, зависла в воздухе на полпути к лицу. — К твоему сведению, — повторил Мидория, утыкаясь глазами в пол. — Тебе стоит, кхм, сменить перед обедом рубашку. Да. Пока! Мидория ушел, и Тодороки опустил взгляд на лохмотья одежды, прикрывающие лишь половину его тела. Всю обратную дорогу Тодороки ругал себя за то, что позволил себе подумать, что на последних фразах щеки Мидории горели как никогда ярко. Если желания были бы рыбами, то Тодороки стоило бы купить аквариум.***
В раздевалке Тодороки, не задумываясь, сразу же сменил рубашку на свежую (его разум подсознательно придал совету Мидории наивысший приоритет). И это не было необоснованно. Желудок Тодороки взболтнулся, когда в его голове воспроизвелись воспоминания о той необъяснимой агонии. На коже выступил холодный пот. Пребывая в слишком шокированном состоянии, чтобы просто принять душ, Тодороки буквально рухнул на раковину раздевалки. Костяшки побелели, когда пальцы крепко вцепились в фарфор. Что со мной не так? Как головная боль может появляться и исчезать так быстро? Разноцветные глаза уткнулись в зеркало, и Тодороки напряженно смотрел в отражение, словно умолял его ответить на все вопросы. Боль, что активируется вопросами, словно странная двоюродная сестрица причуды Шинсо? Но боль появилась только дважды, а Изуку задавал определенно больше двух вопросов. К несчастью, отражение Тодороки, казалось, недоумевало не меньше его самого, а поэтому не предлагало никаких решений. Стекло запотело, и Тодороки разочарованно вздохнул. Да и в причуде ли вообще дело? Может, просто обычная головная боль… Мидория ударил меня довольно сильно. — Любуешься собой, Тодороки? — ухмыляющееся лицо Киришимы отразилось рядом с Шото, навевая мысли об известных античных масках «комедия и трагедия». Тодороки замер: он не слышал, как одноклассник вошел, и не был уверен, что в настроении вести беседы. — Я… я не любовался собой, — Тодороки почувствовал странное желание внести ясность. К счастью, побеги боли не спешили прорастать в его черепе. Так это не возникает из-за вопросов? — Конечно, нет, — Киришима усмехнулся еще шире. — Скажу даже больше: уверен, что за тебя это уже сделала остальная часть класса. Черт, скорее всего — все остальные жители страны. Ну… это было великодушно. — Спасибо? — Не стоит благодарности, милашка, — Киришима приблизился к Тодороки, сканируя глазами его отражение. — Черт, парень, говоря об этой культовой мордашке, что за херня случилась с твоей челюстью? Обещает вылезти синяк. Ах, Киришима был прав, но только после его слов Тодороки заметил пульсацию по линии подбородка. — Я случайно потерял бдительность во время спарринга с Мидорией. Глупая ошибка. Киришима закинул ему руку на плечи. — Не будь слишком строг к себе, кексик, все любят парней с боевыми шрамами. Демонстрация отваги, все дела. Кроме того, я понимаю, о чем именно ты говоришь, — подмигнул Киришима. Тодороки, все еще немного потерянный, лишь кивнул. — Так что, скажи мне, Горячая штучка… или, может, Холодная штучка? Я остановлюсь на варианте «Тепловатой штучки». Так вот. Скажи мне, Тепловатая штучка, что же такого сделал Мидория, что это стоило синяка? — Эйджиро еще раз подмигнул. Казалось, ему нравилось это делать. — Могу поспорить, ему стало жарко, и он снял рубашку. Кстати, о жаре. Воздух в комнате внезапно раскалился, а Тодороки отчаянно пытался бороться с тремя папками мысленных образов. Мидория привык раздеваться в теплую погоду, и этот факт довольно печально сказывался на слабом гейском сердечке Тодороки. Тодороки сильнее сжал раковину, отказываясь поощрять Киришиму ответом. Но Киришима продолжил давить, словно бульдозером, очевидно все-таки поощренный. — Не беспокойся, чувак, здесь нечего стыдиться. Уж кто-кто, а я-то понимаю убийственную комбинацию обнаженки и пота. Действительно пробирает, верно? Какое-то время я практически отказывал Кацуки, когда он предлагал спарринг, потому что знал, что я начну строить глазки, и все это закончится игрой «соедини линией синяки на теле Эйджиро», — пропел Киришима. — Плюс, он действительно чертовски хорош в рукопашном бою. У Тодороки не было шанса еще сильнее растеряться — страшная и уже знакомая тошнота прошила его желудок. Он стиснул зубы в предчувствии, заставляя челюсть запульсировать сильнее. Киришима, казалось, заметил его тревогу. — Вау, чувак, прости, я слишком далеко зашел. Правда! — тошнота росла, становясь просто мучительной. — Я просто в своей дебильной манере пытался дать тебе понять, что был на твоем месте, и я был бы более чем просто счастлив… — Его штаны были обтягивающими! — выплюнул Тодороки, чувствуя, как тошнота отступает. — Мидория надел те нелепые штаны, начинающие липнуть ко всем местам, стоит ему только вспотеть, и… Ладонь взлетела вверх, останавливая Тодороки. — Ни слова больше, красавчик. Мы более чем просто на одной волне. Кацуки нравится надевать тонкие обтягивающие маечки, которые действительно выводят меня из себя, — Киришима нежно вздохнул. — В хорошем смысле. Зеркало услужливо продемонстрировало Тодороки, каким потерянным он выглядит, и Киришима, к счастью, проявил сострадание. — Я разоткровенничался, верно? — он смущенно почесал шею. Категоричное «да». — Моя вина. И опять же: я просто хотел, чтобы ты знал, что я рядом и я понимаю тебя. Я знаю, что тебе нравится Мидория больше, чем просто хороший парень, так что не беспокойся. Но... думаем верхней головой, ведь так? Тодороки открыл рот, собираясь спросить, как Киришима его вычислил, или хотя бы отмазаться, или согласиться — буквально что угодно, кроме того, что вырвалось. — Не все время, нет. Я фантазирую о Мидории довольно регулярно. Иногда даже во сне. Ох, боже. Ох, черт, нет. Почему он продолжает говорить такие вещи, вещи, которые… слишком личные? И правдивые. Отвратительно правдивые. Киришима, благослови его господь, просто нескладно рассмеялся. Тодороки покраснел и отошел от Эйджиро, подхватывая свои вещи. — Я... Я буду в своей комнате. Так что пока. Киришима даже не протестовал. Выйдя из раздевалки, Тодороки прислонился к стене, прижимая бутылку с водой к тяжело ходящей груди. Просто что, повторяюсь, что за херня здесь происходит?