If I'm Being Honest....

Тяжелые струи воды с силой обрушились на череп Тодороки. Хорошо. В конце концов, возможно, это наконец выбьет дурь из его головы. Прямо как Изуку практически выбил мою челюсть. Тодороки вздрогнул, когда потоки душа попали на синяк. Черт, этот парень силен. Шото вздохнул. Так силен… Он даже не утрудил себя поиском шампуня, кондиционера или мочалки в виде кролика, которую он получил на прошлогодней игре в Тайного Санту. Он ведь сюда не ради чистоты залез, ведь так? Настоящей его целью было… ну, как он считал, выработать план обещанной ночевки. Или как минимум продумать их вечер так, чтобы не выставить себя еще большим дураком перед Мидорией. — Что может произойти в худшем случае? — вслух спросил Тодороки; его голос вырвался из гортани влажным хрипом — прям под стать окружающей сырости. Он надеялся, что если он озвучит свое беспокойство, то почувствует уверенность в своих силах, но это едва ли сработало. Потому что десятки адовых ситуаций только и ждут, чтобы воплотиться в жизнь. Он понимал это. До ужаса честный Тодороки и очаровательно сонный Мидория в одной комнате? Боже, помилуй. Шото легко мог представить, как пушистые зеленые волосы растрепываются еще сильнее, чем обычно, а аккуратный носик морщится, когда Изуку зевает, сонно почесывая живот и мельком демонстрируя очертания пресса, чтобы полностью сбить сердечный ритм и так несчастного Тодороки. Черт, зная свою удачливость, Шото уже видел, как встает в туалет посереди ночи, спотыкается о Мидорию, а затем падает прямо на него сверху, как в какой-нибудь неправдоподобной сцене из дешевого аниме жанра «этти». Конечно, это если Мидория будет спать на полу рядом с его кроватью. Но если нет, то… Ох, боже, а если они разделят постель? Тодороки сглотнул, уже не замечая, как струи воды болезненно хлещут по его лицу. Подростки мужского пола обычно не ночуют вместе на одной кровати… Они… они практически будут дышать в лица друг друга! Тодороки поежился. Или… или… А что если…. Изуку повернется к нему спиной и слегка выгнется, чтобы устроиться поудобнее. От подобных манипуляций его тело окажется так близко, угрожая вторгнуться в личное пространство Шото и оставляя всего несколько сантиметров между бедрами Тодороки и… Встрепенувшись, Шото открыл глаза и сразу же моргнул — вода беспощадно заливала его лицо. А затем он моргнул еще раз. Когда понял, что его правая рука сменила курс движения в сторону нижней части тела. (Подсказка: тот же курс выбрала и значительная часть его крови). — Нет, Шото, не сейчас, — вслух прошептал Тодороки, но слова едва ли прозвучали убедительно. Не в ситуации, когда зрение все еще застилали изображения растрепанных зеленых волос, которые будут щекотать его нос, когда Изуку ляжет рядом. Мидория будет очень осторожной «маленькой ложечкой», и если он подвинется к Тодороки, то, конечно, это произойдет случайно. У-у-упс, Мидория смущенно усмехнется через плечо, когда сдвинется к Шото, прижимаясь задницей прямо к стоящему колом члену. М-м-м, в конце концов, это может произойти и не случайно… Нет смысла сопротивляться этому сейчас, верно? Тодороки обхватил член рукой. Верно. С надуманным комментарием типа «шорты так раздражают» Мидория скинет их, оставляя себя частично обнаженным. Восхитительно. Его дерзкая задница будет выглядывать из-под слишком большой пижамной футболки… И, ох, а что, если это будет футболка Тодороки. Та самая его футболка, под которую Шото просунет руку, нащупывая жадными пальцами напряженный сосок, пока идеальная, превосходная задница Мидории еще сильнее вожмётся в его пах. Член Тодороки опасно натянет боксеры, оставляя влажное пятно предсемени на темной ткани. Слишком проницательный Изуку замрет, чтобы бросить сочувственный взгляд в сторону Шото. «Естественно, ему, должно быть, очень неудобно…», — подумает Мидория, опрокидывая Тодороки на спину, чтобы сразу же оседлать его. Покрывая поцелуями извивающийся корпус Шото, Мидория дойдет до эластичного пояса белья, и его пальцы сразу же ловко проскользнут под него. «Определенно, неудобно», — решит Мидория и без долгих раздумий стянет боксеры вниз. Напряженный член Тодороки освободится от давления ткани, пульсируя прямо перед ухмыляющимся ртом Изуку… И, конечно, Мидория на пробу лизнет его. Прямо покрасневшую головку. Тодороки застонал. — Пожалуйста, еще, — хрипло прошептал он. — Шото? — скажет Мидория, дразня головку члена влажными губами. — С тобой все в порядке? Я точно чувствую запах дыма! Реальность грубо ударила Шото по голове, и он резко распахнул глаза. Пошатываясь, Тодороки выпрямился: голова кружилась, и, боже, он практически дымился — одурманенная фантазиями голова наслаждалась своим освобождением от жестокой госпожи «Разумность». Тодороки стремительно потянулся незанятой рукой к регулятору и дернул его в сторону. И сразу же громко вскрикнул, потому что, господи, блядь, безумно холодно — особенно для кого-то, кому обычно не приходится сталкиваться с экстремальной температурой. И бедный-бедный Тодороки Младший определенно не был счастлив, теряя кровь быстрее, чем располосованная ножом жертва. Но, черт, с каких это пор души в общаге такие послушные?! И, блядь, сильная пульсация охватила его голову, напоминая, что Мидория задал вопрос… — Я в порядке! Кхм, я просто… потерялся в мыслях. В тех самых мыслях, в которых Шото лишает девственности парня, находившегося всего в нескольких метрах от него. Но, конечно, только в мыслях. Мидория, кажется, был удовлетворен его ответом, и самое время наконец вылезти из душа. Обтеревшись полотенцем и небрежно натянув одежду, Тодороки резко открыл дверь, чтобы заметить, что его друг — да-да, именно друг — удобно устроился на его кровати, очаровательно скрестив ноги. Вот уж точно 10/10. А+, Мидория. Хах, прям из огня да в полымя. — Эй, Шото, — улыбнулся Мидория. — Я надел одну из твоих пижам. Надеюсь, ты не против! Все-таки надел его пижаму, да-да. — Ах, да, — выдавил из себя Тодороки, занятый рассматриванием острых ключиц Мидории, на которых свободно повисла слишком большая футболка. Тодороки Младший дернулся — вероятно, он не планировал надолго успокаиваться. Даже несмотря на внезапное моржевание. По крайней мере, теперь никто не скажет, что у Тодороки недостаточно… кхм, решимости. Поймав себя на том, что слишком долго пялится, Тодороки отвел взгляд от своего платонического объекта дружбы и сел напротив, мучительно осознавая каждый истеричный скрип кровати. Почему именно Тодороки был проклят всеми своими движениями источать бесконечную неловкость? Обычная односпальная кровать, а генерирует столько ненужного шума. Возможно, ему стоило подумать о такой… непрактичности, чтобы избежать погружения в фантазии в душе. «Да», — согласилась с ним язвительная часть его мозга. Его действительно должен был успокоить тот факт, что его хилая кроватка будет ужасно скрипеть, пока сам Шото будет страстно вдалбливать в нее Мидорию. И ему определенно стоило подумать об этом тогда, а не сейчас. Тодороки Младший услужливо представил Мидорию, издающего слишком много… шума, и это заставило Тодороки Старшего сглотнуть. Господи Иисусе, кстати о шуме: Шото был вполне уверен, что даже одним глотательным движением он уже превысил сотню децибел. Почему он должен быть самым чертовски неловким человеком на всей этой гребанной планете?! — Итак, — начал Мидория, и нет-нет, Тодороки точно не пытался выпрыгнуть из кожи от одного лишь его слова. — Чем бы ты сейчас хотел заняться? Тодороки откинулся назад, облокачиваясь на руки, и задумчиво уставился в потолок. Просто расслабься. — Если быть честным, то тобой. Ровно пять секунд потребовалось Мидории, чтобы залиться румянцем, а душе Тодороки — чтобы освободить бренное тело. — Ч-ч-ч-ч-что-о-о-о-о-о… — бессвязно лепетал Мидория, приближаясь к рекорду Гиннеса по самому длительному заиканию, и Тодороки любезно решил прервать его. — Да, помнишь, я сказал, что потерялся в мыслях? На самом деле, я дрочил, представляя нас, спящих в одной постели, — выпалил Шото, прежде чем успел подумать или хоть как-нибудь среагировать, или хотя бы выбросить себя из окна. — Ну, очевидно, не просто спящих. И мне действительно стыдно за это, ведь ты все еще мой лучший друг, хотя я искренне считаю, что ты супер горяч и у тебя восхитительная задница. Иногда я замечаю, что пялюсь на тебя, и помнишь тот раз, когда я поджег физкультурный зал? Это потому, что ты был… Тодороки резко зажал рот ладонью, болезненно ударяя себя по зубам. Что за херня происходит?! Это ведь не часть причуды?! Он на такое не подписывался! Мидория выглядел так, словно его со всей силы ударили в желудок, а Тодороки никогда не был так сильно смущен. Черт, выражение лица Изуку… Мучительная судорога охватила бока Шото. Тодороки ахнул от боли, разжав губы ровно настолько, чтобы позволить катастрофе случиться. — Но это не идет ни в какое сравнение с той ночью, когда мне приснился сон… — сердце Тодороки замерло. Он отлично помнил тот вечер, — в котором на тебе была школьная юбочка… — Нет, нет, нет, нет, хватит! — и блузка. Но позволь заметить: блузка не продержалась на тебе слишком долго…. Звучный удар заткнул Тодороки — он с такой силой прижал подушку к лицу, что его голова сразу же отозвалась резкой болью. К счастью, на этот раз ему удалось эффективно заглушить свое бормотание. Ему нужно найти способ обойти эту сторону причуды и побыстрее, потому что не может, блядь, быть, чтобы он наконец раскрыл свои чувства Мидории таким ужасным способом — словно его прорвало словесным поносом. Конечно, Мидория сможет сложить дважды два, но Тодороки все равно хотел сделать «официальное» признание с витиеватыми речами и букетом цветов, со сладкими чувственными сентиментами, романтическим маревом застывшими в воздухе. Может, Тодороки и не современный Касабланка, но точно мог куда лучше, чем это… Определенно, Мидория заслуживает самого лучшего и даже больше, чем просто лучшего. Но не… — Я возбуждался, когда ты надирал всем задницы… — Тодороки усилил давление подушки на лицо, чувствуя головокружение. — Ш-шото? — Мидория выглядел испуганным. Довольно-таки обоснованно. — Что-то определенно не так, мы… мы должны отправиться к Исцеляющей девочке или… черт, она же уехала. Н-но не беспокойся, я помогу тебе, Шото. Шото? Лицо Мидории поплыло, и Тодороки качнулся. Ох, точно, говорят, дышать — это полезно. Или нет. Уж точно не сейчас: лицо придавлено подушкой, желудок бьется в конвульсиях, легкие жжет, голова плывет, а Мидория тянется до него, чтобы дотронуться… ох, нет. Итак, Тодороки сбежал: словно дернув вытяжное кольцо от парашюта, он драпанул к выходу и на последней доле кислорода, растворившейся в его крови, распахнул дверь. — П-подожди! — окликнул его Изуку, но Тодороки несся дальше, скользя к выходу, ведущему на лестничную клетку. Другого выбора нет. Возможно, это остановит Мидорию. Пока его пульсирующий мозг разрабатывал экстренный план, Тодороки ринулся на лестницу, захлопывая за собой дверь и сбегая по ступенькам. На полпути к первому этажу Шото отнял подушку от лица, неистово втягивая ртом воздух. Свернув, он уже нацелился на следующий лестничный пролет, а потом… Бум! Обслюнявленная подушка влетела в хрен знает кого, Тодороки довольно болезненно встретился с полом, перед глазами поплыло. Господи, его челюсть так сильно пульсировала, что за херня произошла?! Его нагнал Мидория?! Почему подушка отлетела так далеко, он всего лишь хотел поспать или умереть, или… — Завались уже о своей гребаной подушке и встань, блядь, с меня! — заорали ему в ухо (что совсем не помогало от головной боли), и Тодороки внезапно осознал, что под ним лежит очень теплое тело. А также осознал, что сверкающие искры почему-то оказались опасно близко к его лицу. — Б-бакуго?! Что за черт, я думал, ты был с Киришимой. Ну, знаешь, вы целовались же, и если честно, я довольно-таки завидую вам, потому что я… Искры стали горячее, и оголодавший от недостатка кислорода мозг Тодороки наконец учуял запах смерти. — Е-ебать, остынь ты со своими взрывами. Одного шрама более чем достаточно. — Тогда сдвинь свою жопу! — Господи, они действительно были очень близко — практически лежали друг на друге. Словно в том корявом сценарии этти, о котором Шото уже вспоминал ранее. Но теперь это шоу приобретало самый худший сюжетный поворот, что вообще можно было придумать. — Я не хочу слушать твои безумные ебанутые фантазии про аниме, просто, блядь, съебись! — Бакуго схватил Тодороки за плечи и начал пытаться сдвинуть его, пока колено Тодороки, вероятно, подчиняясь самому катастрофическому тропу (пожалуй, после «Титаника»), легонько, словно перышко, если не легче, потерлось о… — О, боже, у тебя стояк. Удар. — Нифига себе, да у тебя огромный! Меньше чем за три секунды лицо Бакуго налилось бесценным красным оттенком, а его выражение гарцевало от гордости до жуткого смущения то туда, то обратно. — Б-блядь. Да, он огромный, и т-ты… Киришима просто отошел в туалет на секунду. Окей, это не из-за тебя, понял? Ты ебаный…ебаный знак «стоп»! — О, боже. Я лежу на тебе, пока у тебя стояк, и мне так сильно нужна помощь психотерапевта, и я… Бакуго схватил его за воротник, прижимая их лица нос к носу. — Если ты пизданешь еще хотя бы слово об этом, — зарычал Кацуки, — я самолично провожу твои внутренности в последний… — Ш-шото? Каччан? Две головы резко дернулись, чтобы уставиться на шатающегося Мидорию, чьи ноги, казалось, объявили хозяину бунт. — Деку?! — взревел Бакуго одновременно с Тодороки, завопившим: «Это не так, как выглядит, Изуку! Даже если у Бакуго стояк… огромный стояк». — Ох, блядь, ты мертвец, — вскипел Бакуго, перекатываясь так, чтобы оказаться сверху, и угрожающе занося кулак. Хотя угроза не выглядела слишком уж убедительной: Бакуго неуклюже сгорбился, пытаясь держать свои бедра как можно дальше от тела Шото. — С… стояк? — рассеянно прошептал Мидория. Его ноги наконец подняли белый флаг, и он скорее рухнул, чем сел на ступеньку позади него. Кулак Бакуго окутали искры. — Тодороки, твоя половинка с половинкой вот-вот станет ничем с… ничем. — Не лучшая твоя попытка, — произнес глупый (просто идиотский) рот Шото, и лицо Бакуго стало еще краснее (если это вообще было возможно). — Должно быть, я сплю, — пробормотал на заднем фоне Мидория. — Пожалуйста, скажите мне, что это сон. Я никогда не… не ожидал этого… кхм, у тебя бы, конечно, получилось куда лучше, Шото. — Эй! — Бакуго повернулся, чтобы выстрелить взглядом в Мидорию, даруя Тодороки драгоценные секунды перед неминуемой смертью. — Изуку, пожалуйста, на самом деле все не так, как выглядит. Пусть и кажется, что я завалил твоего друга детства на лестничной клетке, и, ох, ладно, я только что заметил, что на нем нет футболки. Но моя-то на мне! Очень сильно на мне. Пока, конечно, ты не захочешь, чтобы я снял ее. Тогда она будет очень сильно не на мне. — Я не верю, что это происходит, — застонал Мидория, утыкаясь лицом в ладони. — Знаю, это выглядит ужасно, но, Изуку, когда ты только поймешь, как глупо я втюрился в тебя, то осознаешь, что у меня нет причин делать что-то с Бакуго или с кем-либо еще. Ты единственный человек, о котором я мечтаю так страстно, что едва могу думать о чем-то другом. Ты единственный, кого я так сильно хочу поцеловать, что становится даже больно. Только с тобой я хочу просыпаться через двадцать лет, чтобы наслаждаться твоей красивой улыбкой, ежедневно освещающей наше жилище, — Тодороки глубоко вздохнул. — А еще ты хорошо дерешься. И вот так он просто взял и сделал это. Сказал все: пусть с ужасающим красноречием, но все-таки сказал же! Высказал все, что годами беспощадно замуровывалось в его сердце, в том глупом органе, которое так яростно билось о стенки его грудной клетки, словно было готово пробить ее насквозь. И Мидория… ох, он был просто ошеломлен. Его великолепные зеленые глаза широко распахнулись, а исчерченная рубцами ладонь прижалась к груди. Время замедлилось, и секунда растянулась в вечность. Секунда, которую Тодороки не забудет ни-ког-да. Только он, Мидория и… — Да пошло это все нахуй, чувак. … Бакуго, который, развернувшись, наконец скинул Тодороки с себя. Внезапно весь мир осыпался мозаикой, и Шото почувствовал, как он с грохотом летит куда-то назад, пока его не подхватывают сильные руки, которые не могли принадлежать никому другому, кроме… Мидория. Мир собрался по кусочкам в цельную картину, и Тодороки удовлетворенно вздохнул, поворачиваясь к парню лицом. — Изуку, ты самый восхитительный человек из всех, кого я встречал. Я хочу есть с тобой мороженое, смотреть фильмы и дурацкие аниме, и ты такой сильный, черт, побери, я люблю тебя и хочу, чтобы ты взял меня на руки и… — Чертовы геи, снимите себе уже номер, — встав, фыркнул Бакуго. Отряхнув себя от пыли, он направился к выходу, в своей капитуляции не уступая пальму первенства даже Франции — Кацуки даже не удосужился поднять сброшенную майку. С резким лязгом дверь захлопнулась. Тодороки и Изуку замерли — словно к полу приросли. На долю секунды кровь Шото застыла, а затем побежала по сосудам с тем же задором, что и раньше. Хах? И опять тишина. Продлившаяся ровно до того момента, пока Мидория не закашлялся, нелепо скручивая руки. — Хэй, Шото, я… — Изуку замолк, и Тодороки сделал шаг вперед. Дистанция между ними сократилась до метра. Мидория нервно сглотнул, а затем, заметно собравшись, выпрямился. — Шото, если хочешь, я готов забыть обо всем этом. Тодороки нахмурился. Его недоумение усилилось: что-то было… не так, но что именно — он пока не понимал. Мидория продолжил выплескивать свое беспокойство. — Очевидно, ты попал под какую-то причуду или болезнь, или, черт, возможно, у тебя действительно сотрясение, но главное — то, что… что… — Мидория закусил губу, опуская взгляд, — т-ты ведешь себя не так, как обычно, и я… я… последнее, чего я бы хотел — чтобы нам было неловко друг с другом из-за того, что какая-то дикая причуда заставила тебя произносить… случайные фразы. Он рвано вздохнул, и линия, пролегшая между его бровями, углубилась. — Знаешь, типа тех причуд, что заставляют людей совершать безумные поступки, действовать неразумно… Да, — Мидория на секунду замолк. — Хотя, кажется, в любом случае сейчас все идет своим чередом… Конечно, идет своим чередом! Забытая богом причуда наконец выдохлась. Должно быть, двенадцать часов уже прошли! Как еще по-другому можно объяснить эту угнетающую тишину? Мидория пялился в пол, а Тодороки… Тодороки отчаянно пытался подобрать правильные слова. Черт побери, он не мог позволить этому случиться. Именно этому. Жестокий отказ? Да и черт с ним. Не очень приятно, но как минимум намерения Тодороки были бы ясны. Но вот так? Мидория оказался в пятнадцати секундах от истерики, только потому что Тодороки — тупой идиот, который не смог удержать ситуацию под контролем, проведя этот вечер в одиночестве. Или на крайний случай разгрести все дерьмо, в которое он сам себя втянул. Не может, блядь, быть. Тодороки сделал шаг, хватая Мидорию за плечи и впиваясь взглядом в слезящиеся зеленые глаза. — Кхм, Мидория, я… Мне нужно, чтобы ты знал, что… — Изуку удивленно захлопал ресницами, — у меня нет сотрясения. Мидория моргнул раз. Два. Три. Затем прикрыл веки. — Конечно, Шото, — со вздохом он открыл глаза. — Знаешь, давай просто обсудим это все после того, как ты хорошенько выспишься. Как тебе идея? Ох, господи, нет. Шьямалан и его сюжетные повороты отдыхают: Тодороки внезапно заскучал по чертовой причуде. Как минимум тогда он мог отчетливо и максимально ясно выражать свои мысли. Пусть и словесным поносом. Мидория еще раз вздохнул и дернулся, убирая чужие ладони со своих плеч. На короткую секунду покрытые шрамами руки накрыли костяшки Тодороки, и что-то внутри Шото лопнуло. — Я влюблен в тебя с первого года! — выпалил он. — И это не какая-то ложь, гипноз или повреждение мозгов, или еще, блядь, что угодно. Я весь день вел себя как полный идиот, потому что попал под причуду, которая заставляла меня говорить правду. И ты смог узнать настоящего меня. Меня, Тодороки Шото — того же Тодороки Шото, которого ты знаешь уже третий год! Мидория приоткрыл рот: кусочки пазла в его голове собрались в единую картину, и Тодороки, трясясь (или не трясясь), шагнул вперед к Изуку. Слова полились из него водопадом. — Тот же Тодороки Шото, который безумно счастлив называть тебя лучшим другом. Тот же Тодороки Шото, ради спасения которого ты на первом году переломал все свои пальцы. Тот же Тодороки Шото, с которым вы вместе сожгли печенье, спровоцировав пожарную сигнализацию. Помнишь, тогда Бакуго кричал на нас, хотя он последний человек, который имеет право жаловаться на дым. Ну… не считая меня. Тодороки глубоко вздохнул. Мидория практически сжал губы, подняв голову, чтобы уставиться на Шото с таким напряжением во взгляде, что Тодороки почувствовал, как румянец опаляет его щеки. Ну, останавливаться сейчас уже бессмысленно. Взяв ладонь Мидории в свою, Тодороки притянул его ближе. — Я тот же Тодороки, который каждую неделю просит тебя помочь с английским, — он улыбнулся. — Я свободно владею им еще со средней школы. Я тот же Шото, который оказался слишком бесхребетным, чтобы пригласить тебя на танец на прошлогоднем зимнем приёме. Тот Шото, что так много раз мечтал поцеловать тебя, что вести счет этому нет никакого смысла. А ты тот же Мидория Изуку, который позволил мне впервые узнать, что такое настоящая дружба. Тот же Мидория Изуку, который вдохновил всех, кого я знаю, стараться еще сильнее, чтобы стать лучше. Чтобы превзойти собственные способности, — Тодороки сжал шершавую ладонь. — Тот же Мидория Изуку, ради которого я однажды сжег свою футболку. Хотел впечатлить тебя. Тот же Изуку, которого я люблю так сильно, что не могу поверить, что для признания мне понадобилась ебаная причуда. Ох, господи, его довольно сильно трясло, ведь так? Слова закончились, голос перешел на неприятный треск, и это если не упоминать его потные ладошки — конечно, Мидория не мог не заметить этого. Блин, должно быть, он так жалок! Оправдывает свое признание, пока бедный Мидория пытается подобрать слова, чтобы максимально тактично объяснить Шото, что он перешел все возможные границы и… — Ты реально сжег футболку, чтобы продемонстрировать мне свой пресс? В смысле, из-за гари я мог только предполагать, что это был твой пресс… Ох. Тодороки практически услышал звук заевшей виниловой пластинки. — Э? — Шото еще сильнее покраснел. — Я, ну… Тогда я… ну, знаешь, я довольно увлекся своим монологом, и, кхм, не все, что я рассказал, действительно важно, хах, я… — Просто ответь мне на вопрос, Шото, — ох, боже, Мидория ухмылялся, и это было до чёртиков очаровательно. Как Тодороки мог сказать «нет» такой улыбке? — Да. Урарака убедила меня, что это хорошая идея. Эмоции Тодороки смешались, когда Мидория взорвался смехом. Во-первых, Шото почувствовал смущение, то самое, что лейтмотивом проходило через весь сегодняшний день. Во-вторых, он испытал неподдельное восхищение: смотреть на смеющегося Мидорию сплошное удовольствие. В-третьих, он внезапно ощутил влажное давление на своих губах. И руки в волосах. А когда Мидория отпрянул — теплое дыхание на своей шее. — Тогда ты должен поблагодарить ее, — зеленые волосы щекотали кожу Шото — Изуку доверчиво прижался к его груди. — Потому что, безусловно, это сработало. А еще, мистер, вам лучше покаяться за тот сон со школьной юбкой в главной роли. — Да, сэр, — Тодороки усмехнулся в макушку Мидории, крепче обхватывая юношу за спину. — Так на чем мы остановились? — раздался приглушенный, но все также задумчивый голос Мидории. Тодороки не стал терять времени на напоминания, хватая подбородок Изуку и целуя эти идеальные, превосходные губы. А затем еще раз. И еще раз. И примерно еще раз десять. Ради красивого числа, конечно. Тодороки с чувством старался выцеловать всю дурость из этого парнишки. Шото чувствовал покрытые шрамами руки, сжимающие его рубашку, отзвуки довольного мурлыканья, застрявшего в горле Изуку, и собственное сердце, которое стучало так громко, словно запускало двадцать один залп в честь самого большого позора в его жизни. Тодороки также чувствовал, как кондиционер потоками воздуха щекотал его шею, но что он точно не чувствовал — так это то, как секунды превращаются в минуты, пока он продолжает осыпать Мидорию поцелуями. Но самое главное — Тодороки наконец-то почувствовал себя полноценным.