***
Мидория сполз по стене коридора и свернулся в кокон полного отчаяния. — Каччан… — Изуку закрыл лицо рукой. — Каччан прямо сейчас целуется… — Или занимается сексом, — совершенно не помогая, предложил Тодороки, и Мидория приглушенно застонал. — … Прости. Изуку выглядел так, словно внутри него всё умерло. Что вообще могло умереть. Тодороки даже ощутил сочувствие: должно быть, странно (мягко говоря) слышать, как твой детский приятель сосется с парнем всего в нескольких метрах от тебя. — Как минимум он с Киришимой, — предложил Тодороки, предпринимая попытку поддержать друга. — И если хочешь знать мое мнение: он оказывает огромное влияние на Бакуго. В смысле, на его поведение… я не о пошлоте всякой. Мидория отнял руку от лица, чтобы кинуть на Тодороки безжизненный взгляд. — О господи. Я слышал стон Каччана! — И не один, — в полной растерянности кивнул Тодороки. — Прости. Что, блядь, он должен сделать? Сначала он был так близко, чтобы наконец поцеловать Мидорию, а теперь Изуку свернулся в калачик, словно расколотая ванька-встанька. В голове пронеслись воспоминания, и Шото ощетинился. Это он должен сейчас целоваться, а не чертов Бакуго. И это Мидория должен стонать, скидывать одежду, смотреть на Тодороки огромными зелеными глазами, ожидая, когда Шото наклонится и иссушит его поцелуями… Блядь. Внезапно ему опять понадобился душ. Но уже совершенно по другой причине. Вздохнув, Мидория апатично поднялся на ноги. — Ну, не думаю, что я смогу вернуться сейчас в комнату, если, конечно, не хочу опять собственными глазами наблюдать, как рушится мое детство. — Технически мы ничего не видели, — сказал Тодороки. Мидория опять уставился на него — в этот раз даже более осмысленно. Тодороки засчитал это как прогресс. — Блин, кто-то слишком много открывает рот сегодня. Тодороки тихо усмехнулся и, не сдержавшись, выпалил: — Ты о Бакуго? Прошло три секунды. Четыре. Тишина. Сожаление за сказанное затопило внутренности Тодороки. Он завел шутку слишком далеко? Очевидно, что Мидория был слишком расстроен инцидентом и… Изуку взорвался смехом, дыхание выходило из него с громким фырканьем. — Что? Ш-шото, ахаха, в этом нет, хахаха, никакого смысла! Открывает рот, открывает рот на кого, ахаха? На Киришиму? — Мидория схватился за живот, откидывая голову на стену. Слезы начали скапливаться в уголках глаз, а с губ срывались смешки. Видят небеса, Тодороки безумно хотел поцеловать его. — Да, по всей видимости, Киришима, — Тодороки пытался заставить сердце снизить скорость. — Я, кхм. Ты можешь посидеть в моей комнате, пока, эм, так сказать, шторм не кончится. Если, конечно, ты хочешь избежать чего-то потенциально травмирующего. Мидория выпрямился, вытирая глаза. — Ловлю тебя на слове. Думаю, мое детство и так приняло на себя слишком много непоправимого ущерба.***
— Чувствуй себя как дома, — произнес Тодороки, и Мидория, приняв его предложение, вскарабкался на кровать. От такой картины у Тодороки странно закололо в желудке, и он сипло сглотнул. — Пойду умоюсь, — Мидория кивнул, и Шото захлопнул дверь ванной комнаты. Отступив в безопасность, Тодороки заставил себя выровнять дыхание и повернулся к раковине. Намылив руки, он накрыл ими лицо и начал тереть виски с чуть большей силой, чем это было необходимо. — Это не было хорошей идеей, — решил посовещаться с собственным отражением Шото. Капли воды стекали по его припухшей челюсти. Черт, не прошло и пяти минут, когда «следы» Изуку окружили Тодороки, буквально лишая кислорода: начиная с клубничного запаха и заканчивая тихим бормотанием, доносившимся из выросшей на постели горы размером с Мидорию. Дверь, скрипнув, открылась. — Прости, кажется, мне что-то попало в глаз, — Мидория присоединился к нему за раковиной, оттягивая нижнее веко. Тодороки, отступив, вытер лицо полотенцем. Спокойствие. Сохраняй спокойствие. Мидория, издав триумфальный вздох облегчения, быстро заморгал. — Боже, спасибо, — произнес он, замирая. — Ох, хэй, это же то твое зеркало, о котором я так много слышал, — улыбнулся Изуку. — Надеюсь, оно хорошо справляется со своей работой? — Если под «хорошо» ты имеешь в виду то, что оно отражает мою ужасную «постельную» прическу каждым утром, то тогда да. — «Постельную» прическу? — промямлил Мидория, расфокусировав взгляд. — Это вау, кхм. Забавно. Тодороки просто пожал плечами и прислонился к стене ванной. Мидория, моргнув, выпрямился. — Хах, просто потому что обычно твои волосы выглядят отлично! А вот мои безнадежны. Как сильно я бы ни старался, они всегда выглядят так, словно я только что очнулся от своей еженедельной дремы в госпитале. — Не преувеличивай… В прошлом месяце тебя госпитализировали всего раз, — невозмутимо сказал Тодороки. — И тебе не стоит беспокоиться из-за прически. Как минимум твои волосы не напоминают карамельную тросточку. — Но люди любят карамельные тросточки! Есть куча вещей куда хуже. Например, птичьи гнезда, — Мидория оттянул одну из зеленых прядей. — Так случилось, что я люблю птичьи гнезда. Щеки Мидории порозовели, и он поспешил отвести глаза. Тодороки проследил за его взглядом: цементная затирка между плитками на полу ванной никогда не удостаивалась столь напряженного изучения. Внезапно Мидория застонал и развернулся лицом к Тодороки. — Я… когда ты говоришь такие вещи… типа «я люблю птичьи гнезда» или то, что ты заинтересован в одноклассниках… почему, — его щеки покраснели еще ярче. — Почему ты говоришь их? Странный вопрос. Тодороки опять пожал плечами. — Потому что это правда. Мидория закусил губу. — И всё? Брови Тодороки недоуменно поползли на переносицу. — Да? — произнес он, а затем мягко продолжил: — Я всегда искренен рядом с тобой, Изуку. — Ах, я… я понял, — голос Мидории наполнился странной дрожью. А взгляд опять вернулся к полу. — Ну, кхм, думаю, будет лучше, если я пойду. Тодороки нахмурился сильнее. Он где-то облажался? Кинув взгляд на лицо Изуку, на морщинки, пролегшие между его бровями, Тодороки понял: да, он где-то облажался. Классический случай. Шото не хотел, чтобы Мидория уходил от него грустным, мрачным и совершенно не похожим на самого себя. — Ты должен остаться. — Хах? — Мидория вздернул голову. В один из таких дней у него заклинит шею. — Почему? — Ну, не считая того факта, что мы хотим избежать повторного разрушения твоего «детства», я, — Тодороки глубоко вздохнул, — хочу, чтобы ты остался. — Ох, — выдохнул Мидория. — Тогда ладно! Ах, вот так он больше похож на себя: губы Изуку расплылись в улыбке на тысячу ватт. В той самой, что заставляет Тодороки делать глупые, идиотские вещи… например: — Ты можешь остаться с ночевкой. Если хочешь. Тысяча ватт быстро превратилась в добрых десять тысяч, и Тодороки проклял тот факт, что он не может попробовать эмоции Изуку на вкус. — Я всегда хотел провести с кем-нибудь ночевку, — пробормотал Мидория. — Как-то я остался у Каччана, когда мы были детьми, но теперь Киришима разрушил этот мой период жизни навсегда, и мне срочно нужно создать какие-нибудь новые воспоминания. Потрясенный Тодороки вернулся к функции по умолчанию: он кивнул. Черт, он совершил ужасную ошибку и знал это. Дурацкая ночевка и тот факт, что, по всей видимости, он все еще находился под причудой. Стратегия на пять с плюсом, реально. Ох, ну единственный курс действий сейчас — это избегать ошибок любой ценой. — Ах, черт, — Мидория опустил взгляд на свою одежду. — Мне не в чем спать. — Можешь взять что-нибудь из моего, — произнес Шото, совершая еще одну ошибку. — Чудесно, спасибо! — Мидория продемонстрировал ему самый милый поднятый вверх большой палец, и Тодороки понял, что самое время взять… тайм-аут. — Я пока приму душ, — объявил он, решительно выпроваживая Мидорию из ванной. — Подожди, разве ты уже не принимал сегодня? — Принимал, — дверь в ванную с кликом защелкнулась. — Можешь надеть все что угодно из того, что найдешь.