Bakemonogatari

      Мир прекрасен. Таджима всегда знал — возможно! Вот только… силёнок не хватило заткнуть противников этого самого мира. Но! Смогли! И кому благодаря? Конечно — Великому Шитуризенчи! Без преувеличения и фальши! Ибо именно он, и никто иной, состряпал Мадару, сильнейшего во всея…       — Тихо вы! — шикнули из подворотни, что совсем рядом, через дувал-не-дувал.       Знакомый голос выдернул Таджиму из сладостного самолюбования. Ухи навострились, подслеповатые глаза сузились да в щёлочку юркнули, что в заборе поблёскивает в свете полной луны, ну, не — в, а скорее — к. Дом бывшего главы Сенджу по ту сторону хлипенького сооружения, исключительно для вида возведённого, почти впритирку к минке бывшего главы Учих. Посреди огорода-двора сакура раскинулась, тварь такая, разрослась, а-ки сука на дрожжах, пришлось не огибать деревяшками, а прямиком пускать — насквозь. Вот шумиха-то поднялась, срань Господня! Старший отпрыск Босеки завопил писклёй, мол — больно деревцу, что творите, изверги-Ироды?! Значит, людей шинковать — не вопрос, справимся до обеда, быть может и — за, десятками на раз-два, а как дерево дырявить, больно красавцу? Бревно пустоголовое, пьянь бестолковая…       Знал Таджима, что Сенджу маленько того, этого — самого! Клинет основательно и зачастую — не в ту сторону. Ну, да ладно. Куда интереснее похождения врага ненаглядного. С месяц замечает странности. Буцума всё чаще по углам ныкается, с Инузука на — вась-вась общается. Лыба до ушей, харя не то опухшая, не то растолстевшая, глазища красные, навыкате, едва ли не багровые, шаринган и рядом не стоит. Догадывается, конечно, однако этого ой как мало. Надобно проверить, желательно — лично.       Весь следующий день Таджима круги вырисовывал на энгаве, придаваясь думкам. Помнится, пыхтеть начинали вместе, ещё шпаной зелёной — тырили у дедка табак, убегали на речку и учились искусству владения кисэру. Оказалось — это вам не хенге цеплять, не катоном плеваться и не дотоном шмалять — долго, утомительно, пусть и результатно. Сначала настругай траву блядскую, и, смотри, помельче там, затолкай в отверстие размером с детский мизинчик, раскури, так ещё и правильно затянись. Первый не-опыт подкосил — буквально, до фигурально, как ползком вокруг Земли за восемьдесят дней. Голова улетела, в глазах поплыло, а опора под ногами и задницами пустилась в пляс. И сразу — мир любим и дорог, все друзья и все милы.       Таджима резко остановился, насупился слегка.       — Тьфу ты, занесло не туда.       Так к чему в воспоминания ударился? Да вот беда приключилась. После завершения миссии с кодовым названием — страшно тайная — Таджима завязал, совсем.       Глаз предупреждающе задёргался, болью прошил затылок за враньё — наглое и бессовестное.       Да-да, приукрашивает чутка. Не узлом завязал, но завязал. Изредка, когда нервы сдавали. А вот Буцума не смог избавиться от зависимости. Знает, не раз на поле боя сталкивались, не раз нюх острый выхватывал из букета запашков тот самый, что зовётся — табаком. Возможно ли, что перешёл трухлявый на разновидность зелени покрепче?       — Да сколько раз говорить — тихо вы! — снова ночь на дворе, снова шёпот по углам.       Таджима хмыкнул. Вот значит как… Шалим, Босеки?       Собрать картину удалось, а дальше — проще, чем курицу на ужин прирезать. Таджима со знанием дела пошёл к Инузука, наплёл про мигрень сраную, прострелы ведьмины и получил заветный свёрток. Маленький, компактный и до ужаса вонючий. Пробовать содержимое не просто — не стал — побрезговал, а приобрёл товар с одной лишь целью: посмотреть, чем травят соперника, которого рано или поздно прихлопнет сродни блохе.       Когда шаринган отсканировал траву по баснословной цене, Таджима заржал, да так, что перебудил два квартала — Сенджу и Учиха.       — Вот же ж, дурная голова. Интересно, сколько бабла ты угрохал на это?..       Таджима пытался успокоиться, но каждый раз, как глаза цеплялись за свёрток злополучный, истерика накатывала с новой силой. Дождаться бы утра, но, думается, помрёт от удушья раньше, чем вспыхнет луч алый, ну или оранжево-жёлтый на горизонте.       С трудом, но рассвета всё-таки дождался. Прихватив бутыль саке и чмокнув жену ненаглядную, чтобы не ворчала ни свет, ни заря, потопал в гости — к соседу, через щель в заборе. Буцума, гордо восседая на энгаве, не поприветствовал, одарил взглядом — хули припёрся, жить надоело?! Но, Шитуризенчи таким не проймёшь, а учитывая, что подслеповат на оба глаза — и вовсе не волнует.       — Доброго тебе утречка, Босеки.       — Оно было добрым, пока нога твоя костлявая не переступила порог одо. Чего надо?       Таджима улыбнулся — мило, невинно, совсем как Изуна, усадил тощую задницу на доски и слегка поморщился. Филейная часть потеряла свою филейность лет так десять назад. Теперь без подушки и шагу не ступит, привяжет к заднице и будет щеголять округлостью везде и вся, а то голова не варит, забывает важное и столь необходимое.       — Пришёл распить с тобой прекрасного винца из брунек.       — Не в настроении.       Периферия уловила белый отсвет в глубине комнаты, а чуть позже явилась она — Лилия Конохи. В белом кимоно и естественным румянцем. С двумя сова-зенами и милой улыбкой наперевес, как тут не растаять? Выше всяких сил и способностей. Прекрасна, нежна, стройна. И надо же, попала в руки евнуха. Милочка, как называет её лис-Онрё, и Таджима согласен с умудрённым опытом дедом, краше с каждым новым витком. А муженёк вместо того, чтобы любоваться красотой неземной, сидит спиной и бесится. Спрашивается — чего ради? Зазноба рядом, сыны — живы, носятся, пасутся, любят и правят. Что ещё для счастья надо?       Закуски опустились на энгаву. Молчаливый взгляд, молчаливый поклон, и тихое шуршание дорогой ткани.       — Босеки, мне тут Инузука траву подогнали, — разливая саке по чаркам, пропел Таджима, — марихуана называется, не прочь попробовать?       — Нет, — с кислой миной на лице отрезал Босеки, пялясь во двор несколько рассеянно.       — Жаль, — скорбно выдохнул Таджима и протянул не-другу масу.       Буцума на удивление принял чарку, сел, как полагается — лицом к собутыльнику. Пригубил, распробовал вкус божественный, и харя подобрела.       — Ладно, сам выкурю, коль не хочешь.       — И давно?       — Что?       — Подсел.       — На петрушку?       Глаза Буцумы изобразили поистине завораживающее зрелище. Таких кульбитов даже Мадара на пару с Изуной не вытворяют, отплясывая на поле боя.       — П-пет… чего?       — Шисо, — Таджима расплылся в улыбке, — дошло?       — Псины блядские! Дорогая, доспехи!!!