Именно в сею секунду, она бежала с лестницы, как с большой старой часовни. Её настигло время, медленно крадясь по ступенькам толстым слоем пыли. Она летела вниз под покровом собственного бесчестья, Серафиме казалось это непозволительно заурядным по теперешнему феодальному обществу.
А вам знакомо чувство, когда вам... Вам симпатизирует не один человек, а несколько? Когда вы каждый день видите их, и не можете определиться? У каждого такое было. У каждого, кто жив и по сей день. У кого есть в голове та самая богиня, махающая своей изящной рукой туда-сюда. Вчера на него, завтра уже на неё. Я бы назвала эту неопределенность «полиаморией».
Представим психологическое взросление. Тебе двадцать. С возраста после пятнадцать лет ты начинаешь понимать, что значит любить и ненавидеть, и каков для тебя шаг между этими двумя понятиями.
Ты понимаешь, что скоро настанет день твоего совершеннолетия. Расставляешь все приоритеты у себя в голове.
У тебя появляется чёткое представление о будущей жизни. То, как будут проходить твои дни и ночи. Что курить, что пить, где ночевать. В это период начинается ветер в голове.
В жизни появляется молодой человек. Мы думаем, что единственный, и это навсегда. Держание за ручку, объятия, поцелуи. Но тут, появляется ещё один такой. Будь то друг парня или парень подруги. Но твоё 'единственный' пропало. Твоё дуновение любви делится на две части. Спутник у тебя один, но есть друг, в которого ты тайно влюблена, но всячески это отвергаешь.
Но любишь. Но отрицаешь.
Каково это, любить сразу двоих?
И у неё наступило время неоднозначности. И сильной такой, неоднозначности. Рома или Олег?
С неба цедил тихий дождь. Капли медленной чередой проникали в асфальт и оставляли мокрые следы.
Кроссовки вдоль и поперёк вымокли, потому что девушки совсем не видела дороги от заплывших слезами глаз.
Самое обидное то, что ты не знаешь правды. То, что ты ночь пробыла с незнакомым мужчиной. И то, что ты осталась под утро без одежды. Ты ничего не помнишь, что было вчера. Помню только то, что пары отменили. Неужели полностью свободный день, повод для вскриков и мартини? Или мне что-то насильно залили? Я не помню. Я не знаю, где Олег. Он без малого бросил меня где-то там, во вчерашнем дне, что сегодня я оказалась в одной постели с его другом. Мало ли, что ему могло взбрести в голову! Я могу только догадываться. Только лишь догадываться...
«Я плачу не от того, что представляю своё насилие, а от того, как люди могли до такого докатиться».
Спустя час, а может два, а может больше, она приползла домой, до нитки промокшая, дрожа всеми конечностями, с красными от слёз глазами и безжалостно убитым настроением.
«Видимо, я в прошлой жизни была ангелом смерти, что мне так не ведёт с мужчинами», — с улыбкой боли и страдания, он а повторяла у себя в голове, наливая горячий чай в кружку, заматываясь зимним одеялом.
С чашкой чая, идёт в комнату смотреть на драму за окном, которая творится там каждый ебаный день. Где ежегодно ездят машины, бегут люди, взмахивая крыльями, оставляя шлейф за собой, летит время. Это всё, как кукольный театр из картона. За ним так интересно наблюдать. Всё двигается, сверкает и блестит
Её невинное умиротворение прервалось сообщением, от которого она чуть не перевернула чашку и не заляпала всё бельё.
Олег Савченко, 17:42
— Я заеду к тебе
— Жди.
Вновь нужно предоставить паспорт жизнерадостного человека, идя по тропе жизни с весёлой песней, на деле фотография паспорта — очередная фотошопная ересь, не похожая на реальность. Хочу быть свободным.
Она засуетилась по комнате, выгребая из комнаты грязь за два дня её здесь отсутствия, запихнула одеяло в шкаф, мокрую одежду унесла в ванную на батарею, а большое непонятное пятно в сердце она залатала фотокарточкой из Полароида, которая ненавязчиво выглядывала с полки, где она была изображена в далёком детстве со своими родителями.
«Грустно», — думала она, смотря на дату, указывающую на две тысячи четвертый год.
Она переоделась в не вызывающую одежду, чтобы встретить Олега в адекватном состояние, и отпустить в таком же.
Минут десять она ходила туда-сюда вокруг двери, обдумывая, что говорить, как реагировать в случае чего, и как не убиться от стену во время диалога.
И вот, звонок в дверь. Она быстро повернула вертушку и на двери и распахнула дверь — на коридоре стоял Савченко, дрожа от холода, держа в руках приятный букет гортензий. В качестве приветствия он улыбнулся, смотря на неё как-то особо, по-детски.
Он протягивает ей букет, а она в то время превратилась в помидорку, которая вот-вот лопнет от смущения.
— Чего ты стоишь, Олеж? Проходит, проходи, промок весь небось. — Фима запускает его в квартиру.
— Раздевайся, чего стоишь у входа, как бедный родственник? — Фима подошла к нему и сняла напрочь мокрую куртку, с которой так и стекала вода. Она стряхнула её, и на них двоих полетели капли дождевой водицы, от чего они одновременно улыбнулись.
Фима хлопотала по кухне, ставя чайник на плиту.
— Ну и зачем же ты пришёл в такую погодку, герцог?
— Извиняться пришёл, — Олег недурно почесал затылок.
— А за что? — при одном только виде Олега, она забыла, что было вчера, и то, что она сегодня проснулась с Ромой в одной постели, и успешно сбежала из той лачуги.
— Как я понял, Англичанин тебе ничего и не рассказывал. Вчера, мы ездили на студию, и там бурлило жерло по написанию нового альбома. Когда нам это нахуй не сдалось, мы пошли на улицу, где потихоньку разошлись. Мы с тобой пошли к обрыву на реку, где мы стояли и обнимались-целовались. И тут, мне написала сестра, что она приездом в нашем городе, и сказала, что через 15 минут будет у меня возле квартиры. Я на пальцах тебе объяснил, что, да как, ты стояла, смотрела, ничего не говорила. Я думал, что тебя куда-то унесло, но ты вроде вчера и не употребляла. Ну и побежал я к машине, за сестрой в аэропорт. Передал Роме, что ты там, и чтобы он тебя домой завёз, но, как я понял, он тебя к себе повёз. Ты прости этого придурка, он это, башкой ринулся.
— Господи, Олеж! — Фима полезла его обнимать, терябя руками его кудряшки. — Как я рада, что ты жив-здоров!
За себя она тогда вообще не волновалась, ей казалось, что это страшилка, на которую надо закрыть глаза, и всё пройдёт. Если вчера ей было дело, куда и с кем Олег уехал, то сейчас она просто восторгается каждый секундой, когда она жива, Савченко жив, мир жив, вселенная существует. Или это она мозги во время дождя отморозила, или она научилась любить то, что у неё осталось, и смотреть на всё под другим ракурсом.
Наливая в кружки чай, она думала, чем же заманить Олега к себе и не проводить ночь одной, потому что эта квартира стала какой-то другой. Чужой и сырой. Когда хотелось выйти оттуда, сморщив нос. Здесь стены отбирают у тебя воздух. Здесь твой уют забирает свет лампочки. Здесь тепло забирает батарея.
Она ловко провела Олега в спальню, предлагая до утра играть в монополию, на что он радостно согласился, что было очень странно. По его обществу и жизненной доли, он должен быть любви обильным подонком, и ему требуется только магия женщин, но он, скорее всего, надеется, что она обнажится для него, но увы, для неё это слишком вульгарно и дрянно.
Часа два эти двое сидели за разложенной поляной, выпивая по бокальчику каждую треть часа, раз от раз говоря вырвиглазные тосты, а потом, весёленькие разложили игру с спальне, вытащили банк, определили фигурки, где Олег оказался свинотой, а Фима — курносым чайником.
Всё шло гладко, никого не беспокоило отсутствие кэша и нечестности банка. Все мирно кидали кубики и ходили, постепенно пополняя арсенал своих улиц и домов, получая вознаграждение от города за карточки, и садясь за решётку, пока судьба не подарит шанс выбраться.
И вот, Фима, лёжа на полу и ожидая того, как Олег походит и отдаст ей кости. Но он прячет их за спину, ехидно улыбаясь и на коленях подходя к ней. В такие моменты, стоит бояться за жизнь, много нынче серийных убийц появилось, которые умело скрываются от правительство под маской какого-то там Олега.
— А? Да? Олеж, что так... — её речь обрывается поцелуем, который тает на её горячих губах, обжигая, и так же незаметно, как появился, исчезает и растворяется на её коже.
После такого, Олег покраснел и старался не пересекать зрительный контакт, но это у него очень плохо получалось, и он вновь смотрел на неё, как предмет искусства.
От стыда, от совести, когда попал на чужую улицу, вместо дани, отдал свою улицу, хотя денег у него было в разы больше, чем у Симы.
К пяти часам утра, когда хмурое ночное небо, сменилось алым рассветом, Олег загрёб себе весь банк, все дома и улицы, и остался необанкротившимся. У Фимы была полностью противоположная ситуация.
Девушка собирала деньги, разбросанные по всей комнате благодаря Олегу, который махала руками и ногами, делая мельницу из денег.
— Собирай давай, чего лежишь? — Серафима сидела на корточках, смотря на этого ребёнка с бумажками на голове, который не собирался слушаться.
— А если так, — Фима встала с ног и легонько на наступила ему на него, держась там несколько секунд, от чего тот скривился и подскочил. — Молодец.
До учёбы оставался час, который они вдвоём провели на кухне, делая утро добрым, благодаря бутылке вискаря и чая. Как всегда, это очень хорошо заходило, когда не закрывал глаза всю ночь, а тебе ещё тухнуть три пары, как овощ.
— Ты там ещё не в хлам? — девушка смотрела на Олега, который ползал под столом.
— Не-ет, ты что? — Олег судорожно говорил и поджимал под себя ноги, мотая головой в разные стороны..
— Всё ясно. Мы так быстро не дойдём, пошли проветриваться. — Она за шкирку вытащила Олег из-под стола и по полу потянула к двери.
— Ну как, хороша погодка? — Фима вела кудрявого под руку, дико улыбаясь, как и Олег, видимо, от похмелья.
Им прямо в лицо лил сильный дождь, стекая и по лбу, и по щекам, и по носу, они ворачали головы в разные стороны, и вода забавно брызгала в воздухе.
— Олег, а что появилось раньше: яйцо, или курица? — Фима в момент стала серьёзней, начала глядеть на Олега своими лупалками, заставляя задуматься над детской загадкой.
Они шли и спорили, приводя какие-то бредовые аргументы, но всё же, не яйцо, ни курица не победили, но может, победила дружба, или любовь.
Весь учебный день прошёл, как и череда всех вчерашних дней, как в школе, они сильно не отличались. Только тем, что в один прекрасный четверг, её отец уехал за границу, и до сих пор, ни разу не вернулся, только высылая деньги. Но все знают выражение "не в деньгах счастье", и порой, оно действительно правдиво, когда тебя окружает мать и её прислужники — нежность, забота, тепло и чуткость... А ведь так не хватает воспитания инстинктов и жесткости, чтобы хоть уметь постоять за себя, а не бросать рюкзак в коридоре, срывать на себе сарафан, своими детскими ручками тереть глаза, когда унижали, когда царапали, когда кричали. Она не виновата, во многом виноваты родители.
А Рома ходил по коридорам мрачнее тучи, и чем-то смахивал на преподавателя философии, у которого была не жизнь, а какой-то роман-эпопея, и она явно не сложилась должным образом, густые чёрные брови домиком говорили за себя.
Они с Олегом чаще просто расхаживали по университету и не то, что разговаривали, а просто орали, развеивая дух этих хмурых душ, принадлежащих на три пары этому учебному заведению, из которых половина заядлые курильщики, половина алкоголиков со стажем.
Спустя чёрт знает сколько времени, проведённого вместе.
— Да, мам, конечно, у порядочной хозяйки всегда в шкафу должен быть долбанный молотый кориандр, который я ни разу в жизни не видела и не покупала! — по всему дому крики, квартира наполняется голосом двух особей женского пола – матери и дочери.
— Нет, я извиняюсь, юная хозяйка, ладно кориандр, но паприка! — мама не переставала действовать на нервы юной особы, из-за чего она, пока разбирала старые вещи из шкафа, которые до этого жили своей спокойной жизнью и никого не трогали, жутко бесилась и безжалостно швыряла эти вещи в стену, поэтому уже через полчаса этой генеральной уборки комната превратилась в превосходство хаоса.
Фима просто гордо промолчала, решая поступить способом из детства, когда до прихода родителей оставалось двадцать минут. Она скомкала все оставшиеся вещи, кинула их к дальней стенке шкафа, а некоторые аккуратно сложенные вещи на кровати положила перед ними, чтобы закрыть эту неприятность. Со спокойной душой выдохнула, встала с пола, захлопнула дверцы ногой и вышла на кухню.
«Мама, прости. Мой дом, моя крепость», — сказала она самой себе по пути.
— Мам, я убралась. — довольная своим делом, она плюхнулась на стул, закидывая голову.
— Молодец. Теперь садись. Будем вместе делать тушёную картошку сейчас. Можешь запис...
— Нет! Ещё этого не хватало!
— Так! — женщина повернулась к ней, вешая на своё плечо полотенце, которое каким-то магическим образом оказалось на кухне, на которой не готовят. — Ты почему мне перечишь? Я тебя год не видела! Если бы не я и не моя поваренная книга, твой отец бы ушёл к соседке с "буферами".
— Ушёл бы, и ушёл. Было бы лучше. Я бы не родилась, не трепала бы вам нервную систему.
— Ты что?! Ты очень хорошая девочка. В детстве была вообще сущим ангелочком! Пузатенькая, щекастенькая, делает, что попросишь, а сейчас спорит, мать родную не уважает!
— Мама! — девушке надоели эти бессмысленные споры, раздутые из какой-то никчёмной фразы, поэтому она вскочила и проскрежетала зубами.
— Не мамкай мне тут!
— Ладно, — она обиженно отвела глаза в сторону холодильника, и почувствовала запах вкусного, свежего, настоящего украинского борща. — О, мамуль, а когда будет супчик готов?
— Вот не будешь есть борщ, ибо нечего так со мной разговаривать!
— Ну мам, ну прости, твоя дочь очень плохая, но она очень голодная, и она съест еду вместе с тарелкой.
— Действительно, Сим, одна кожа да кости. Получишь двойную порцию, — игриво улыбнулась мама и решила проверить, как там борщ. — Ещё минут семь покипит, и готово.
Всё это время, пока борщ 'закипал' девушка делала экскурс по своей квартире. Ни одна комната не обошлась без переключений. В ванной на маму упала бутылка шампуня, в спальне, когда она открыла шкаф, на женщину упала коробка с монополией, которую после прошлой игры положили неровно, и дальше мать не решилась проверять шкаф, в зале было настолько душно, что она туда заходить не решилась, и только в коридоре можно было более-менее нормально находиться.
И в этом самом коридоре, мама девушки нашла фотографию милого мужчинки с «забавными кудрями» и зелёными глазками.
Этот самый мужчинка сейчас тусовался в туре с Ромкой Англичаниным, и даже не изменял, в отличие от своего дружка-петушка. После концертов он вечно нажирался в стельку сорок четвёртый размера, из-за чего тур-менеджер Денис вечно гонялся за ним по городу и увозил их из квартир бедных девочек, как лектор, выбивал из их спален это бренное тело. Весь этот первый месяц Рома услышал столько матершины со стороны своего заботливого товарища астапа, столько стонов, сколько не слышал ни в одной вип-ной порнухе, столько запахов духов, увидел столько женских брендовых шмоток, сколько ни в одном бутике не видел, столько тел, всех размеров и калибров, с разными запахами, химозные духи или приятный запах девственной сирени, с плавными и не очень изгибами, с большой грудью, с большими ягодицами, и с тем, и с другим, плоские и мягкие животики, стройные и звонкие бёдра, пухлые и острые щёки, столько девушек, сколько нет ни в одной бордели, ни в одном блядовнике. Ту самую
«единственную» он так и не встретил.
— А что это за кудряшик? Такой хорошенький... Красивый... Наверное очень
добрый человек, я по глазам вижу. Хотя, фотографии бывают обманчивы. Это твой молодой человек? — мама все это так вдохновенно рассказывала, что казалась, что она описывает мужчину своей молодости, но наверно, за дочь она радуется больше, чем за себя.
Мерц мирно промолчала, выдохнула, стёрла пот от стыда тыльной стороной ладони и опустила эту жалкую фотографию в рамке лицом вниз.
— Мам, налей борща, я кушать хочу.
***
В тот вечер Олег сам попросил его встретить. Мальчик взрослый, сам бы преспокойно мог дойти, заказать экспресс такси и доехать до дома, но нет, надо беспокоить девушку, которая готовится к досрочному тесту, ведь позже она уезжает к отцу. После визита матери, она позвонила ему и все рассказала, как их деточка живёт, где, с кем, что кушает, каким гелем для душа пользуется, а это, на секундочку, 'благородная роза', какого цвета обои в спальне, какой вид из окон, а ведь этой всего лишь жалкий городишко с такими же, как и по всей необъятной Россиюшке серые улице, с серыми многоэтажками, в которых по вечерам горят маленькие огоньки, те же звуки мотоциклов, машин, топот людей, от которых тошнота к горлу поступает, и как же все у неё «красиво».
Точной даты прилёта ЛСП она не знала, да и не до этого ей сейчас было, а когда она получила эту смс-ку, то было часа два ночи, а сима всё готовилась и готовилась, беспробудно готовилась. До посадки самолёта оставалось полчаса, как она, с огромными ярко-фиолетовыми мешками под глазами, опухшим от недосыпа лицом, наштукатурилась в тридцать слоёв, чтобы выглядеть перед любимым, не как распластованное по траве говно, а как любящая девушка.
Конспекты, словари и учебники так и остались на столе. Последние деньги ушли на такси, ведь за десять минут она точно маршрутку не словит и, тем более, не доедет. Глаза закрываются, пока зрачки слепит лампа таксиста. Хочет, чтобы её поскорее выключили, но сил не хватает, чтобы сказать что-то. Она буквально вываливается из машины и ползёт в аэропорт. Падение на лавочку, подушка в виде скрещенных локтей, закрытие глаз, дрёма. Секунда.
Она проснулась, словно по щелчку. Осмотревшись и закинув за спину рюкзак, видит поток людей с синей дорожке. Вот он.
Да, Рома всегда прекрасен. Идёт с зажатой мятной сигареткой в зубах, хотя здесь курить запрещено, но беззаконие — его второе имя. Идёт походкой рок-звезды, красиво, надменно, элегантный шаг первый, изящный шаг второй, вот-вот, и он ебнётся рожей в пол. От этого на её лице проскочила кратковременная улыбка, но переведя взгляд...
А вот и Олежка. Тот самый милый и красивый мужчинка, который украл у неё первый поцелуй и невинность, который подарил ей самые положительные эмоции и чувства, даже счастье. Детское счастье. Под плечом он держал какую-то девушку. Яркие, ядовито-красные губы, такое же платье, в обтяжку, а на ней накинута джинсовка. Она помнит её, когда-то, во время прогулки он тоже давал ей эту куртку, чтобы согреться. Каблуки. Девушка идёт на них, словно парит, женственно, дорого и эскортно.
«М-м-м...» — хрипит она, как на щеках начинают гореть соленые дорожки, но она не теряется. Летит в туалет, благо, он не платных, залетает в одну из кабинок и кидается в стену, ударяется головой а край унитаза и сползает по стене. Находит в рюкзаке нож. У некоторых алкоголь всегда под рукой, а у неё канцелярский нож. Вещь очень полезная. Срывает с себя косуху, буквально располосывает руку на много мелких частей, как на пол капают тысячи маленьких капель крови.
В туалет кто-то зашёл.
Сердце замерло. В горле повис ком. Слёзы застыли на глазах.
— Я хочу тебя, — явный мужской голос. Явный голос Олега. Да, для него измена – ничто. Возможно, он специально заставил её выйти из дома в такую ненастную и дождливую погоду, чтобы оправдать её. Он никогда никому не говорил, что любит издеваться над людьми, особенно над молодыми девочками с одного курса, со сложным детством, со сложным положением, но он тварь, ему всё равно. Он знал, что девушка в первую очередь побежит в туалет, она очень предсказуема. Он пробыл с ней дольше, чем с другими, чтобы получить наиболее сильный результат. Мужчина узнал её лучше других, и сейчас получает то, что действительно хочет.
Ветром гуляет по модельному телу этой девицы, ему вполне таких хватает для удовлетворения своих животных потребностей. Поцелуй за поцелуем, укус за укусом, всё для того, чтобы Фима услышала.
Чтобы руки были, как доска для разделки мяса, чтобы горничная убирала кровь, чтобы сюда приехала скорая.
Девушка же ничего не отвечала, она отвечала действиями. Подняв свое платье, под которым не было абсолютно белья, через пару секунд она уже отдавалась Савченко, который все это время думал про другую женщину.
что я могу,
когда ты
разбиваешь меня на части своим
«навсегда»?
