Свой среди чужих

      Неспешной лёгкой походкой подходит к концу первый месяц лета. Он был действительно тяжёлым, особенно для одиннадцатиклассников. Сплошные подготовки, зубрёжки, репетиторы, бессонные ночи и тонны стресса на подростковые плечи. Сейчас же, когда последний экзамен сдан, последний результат уже известен, молодёжь освобождена от бремени рутины и стресса на недолгое время. Но даже так они рады такому крошечному глотку свободы.       Совсем скоро Борис подаст документы в Воронежский институт МВД России, а пока он лишь гордо держит в руках результаты своего ЕГЭ: Русский язык: 98 Обществознание: 91 История: 85       Этот парень твёрдо решил для себя, что старательная учёба вскоре окупится. — Эй, земля вызывает Борю! — чья-то рука торопливо хлопала по плечу Бориса, — Чувак, выпускной же, давай повеселимся! — это был Женя — единственный друг Бориса, — Чёрт, я так завидую твоим баллам, с ними хоть в МГУ иди, сдался тебе этот Воронеж! — этот рыжий генератор бесконечно-долгого текста всё не умолкал, — И почему выпускной сделали двадцать второго, а не как все, двадцать третьего? — а вот это был вопрос посерьезнее, учитывая тёмную историю этой даты. — Учился бы, а не страдал фигнёй, то и набрал бы больше пятидесяти, — Борис поправил помятый галстук, а после как-то странно огляделся, он в последний раз видел свою школу, как ученик и теперь вернётся в это захудалое сельское учреждение лишь как родитель. Хах! Родитель! Ещё не оторвался от мамкиной… ах, да, точно, её то и не было. — Эй, Тихомиров, подвинься, ты девушке мешаешь!       «Знакомый голос, отдававший гнильцой. Верно, Максим и Лида. Макс — наверное, единственный человек в школе, от которого меня воротило, а с Лидой всё куда сложнее. Она считает себя моим другом, но я так не считаю. Раньше, в восьмом классе она мне нравилась, я даже предложил ей встречаться… Шесть дней, шесть, Карл! Вся эта «идиллия» кончилась, как к нам перевели нового ученика: рослый, с мужественной фигурой, уймой талантов и читерской удачей. Очень скоро пол школы бегало за ним, как ошпаренные, парни ценили и уважали, а учителя души в своей «звёздочке» не чаяли. Лишь я да Женя не верили в его идеальность. Шумные тусовки с горячительным, сомнительные таблетки. Он мог себе это всё позволить: сынок богатенького папаши, но он даже глазом не повёл на похоронах главы семейства, ему было плевать. Через три месяца его мать вышла замуж во второй раз, но её суженый по «необычному» стечению обстоятельств покончил с собой. Говорят, что это был не суицид. Отчим — не родной отец, но Максим даже не пошёл его хоронить, а спокойно сидел за своей партой, царапая на ней каракули, порой, ухмыляясь. Всё же есть одно, за что я могу быть ему благодарен. Именно тогда я и решил пойти на полицейского, я чувствовал, что и с ним и его покойным папашей связаны весьма сомнительные тёмные делишки. Да, если отбросить фанатизм, то это было очевидно»       Борис погрузился в себя и даже не заметил, как что-то острое проделало дыру в боковом кармане его пиджака, откуда вывалился телефон и с громким треском разбился, возвращая парня в мир реальный. На секунду школьники скосились в сторону Тихомирова, склонившего спину и собиравшего остатки своего устройства, перешепнулись, хихикнули и продолжили слушать однотипную речь педагогов о добром пути в будущее. — Этот, ублюдок! — кипел Женя. Его глаза устремились в сторону трибун, куда уже приближался за своими наградами Максим. — … За отличную учебу! «Пол школы корпело над ним» — … За активную гражданскую позицию! «Один единственный раз снёс венок к памятнику героев Великой Отечественной» — … Высокие достижения в спорте! «За ним буквально на коленях ползали учителя»… и творчестве! «Большая часть его «работ» принадлежало мне или кому-то ещё.       Оглушающие аплодисменты накрыли меня со всех сторон. Так долго, нестерпимо долго, он забирал награды, благодарил педагогов, шёл обратно. Он наслаждался своим величием. — Тихомиров Борис Александрович, за старательную учёбу получает аттестат об окончании образования…       «За отличную учёбу, достижения в спорте и творчестве, а ещё, совершенно неожиданно, медаль!» — Жаль, что он тебе не пригодится… «А вот это что-то новенькое».       Озадаченный Борис вернулся к Жене и открыл свой аттестат, где большими красными буквами было написано: «Аннулирован в связи с депортацией». — Чего блять? — вырвалось у Тихомирова. — Не выражайся в храме наук, — Максим не упустил возможности опустить Бориса прилюдно ещё ниже. Похоже, неприязнь у них была взаимная.       «Плохая, очень плохая шутка!» — Тихомирову было уже плевать, что церемония не окончена. Он просто ушёл, нет, убежал домой. Единственный, кто точно должен был всё знать — это его отец.       От школы до дома его отца было около трёх километров, если пробираться дворами. Сегодня он преодолел это расстояние бегом за минут пятнадцать, стирая ноги в неудобной парадной обуви, и, жадно глотая воздух, барабанил во входную дверь. Её открыл мужчина, но точно не отец Бориса: рослый и громоздкий с нереально пухлой нижней губой и нашивкой коллекторской службы. — Кто вы такой? Что вам здесь нужно? — поинтересовался человек-шкаф. — Я — Борис Тихомиров. Проживающий здесь мужчина — мой отец. А в чём здесь дело? Что вы здесь забыли? — Борис понимал, что кричать на собеседника выйдет себе дороже, поэтому держался. — Наконец, и Вы прибыли. Так Вы не в курсе? Вот записка вашего отца, копии документации для ознакомления и часть ваших вещей, — коллектор протянул несколько листов бумаги и небольшой чемодан.       «Это вообще, блять, не смешно!»       На вырванном тетрадном листе записано от руки: «Привет, Борис, ты уже большой мальчик и должен жить своей головой… «Я так и делал»… у меня возникли небольшие финансовые трудности, поэтому вся моя, а, значит, и твоя собственность будет изъята в уплату… «Эй. Это же не значит, что и дедушкин дом?»… Даже дом твоего деда… «Выродок!»… Не знаю, что ты натворил, но в ближайшее время тебя выдворят из страны в Японию, разве ты не мечтал там побывать?.. «Побывать, а не искать убежище»… Прощай навсегда и не поминай лихом». — Мы уже закончили с другим домом, а с этим остались лишь формальности, — зачем-то сообщил коллектор. — А вещи, мои вещи из того дома да и из этого, это точно не всё, — Борис потряс полупустой чемодан. — Остальное было изъято в уплату долгов, — отрезал коллектор и ушёл, закрыв дверь перед лицом Бориса, — Прости уж, парень, это моя работа.       Поникший Борис уселся на обочине и безучастно наблюдал за потоком машин, счастливыми лицами людей и, как назло, чудесным летним пейзажем. И снова знакомая рука затормошила парня. — Ну ты… и… бегун… твою… налево… — задыхался Женя. Не удивительно, с физ-рой у него всегда были проблемы, — Так что случилось? — Сам толком не понял, — Борис безрезультатно рассматривал копии документов. Мелкий шрифт, размытые границы условий, сумм и определений, бесполезная вода, что заполняла добрую половину страницы и противоречащие друг другу листы. Бюрократический мусор.       «Поговорить с юристом? Ага, разбежался, у меня денег даже на хлеб нет». — Значит, это наши последние дни? — Женя сел рядом. — Похоже на то. Здесь написано, что работники иностранных дел прибудут примерно… сейчас, — Борис смял один из листов, — Что же я такого сделал, нет, вернее, что сделал этот Александр? — орал во всё горло Борис. — Прости, друг, но здесь я точно не помощник. — Ничего страшного… Япония, значит, Иностранец, иждивенец, мигрант. Начальный комплект несовместимости с этой страной, — нервно хихикнул Борис и остановил свой взгляд на чёрном «Форде» с голубой мигалкой. — Значит всё? — Женя всё понял. — Не поминай… То есть, надеюсь, скоро увидимся, — парня обменялись рукопожатиями, а через минуту Бориса уже усадили внутрь салона авто между двух охранников. Не то, что спрашивать, даже дышать было страшно. — Да ты не нервничай, приедем в японское посольство, ответим на все вопросы, — засмеялся мужчина, сидевший на переднем сиденье. «И ведь не боится спереди сидеть».       Внешне, по сдержанному, порой веселому Борису и не скажешь, что он пережил немало бед. Когда мальчику исполнилось шесть лет, он потерял маму. Эти болезненные воспоминания навсегда вгрызлись в его память. Как она боролась с болезнью, как говорила, что не собирается умирать, как плакала, когда он заходил к ней в палату, как постепенно теряла память и способность говорить, как в один день перестала контролировать своё тело и то холодное и серое утро, когда сообщили о её смерти.       По закону Борис должен был остаться с отцом, но уже тогда мальчик понимал всю никчёмность того человека. Формально всё так и было, но на самом деле Борис перебрался к своему прадедушке Владимиру, жившему в небольшой брянской деревушке. Гороховка — деревня, давно уже переродившаяся в дачный посёлок, где среди схожих дачных кирпичных теремков возвышалась двухэтажная бревенчатая изба. Борис был поражён красотой и могуществом постройки, а диковинное совмещение славянских и японских элементов просто взрывали мозг. Сочетания мощи бревенчатых стен и элегантной японской крыши, ставни, разрисованные древними славянскими и японскими мотивами. Внутри контраст продолжался уже в мелочах, уступая практичности.       Сам Владимир встречал правнука на пороге с доброй улыбкой, проступавшей через густую бороду. Этот миловидный дед пережил Советско-Японскую войну сорок пятого года в шестнадцать лет в родном Александровск-Сахалинском. Будучи ещё мальчиком Владимир часто мог наблюдать японских бродячих торговцев с их причудливыми товарами, приходящих с юга Сахалина, в нём горел огонёк познания той страны, который не погас даже после войны, а лишь разгорелся сильнее.       Азы языка, культуры и истории Владимир освоил к двадцати двум, а мог считаться знатоком в свои сорок пять, но любовь к стране восходящего солнца передалась лишь правнуку, который мог часами слушать прадеда о том, как он спас жителей острова Шикотан от бомбардировки напалмом или истории из японской мифологии. Так Борис тоже начал изучать культуру, быт, обычаи, историю и язык этой страны с шести лет       Однажды Борис спросил Владимира, а почему он живёт на Брянщине, а не на Дальнем Востоке. Ответ оказался прост: верхам просто было не по нутру, что советский человек постоянно высматривал возможности сблизится с «узкоглазыми», поэтому его сначала вежливо попросили, а после уж со свистом улетавшего партбилета выселили в брянскую глушь, чтобы не выёживался со своим познавательным интересом.       Так, за десять лет совместной жизни Борис перенял абсолютно всё, что знал его прадед, а с современными технологиями и возможностями даже переплюнул старика, хотя связь в Гороховке была как в глухом лесу. Так же, за те десять лет, Борис ни разу не виделся со своим отцом. Он лишь знал, что прадедушка, дабы откупиться от того оболтуса, оставил ему детские отчисления Бориса, а жили эти двое на приличную пенсию Владимира и ни в чём не нуждались.       В две тысячи пятнадцатом году скончался сначала сын Владимира: Виктор, которого ни разу не видел Борис, а через неделю в свои восемьдесят шесть и сам Владимир. Прощаясь с почти взрослым правнуком, он лишь сказал: «Не надейся ни на кого. Добивайся всего сам, но не забывай быть внимательным и бережным». Так и ушёл этот старичок: тихо и безболезненно. С той самой улыбкой, прятавшейся за бородой. Похороны пришлось организовывать Борису. По старой записной книжке прадеда, он узнал и про его деньги на чёрный день и банковский счёт, оформленный на Бориса, а главное, контакты его коллег и друзей. Из знакомых на похоронах оказались лишь старший брат Бориса с женой и дочкой. Девочке было только пять, но она задала неожиданный вопрос: «А почему дедушку закапывают? А нас тоже будут закапывать?»       Рок ли судьбы или простая случайность, но через год, за день до годовщины, семья дяди Анатолия попала в ДТП, в котором чудом выжила лишь его дочь Даша. — Маму и папу закопали. А тебя, дядя? — Даша всегда хорошо ладила с Борисом, когда гостила у него и Владимира. — Я тебя не оставлю… должен же кто-то подобрать тебе жениха… — Борис улыбнулся сквозь слёзы и отвернулся, — Куда ж ты полетел, брат, тебе же всего двадцать пять стукнуло, — Борис смахнул слезы и взял за руку девочку, — Пойдём-ка в дом, а то на улице зябко. — А ты заваришь мне чай? — Самый лучший… самый вкусный…       Борис души не чаял в Даше, а для неё он был едва ли не вторым отцом. Добрый, весёлый и сильный — этим он напоминал девочке папу. В Гороховку Даша с семьёй или одна наведывалась каждые три месяца, на недельку или даже две. И каждый раз задавала родителям одни и те же вопросы: «А можно ещё съездить к дяде и дедушке?»; «А можно ещё немного побыть у них?»; «А почему дядя Боря не хочет поехать вместе с нами?»       Да, Борис любил Дашу, но не мог он оставить своего старика и не хотел быть обузой брату… быть пятым колесом.       Образ каждого дорогого человека проскочил в его памяти, пока «Форд» неспешно болтыхался на кочках и ямах… Тихо, противно тихо, нельзя было расслышать ни подвески, ни звуков природы, ни дорожного шума, даже магнитола была выключена. — Эй, Дима, включи музыку, а то и уснуть можно с такой звукоизоляцией! — возмутилась неизвестная Vip-персона. Водитель несколько раз клацнул пальцами по магнитоле, откуда пошла музыка… Treat me like a hammer When I’m in your hand Go crashing down like a ton o' bricks 'Til I’m a broken man…       Борис возненавидел своё желание разбавить тишину и закатил глаза… Дорога предстояла длинная… особенно с таким аудио сопровождением… She’s been my queen since we were sixteen We want the same things We dream the same dreams Alright, alright?       Теперь кислую мину скорчил и водитель. Диме тоже такая музыка была не по нутру…