ℕ𝕠𝕥𝕙𝕚𝕟𝕘 𝔾𝕠𝕝𝕕 ℂ𝕒𝕟 𝕊𝕥𝕒𝕪 Всё золотое зыбко. ©
|||
У него упрёк во взгляде, что кажется теплее чашки с горячим шоколадом и крепче молотого кофе, который многие так любят пить поутру. У него непослушные шелковистые светлые волосы, а ещё сильные руки, что с одинаковым умением и проворством ухватываются за шершавый баскетбольный мяч, за шариковую ручку, если случается замечать его в библиотеке после уроков. — Ты такая жестокая, Акеми. Улыбнулась бы хоть раз мне нормально. Притворяешься неприступной. Так тщетно. И выдыхает. А в карих глазах, чёрт возьми, насмешка. Хитрая, злая. Такая смешливая, что щекотно даже видеть. Издевается же, красавчик, задира. А самому, видно же, как неприятно. — Что-то наш Рёта сегодня хмурый и токсичный. Неужто кто-то доказал, что ты слишком убогий? Ирония, опять насмешка. Но ядовитый взгляд жжёт необычайной для Кисе тревогой, когда цепляется за Хайзаки, не желает двигаться дальше. Признаться, мне и Шого очень смешно наблюдать за этим. Но я не собиралась его целовать. Нет-нет. Просто нет. Но это случилось. В классе. В школьном коридоре точно у кабинета музыки. В спортивном зале. Если бы прятаться было в моём стиле, я бы обязательно спряталась, не желая более думать. Я помню, как карие глаза тогда расширились от испуга. Злость Кисе тоже помню отлично. В тот момент она была подобна вспышке молнии, через секунду — закату, его руки после проигрыша так дрожали, что смотреть было невыносимо. Я отступила с привкусом горькой насмешки. Кисе было противно смотреть в нашу сторону, и с ним ни разу так не поступали. Я не думала, что могу хотеть быть первой.
В четверг вечером мы расстались. А мир не стал более ясным и менее противным.
|||
Я слышала, как кто-то сказал, что девчонки — зло. С каким-то странным сжиманием сердца я выхожу из машины в это прохладное и туманное октябрьское утро на территорию Средней Школы Тейко и в который уже раз вижу эти огромные окна, тяжеловесные каменные колонны у главного входа, всегда окружённые учениками, и это низкое небо, серое и грязное, лениво нависающее в течение почти всего года над Токио. Впечатления, вынесенные мною ещё год назад, в первый день здесь, не изменились и впоследствии; никогда мне не удасться полюбить эту великолепную и мрачную столицу. Вероятно, как и саму школу, ведь все мы прекрасно знаем, что у Тейко очень богатая история, строящаяся чуть ли не веками, один из наилучших уровней образования, высокая репутация — попробуй, обойди. И, конечно же, люди здесь все до подлинного отвращения разные. Да и невозможно найти человека, у которого бы не было какой-то странной истории о тёмном прошлом. Кованые ворота школы за спиной закрываются с лёгким скрипом, который едва можно услышать сквозь вой ветра. Поблёскивает оранжевая полоса солнечных лучей, а я замечаю вдалеке, почти у главного здания школы, ребят в спортивных костюмах Тейко. Кажется, футбольная команда. Признаться, я даже рада, что не баскетбольная. Наверное, какая-то очередная девочка-фанатка, до отвращения желчная, улыбается, наблюдая за тем, как постепенно в человеке начинает проявляться такая дурацкая слабовольность. По счастливой случайности в такие моменты рядом оказывалось то неизменное трио из баскетбольного клуба. И, что даже неудивительно, каждая такая встреча в школьном коридоре оставляла всё больше и больше разочарований. Момои что-то говорила сочувственно, якобы понимая меня. Кисе вскользь называл меркантильным человеком. Аомине укоризненно качал головой. Кажется, уже третий день подряд на душе горько, но уйти — это дать слабину или же остаться в одиночестве. Сейчас с Кисе больше не поговоришь. Я не знаю, как долго он будет таким, считай, морально убитым. Кажется, в тот вечер во время игры в баскетбол ему чуть не сломали запястье. Уже через секунду я внезапно понимаю, что должно быть совершенно наоборот, и крепко теряюсь в контрасте запахов терпкого одеколона и табака. Это нормально, когда в одном человеке ты растворяешься больше, чем во всех и сразу? Ведь есть ещё один парень, который во всей этой истории является словно глотком свежего воздуха для меня. Он ухмыляется гадко, любит играть в видеоигры, впитывает в себя родной, немного душный воздух Токио с его сплетнями и неоновыми огоньками, что мерцанием отдаются в глазах. Хайзаки мне напоминает героев-одиночек в криминальных фильмах, что врываются в дом, полный бандитами, и убивают всех, кто только под руку попадётся, но, должно быть, таким странным образом делают мир чуточку лучше. Очередной порыв осеннего прохладного ветра вперемешку с редкими, но такими мерзкими каплями дождя буквально врезается, заставляя про себя сильно выругаться. Неожиданно появившийся Хайзаки совершенно внезапно выхватывает из моих рук сумку, закидывает толстый кожаный ремешок на плечо, чему-то вновь ухмыляется и совершенно по-наглому лезет мне под кофту. — Постеснялся бы... — я несильно толкаю парня, накрывая его ладонь своей. Хайзаки хмыкает у меня над ухом, заставляя почувствовать лёгкий запах табака и чего-то ещё, едва ощутимого, такого терпкого и с горчинкой, напоминающего мужской одеколон. — Чего это я должен стесняться? — Но известные принципы... Правила? — А если у меня нет никаких? — Как никаких? — Да так, — он небрежно трясёт рукой, по которой только что получил, — никаких. Мой принцип: беспринципность. Кажется, мой принцип — влюбляться в серые глаза, в которых так и заметен огонёк наглости. Это, конечно, странно, но какое-то время я даже сравнивала его с Кисе. И дело совсем не в недостатках характера. Сперва все люди замечают внешность, на внутренние качества глубоко всё равно. Честное слово, я никогда не верила тем, кто только и болтал без умолку, что внутренняя красота куда важнее, чем внешняя. Что надо смотреть в душу, это же важнее. А, вот, будь человек самым добрым на свете, но совершенно не красивым, вы бы хоть посмотрели на него? Завели бы диалог? Поинтересовались бы как жизнь? Да? Я, вот, тоже нет. Досадно. Но, безусловно, правда. До начала урока чуть больше пятнадцати минут. Я смотрю на Шого и понимаю, что людей притязательнее, кажется, ещё не встречала. У него замечательные ровные черты лица. Многие девчонки в моём классе даже позволяют себе иногда назвать его смазливым, но весь образ сладкого мальчика портили манеры, небрежная причёска, мятая школьная рубашка, сбившийся пиджак, серьги в ушах и серые глаза, что так и смотрят на всех с нескрываемой насмешкой, а ухмылка... Я, поддавшись мимолётному порыву, тянусь рукой к вороту его школьной рубашки, касаюсь чуть потрескавшихся губ своими и сразу же ощущаю, как сильные руки ложатся на мои плечи, через секунду спускаются ниже. Хайзаки ощутимо ухмыляется сквозь поцелуй, что, кстати, меня нередко в нём раздражало, но со временем привыкнуть всё-таки удалось. Даже к запаху сигарет, что нередко ощущался на ткани его одежды, от которого даже мне было неприятно. Но я терплю, потому что именно этого парня хочется любить. — И как мне вас обходить, м? Хайзаки отстраняется первым, а я лишь на долю секунды успеваю заглянуть в его глаза. Если присмотреться, то, наверное, это сродни туману, что позже захватывает твоё сознание. В них не прочитать ни эмоции. Глаза Кисе Рёты совсем другие. Честно, это прекрасные глаза — шоколадный оттенок приправляет лёгкая нотка янтаря, и в них всегда искрится улыбка, даже когда он сам не улыбается. — А неужели Кисе Рёта ещё не наползался на коленях? — по моей спине пробегает стайка неприятных мурашек, хочется глубоко вздохнуть, когда в голосе Шого прямо чувствуется весь яд, чего он практически не позволяет себе в общении со мной. — Удиви нас. — Ну, не сегодня Шого, очень много людей вокруг, — Кисе усмехается гадко, бросая эту фразу. Они сталкиваются плечами, когда Рёта хочет пройти мимо. Я вижу, как на его скулах играют желваки. Он, конечно же, останавливается. И, конечно же, едкую фразу в свою сторону не оставит без ответа. — Да и ты редкостный мудак. Чего тратить время? Чуть сужаются серые дерзкие глаза, твёрже сжимается челюсти — это меня очень напрягает. За очередную драку Шого вполне могут выгнать из школы, поэтому я рукой касаюсь ткани его пиджака и сжимаю сильнее, чтобы перестал. — Защитница. Кисе смотрит точно на меня, и от его сладкой улыбки меня чуть ли не передёргивает — взгляд слишком ублюдочный. Он убирает руки в карманы школьных брюк и выдыхает, становясь сразу таким из себя показательно равнодушно-серьёзным. — Сейчас с девчонкой одной столкнулся. Так ожидаемо смущалась меня, что стало забавно. А глаза у неё голубые-голубые, искренние-искренние. Не то, что у некоторых, да, Акеми? Я только и пожимаю плечами, не могу даже не усмехнуться. Но в голове теперь долго будет звучать этот голос. Противно-противно небрежный. Кисе вновь бросает взгляд в сторону и тоже улыбается, словно бы повторяя. И, если так подумать, они правда очень похожи. Но разница для меня лишь в том, что нахождение рядом с Шого сродни глотку свежего воздуха в то время, как Кисе и делать ничего не должен, чтобы попросту разнести моё существо в пух и прах. Он словно болото, в котором ты утопаешь безвозвратно, ведь в таких, как Кисе, легче влюбляться, но в то же время, любить их совершенно невозможно. — Признай уже просто, что ты везде на последних местах, — Шого рукой проводит по своим волосам. В груди что-то болезненно сжимается, и мне безумно хочется встать между ними. Прекрасно чувствуется, что воздух пронизан нитями напряжения, звенит, неприятной болью отдаваясь где-то внутри. — Может быть, хватит? — мне кажется, словно мой голос дрожит. Кисе закусывает губу, глядя мне в глаза. — Меня так трогает твоё беспокойство, что хочется прям поклониться, но положение не то. Шого резко хватает его за ворот дизайнерской рубашки, а я даже с места сорваться не успеваю. Чья-то рука касается моего плеча, надавливает несильно и отодвигает назад, делая ещё больнее. — Брось, Хайзаки, поговорите потом, без драк, — голос Аомине Дайки низкий, хрипловатый, приятный, а беглый взгляд в мою сторону ожидаемо... никакой, потому что Аомине постоянно думает о баскетболе, а меня это очень часто забавляло. Он же всегда только и рвётся в спортивный зал за школой; многие девчонки да и моё подсознание так и говорят о том, что он парень, в самом деле странный. Невозможно любить только баскетбол, нужно что-то ещё, что пробуждало бы эмоции. Но у Аомине очень красивая улыбка, несмотря на все особенности характера. Я даже не оглядываюсь в их сторону. Мне не нравится быть в отчаянии потом, и я сильнее сжимаю ремень школьной сумки. Сжимаю так, чтобы не вернуться обратно. Даже если там Хайзаки Шого. Не фантастика ли? Кисе смеётся в спину. Это не обидно, потому что, по сути, он просто завидует. — Сато-чан! — за время обучения в Тейко у меня выработалась весьма полезная привычка — не вздрагивать от громких и внезапных выкриков менеджера команды, не закатывать глаза, стоит ей только появиться передо мной. — Там опять баскетболисты? — Опять. У Момои дурной характер — это можно разглядеть, но для этого стоит напрячься. Она несомненно была умной, вдохновенной «руководительницей» и душой не особо гостеприимного баскетбольного клуба, но своими яркими улыбочками и лживой дружелюбностью она могла напудрить и мне мозги так, что когда Кисе однажды выдал, что Сацуки частенько в перерывах между тренировками говорила ему просто расстаться со мной, что оно того не стоит, я ему едва ли поверила. Теперь в глаза Момои мне даже смотреть не хочется, не то, что вообще пересекаться в классе. Кому будет приятно общаться человека, который за спиной щедро поливает ядом и грязью, а в лицо приветливо улыбается и делает вид, что сочувствует? Подобного никто не терпит. Чёртова глупость… Я же рада, что могу улыбаться другим, что жизнь постепенно избавляет от совершенных подонков, правда. Я с лёгкостью могу общаться, мне бывает весело даже если вокруг полным полно тех, у кого за спинами крылья демонов, а в мыслях — желание поддеть кого-то побольнее. Но даже так легко быть решительной, когда не знаешь, куда это тебя заведёт. Лишь одно завораживающее мгновение сможет свести на «нет» много-много лет непоколебимой верности и восхищения. Но кому знать, каким оно будет? И будет ли вообще.