Dum spiro, spero

— Макс, ты в порядке? — спросил меня Сэм после очередной тренировки. Нет, я очень не в порядке… — Конечно, я просто отлично, немного устал, а так прекрасно. Сегодня Джей слишком сильно нас гонял, не находишь? — я подмигнул нашему либеро, и мы разошлись по раздевалке каждый к своему шкафчику. — Да, есть такое, — он смущённо отвел взгляд и стёр пот, ручьями стекавший с его лба. — У вас всё хорошо? Вы поссорились, что ли? Кэп выглядит так, будто сейчас загнется от спермотоксикоза, — я хмыкнул. — Макс, ты опять за своё, — он попытался скрыть улыбку за тканью своей футболки, оголяя торс и разом напрягшиеся соски. — Такой я озабоченный маньяк, ничего не могу с этим поделать. Продемонстрируй своё возбуждение лучше Джею, красавчик-стесняшка, а то мы все скоро поляжем на этом волейбольном поле, — я оставил открытой дверцу и сел на рядом стоящий стул. — Каждый раз, когда мне кажется, что я привык к твоему пошлому юмору, ты умудряешься ляпнуть что-то совсем из ряда вон выходящее, — Сэм закинул форму в рюкзак и натянул свою любимую серую толстовку. — Ну, я мастер языка, и не только в разговоре, — я игриво приподнял бровь, на что Сэм ещё гуще покраснел и закатил глаза, сопровождая все это мученическим вздохом. — И, да, сегодня не жди меня. Я тут надолго, не могу подняться, — я вяло помахал ему рукой и откинулся на спинку стула возле стены. — Уверен? На улице темень, до остановки минут десять пешком, — Сэм нервно топтался у входа, поглядывая на часы. — Намекаешь, что у такого сладкого мальчика, как я, не менее сладкая попка, и меня могут натянуть прямо по дороге домой где-нибудь под кустом? — увидев совсем уж смущенную мордашку либеро, я всё-таки сжалился. — Ну-ну, Сэм, не красней, а то член не встанет, вся кровь к лицу прилила. Иди лучше займи нашего капитана. — Но… — И не волнуйся за меня, я давно уже не маленький, больших писек у чужих дядек не боюсь, а маленькими мне ничего не сделают, — я ему снова подмигнул, а Сэм засмеялся. — Понял, тогда я пошёл, спасибо за игру, хорошего вечера, — попрощался он и вышел за дверь. Я старался держаться до последнего. Ждал, пока стихнут шаги нашего скромного либеро, который стал для меня настоящим другом за тот короткий период наших совместных игр. Мы часто разминались вместе, устраивали утренние пробежки по выходным и изредка заглядывали в полюбившееся кафе «Лимонная меренга», где мне впервые полгода назад удалось вывести скромника Сэма на откровенный разговор и свести две половинки одной души. Едва в темном холле пустого коридора раздался громкий стук закрывшейся металлической двери, оставившей меня наедине с моими многочисленными демонами, я снова почувствовал боль. Лёгкие налились жаром, и стало трудно дышать, а сдерживать кашель уже не представлялось возможным. Когда меня в очередной раз прошило иглами спазма, я не удержался на стуле и рухнул на пол, не сумев удержать стон. Я задыхался, метался в какой-то дикой агонии и не понимал, где нахожусь и что со мной происходит. Я лишь молился, чтобы ушла боль. Дышать было трудно, каждый вдох казался пыткой, будто раскаленные железные прутья ввинчивали мне прямо в легкие. Я зажмурился, надеясь, что меня поглотит долгожданный обморок, но сознание всё не уходило, оно оставалось со мной, здесь, на грязном полу студенческой раздевалки, заставляя чувствовать в груди огненный ком, жар от которого расходился, казалось, по всему телу, и я ощущал каждой клеточкой своего измученного естества отравляющую силу неразделённой любви. Я давно уже понял, какой недуг сразил моё молодое и здоровое тело. Но всё же надеялся, что смогу избежать уготованной участи. Я хотел жить, просто жить и играть в волейбол. Хотел пасовать, хотел читать площадку и людей по ту сторону сетки; мечтал играть с парнями из сборной университета и связывать все их силы воедино; желал быть тем, кто заставит все шестерёнки на поле работать, как слаженный механизм. И я сделал всё, что планировал. Жаль только, что наслаждаться лаврами своих побед мне отвели совсем немного времени. Я не сразу понял, что боль прошла. Не уверен, кричал ли я. Но когда попытался встать, меня всё еще слегка потряхивало от мышечного напряжения. Пролежав в позе эмбриона минут пятнадцать, я с трудом справился с дыханием и даже осмелился вздохнуть полной грудью. Лёгкие сразу прошило жаром. Сделав несколько дыхательных упражнений, рассчитанных специально для таких безвыходных ситуаций, я, наконец-то, немного пришёл в себя и приподнял веки. Яркий свет ламп сразу же неприятно резанул по не привыкшим глазам, и я снова зажмурился. Восстановление после таких приступов всегда проходило болезненно и причиняло огромный дискомфорт. Как будто ты начинаешь жить заново, с нуля учишься ходить, смотреть и дышать. Я опёрся на руки и пополз к стене, чтобы снова сесть на стул. Кое-как встав на дрожащие ноги, я со стоном облегчения опустился на мягкое сидение. Ещё немного и можно будет собираться домой. Сейчас, пару минут, пройдёт головная боль, и я смогу собрать себя по кусочкам и уехать из этого спортивного комплекса, который, очевидно, однажды станет моей могилой, где смерть с радостью распахнёт свои холодные объятья и избавит такого непутёвого меня от мучений. Полностью придя в себя, я поднялся на ноги и начал медленно переодеваться, стараясь всё же не напрягать мышцы и лёгкие. Но дышать снова становилось всё сложнее. Эту часть своего проклятья я больше всего не любил. Как можно скорее нацепив на себя футболку и сунув голые ступни в шлепанцы, я побежал в туалет, где склонился над раковиной с мучительным стоном. Ожидание сейчас страшнее всего. Врачи говорят, чем быстрее состояние ухудшается, тем быстрее приближается конец. Я ждал. Ждал, пока наступит последняя стадия моей болезни. И вот спустя пару мгновений я почувствовал, как лёгкие снова горят огнем и приближается тошнота. Огромный ком будто застрял в горле, и я закашлялся. На удивительно белоснежной раковине появились капли крови, а на языке я почувствовал привкус железа. Я снова начал кашлять, но уже не мог остановиться. Горло болело, подозреваю, что хрипы, которые я издавал в тот момент, были действительно похожи на предсмертные мольбы умирающего. Рот стал наполняться растительным соком, и я скривился от кислоты на губах. А в следующий момент в раковину упало четыре оранжевых цветка бегонии. Вот уж точно, берегись любви…