Dum spiro, spero

— Хочу на каток, — заявил я, греясь в объятьях доктора Белла в понедельник вечером. — Никакой физической нагрузки, — в сотый раз официальным тоном повторил он, не отрываясь от очередного занудного медицинского трактата. — Кайл… — Нет, Макс, у тебя режим и диета. Пожалуйста, давай ты будешь хорошим мальчиком и будешь следовать предписаниям своего лечащего врача, — заметил он. — А может, я хочу быть плохим мальчиком, — прошептал я, — очень плохим мальчиком, — я потёрся о его грудь, и Кайл вздрогнул. — Макс, веди себя пристойно. — Белл, — я повернулся к нему лицом, — сегодня последний вечер, когда я ещё что-то чувствую. Прошу, дай мне насладится красками жизни, пока у меня есть возможность. Прошу, — он смотрел на меня, и я знал, что в нём борются две стороны: ответственный врач и любящий мужчина. Я понимал, что жестоко манипулировал его чувствами, но сидеть в четырёх стенах я больше не мог. — Ты просто невыносим, — сквозь зубы прошипел он. — Ладно! Но я иду с тобой, ты катаешься очень аккуратно, предельно осторожно и как только чувствуешь приближение приступа, говоришь мне. Ты меня понял? Сделай так, чтобы я не пожалел о своём решении, — он ласково погладил меня по голове. Через час мы стояли на ледовой арене. Кайл заботливо зашнуровал мне коньки, при этом мило высунув кончик языка, и мы вышли на лёд. Я не очень любил каток. Я даже практически не умел кататься. Но я помнил, как всегда любил фигурное катание Кайл. За те полторы недели, что он не отходил от меня, я видел его разным: взволнованным, когда я в очередной раз давился цветами, испуганным, когда я вновь упал в обморок, радостным, когда пришли положительные результаты моих анализов, счастливым, когда, незаметно для него самого, поймал его взгляд на себе, и даже возбуждённым, когда почувствовал его обжигающее прикосновение на дежурном медосмотре. Но вот таким, страстным и мечтательным, я не видел его очень давно. Наверное, он любил лёд так же сильно, как я — волейбольную площадку. Я чувствовал восхищение, глядя на этого молодого мужчину, который смог полностью раскрыться только здесь, катаясь на коньках. Он стремительно перемещался по ледовой арене, искусно избегая столкновений и демонстрируя своё мастерство. Я не разбирался во всех элементах, которые он бесстрашно выполнял, но чем больше я вглядывался в этот новый для меня, вдохновлённый образ, тем больше я видел между нами сходства. Его страсть находила выход здесь, на льду, когда он выпрыгивал в разнообразные фигуры, демонстрировал артистизм, который умело скрывал за маской сурового врача, а бурный темперамент позволял ему почувствовать себя свободным. Для нас обоих наша страсть — наша свобода, наша фантазия и наш щит от остального мира. — Не устал? — он медленно подъехал ко мне, взволнованно рассматривая меня. — Прости, я немного увлёкся, — он всё говорил и говорил, а я не мог отвести взгляд от его встрёпанных волос, раскрасневшихся щёк и припухших губ. Ох, эти губы стали часто сниться мне, особенно последние дни. — Ничего страшного, и нет, я не устал, — я почувствовал странное волнение. — Теперь мороженое. — У тебя… — Диета. Знаю. А завтра операция. Поэтому сегодня я хочу мороженое, — капризно заявил я, на что Кайл лишь закатил глаза. — Шоколадное с шоколадной крошкой? — обречённо спросил он. — И политое шоколадом, — кивнул я. Мы гуляли до самой ночи, он держал меня за руку и рассказывал про звёзды. Это было почти свидание. Почти. Я не хотел обнадёживать его, он был мне слишком дорог, чтобы поступать с ним настолько ужасно. Я позволил себе только пять часов. А завтра я об этом дне забуду. И хотя я буду отчетливо помнить все события, но затеряется где-то в недрах моего сознания память о том, насколько я был счастлив. Впервые, за долгое время. Ночью я проснулся резко, будто от толчка. И сразу понял, что мне чего-то не хватает. Оглядев палату, я увидел сидевшего в кресле Кайла. Точнее, спавшего. Я усмехнулся, встал с кровати и накинул на него тёплый плед. В руках у него я заметил свою медицинскую карточку. Я знал, что, скорее всего, ничего там не пойму, но всё-таки открыл папку и стал рассматривать исписанные не очень аккуратным почерком доктора Белла листы. Пробежавшись глазами по его каракулям я вдруг осознал, чего именно мне не хватало. Бегония. Я больше не чувствовал её губительного огня. Её стебли не разрывали мне лёгкие и не мешали дышать. Я покосился на мирно посапывающего Кайла и вновь вернулся к своей истории болезни, а затем аккуратно положил папку на кровать, достал лист бумаги и красный маркер из шкафчика прикроватной тумбочки и быстро застрочил послание. Хотел бы я видеть лицо этого потрясающего мужчины в тот момент, когда он увидит моё шкодливое послание. Я быстро натянул джинсы, кроссовки и синюю худи, закинул на плечо рюкзак и выскользнул из палаты. Расположение коридоров больницы я за неделю выучил досконально, поэтому скрыться в ночной тьме мне оказалось не сложно. Я шёл по улицам города и вдыхал прохладу полной грудью. И не смог сдержать довольную ухмылку, когда услышал задорную музыку звонка. — Слушаю Вас, доктор Белл, — разумеется, кто мне ещё мог звонить в четыре часа утра. — Куда ты подевался, маленький чертёнок? И зачем ты испортил карточку?! — оказывается, смирный Кайл может казаться по-настоящему разозлённым. — Я не испортил, — обиженно заметил я. — А всего лишь поставил собственный диагноз. И так и быть, процитирую, «излечился от любви другой любовью». Доктор Белл, вы весьма соблазнительны в гневе. А в постеле вы столь же темпераментны? — промурлыкал я. — Ах ты, маленький паршивец, — последовало рычание, и я сбросил вызов. Я знал, что он бросится меня искать. И обязательно накажет за самоуправство. Я ждал всего этого с предвкушением. А ещё я мог дышать. Мог жить дальше.