Клиника Орочимару: любой каприз за ваши гены

      — Всё разваливается, Итачи-сан, — грустно изрёк Кисаме. Учиха оторвался от микроскопа и внимательно всмотрелся в напарника.       Кисаме часто заглядывал в клинику на огонёк. После ухода половины участников из Акацуки он начал тосковать по былым временам, а потому не упускал возможности зайти в гости, если путь лежал через Ото.        — Иногда кажется, что жизнь летит под откос, но это лишь начало чего-то нового, — философски ответил Итачи. Уж кому, как не ему, было рассуждать о подобном.        — Нет, всё действительно плохо, — возразил Кисаме. — Вы ушли, так Саске пришёл. Сомнительный выбор, конечно. При всём уважении к вам и вашему родству, его поведение не вызывает у меня восторга.        — У него сложный период, и я в этом виноват, — Итачи опустил глаза. — Надеюсь, в скором времени нам удастся поговорить начистоту.        — Ему Тоби уже успел наплести что-то, — продолжил Хошигаки. — Хотя какой, чтоб его, Тоби. Старая привычка. Он самый хитрый из нас оказался. Утверждает, что на самом деле Учиха Мадара и всё это время влиял на политику организации непосредственным образом.        — Ага, — Итачи даже не попытался изобразить удивление. Про «Мадару» он ещё со дня резни клана знал. Что действительно вызывало интерес, так это то, почему Тоби вообще решил раскрываться, тем более — именно сейчас. Интуиция подсказывала, что этот парень ещё здорово поиграет на нервах жителям не одной Скрытой деревни.        — Девятихвостого захватить не удалось, Коноха в руинах, люди живы благодаря жертве Лидера. Конан ушла. От нас ничего не осталось. Вы бы вернулись, а? — предложил Кисаме. — Старый состав, прежние порядки. А то, чувствую, наворотит этот Мадара дел, как бы до войны не дошло.        — Прости, друг, но нам и здесь прекрасно, — покачал головой Итачи. — Может, это тебе лучше от них уйти? Если утверждаешь, что корабль тонет.        — И куда? К вам? Чтобы меня ваш босс на эксперименты пустил? Нет уж, благодарю, — Хошигаки попытался произнести это шутливым тоном, но получилось слишком натянуто. — В самом деле, Итачи-сан, чем я могу вам пригодиться? Ирьёнин из меня сомнительный.        — Будто мы здесь прирождённые, — пожал плечами Итачи. — Но дело твоё, безусловно…        — Учиха! — в кабинет без стука ввалился запыхавшийся Хидан. — Дуй на приёмник, там… пиздец!        — Твой любимый диагноз, — вздохнул Итачи, поднимаясь. — Поглядим, что там. Присоединяйся, — бросил он приглашение Кисаме уже на ходу.        — Массивное ороговение, — сделал заключение Учиха, массируя веки после использования Шарингана. — Даже там, где по определению быть не должно. Все ткани трансформируются, попутно подвергаясь тотальному фиброзу. А ещё конечности претерпевают патоморфоз, но это вы и без меня видите.        — Иными словами — пиздец. А вы мне рот затыкали, — обиделся Хидан.       Рыжий мальчишка, на вид не старше четырнадцати, округлил глаза и побледнел. Хотя куда, казалось бы, больше — при поступлении он практически сливался со стенами. До клиники парень добрался самостоятельно, но только переступив порог, рухнул наземь. К моменту осмотра ноги уже полностью покрылись камнеобразным панцирем, и такой же начинал образовываться на пальцах рук, да и сами пальцы начали определённым образом видоизменяться.        — Отойдите, — прозвучал сзади грозный голос, и к кушетке, отталкивая подчинённых, протиснулся Орочимару. В глазах мальчика блеснула надежда.        — Я про вас много слышал, и вот, когда так, то сразу подумал, а может, вы с этим что-то сделаете, и сразу в дорогу, но еле дошёл, ноги не слушаются, — затараторил он.       Змей выставил вперёд руку, и словесный поток тут же прервался. С полминуты он лишь молча рассматривал пациента, всё больше и больше нахмуриваясь.        — Учиха говорил про массивный фиброз, — решился вмешаться Дейдара. — И ороговение. У вас уже есть мысли, чем это могло бы быть?       Орочимару повернулся к толпе желающих поглазеть на диковинный клинический случай.        — Все вон, — лаконично выдал он. Сотрудникам клиники не нужно было повторять дважды. Спокойный до смертоносности тон начальника только придал им ускорения, и комната мгновенно опустела.       Всё ещё хмурясь, Орочимару снова повернулся к мальчику и спросил напрямую:        — Зачем ты к жабам полез?       Тот аж оторопел.        — Жабы? Какие такие жабы? — брови поползли вверх от изумления. — Не знаю никаких жаб. Жил себе, никого не трогал, и тут вдруг, три дня назад с утра, такое…        — Или мы общаемся честно, или ищи себе другого доктора, — снова оборвал его Орочимару и одарил выжидательным взглядом.       На лице мальчишки отобразились десять оттенков сомнения, глаза забегали из стороны в сторону, а руки принялись нервно мять простыню.        — Ну… Эээ…        — Жабы, — напомнил Орочимару. — Ты каменеешь, парень. И не вздумай утверждать, что ты это намеренно делаешь. Практикуешь незаурядное хенге, или на что у тебя ещё фантазии хватит.       С этими словами Саннин сорвал с пациента одеяло и указал на ноги. Взору открылись перепонки и деформированные пальцы с булавоподобными утолщениями на концах.       Мальчик ещё немного помешкал, а потом залепетал с удвоенной силой:        — Меня дразнили! Называли неудачником, говорили, что я ничего не смогу! Что безнадёжный! А я решил, что докажу! Что все они увидят! Пойду на гору Мьёбоку, выучусь, вернусь, и все разом на задницы сядут! Включу Режим Мудреца, первый в своём выпуске! А они оказались такие медленные, такие нерасторопные…        — И потому ты набрался природной энергии под завязку, — заключил Орочимару. — Так накачался, что трансформация началась одновременно с окаменением.        — Он этого не говорил… — промямлил мальчик.        — Кто не говорил?        — Жабёнок. Убедил, что поможет, что знает, как мне стать сильнее. Что в особое место приведёт, где я смогу научиться. А потом... Когда что-то пошло не так, сказали, что им проблемы не нужны. И вытолкнули обратно... Я умру, Орочимару-сама? — сдавленно пропищал ребёнок, вглядываясь в вертикальные зрачки своей последней надежды на спасение. Мимика Саннина смягчилась и приобрела черты сожаления.       «Мальчишка ещё легко отделался, — промелькнуло у него в голове. — Жабёнок. Ну и ну! Это же надо было додуматься: у детёнышей учиться! И куда только взрослые смотрят?! Ладно люди.. Но ведь среди призывов много мудрых особей! При Манде такого точно не случилось бы. Там за своим молодняком лучше смотрят и такого безобразия бы не допустили.»        — Эх, что же ты к жабам пошёл, — вздохнул он. — Лучше бы к змеям, так я мог бы хоть чем-то тебе помочь, всё же контакты налажены. А сейчас я даже не знаю, что делать с тобой. Лежи пока и постарайся замедлить циркуляцию чакры. В идеале — заблокируй. Мне надо подумать.       С этими словами Орочимару покинул палату и вышел в коридор, где подпирали стены все экс-Акацуки. При виде начальника они встрепенулись и кинулись к нему, ожидая объяснений и указаний по дальнейшей тактике.        — Патовая ситуация, — прошипел Орочимару, чувствуя себя неловко облепленным таким количеством людей. — Пошёл к жабам на гору Мьёбоку, накачался природной энергией, теперь каменеет. У молодого поколения совершенно нет терпения и чувства меры! Как мне его теперь вытаскивать? У него от силы пара дней. И будет украшать парадный вход, но уже в качестве пучеглазой статуи.        — А вывести эту энергию из него — никак? — осведомился Сасори.        — Это же не яд, — покачал головой Орочимару. — И не антитела, от которых кровь можно профильтровать. Она уже полностью смешалась с собственной чакрой, включилась в её кругообращение и заблокировала рецепторы. Похожая ситуация наблюдается в джинчуурики, но из них Хвостатого можно извлечь, а как здесь извлечёшь, если это не самостоятельное существо?       Змей нервно потёр подбородок. Сотрудники принялись переглядываться между собой в надежде, что хоть кому-то придёт в голову план действий. Кисаме, последовавший в палату следом за Итачи, теперь стоял в сторонке, всем своим видом выказывая неловкость за присутствие здесь в такой момент. Сложившаяся ситуация, как казалось Хошигаки, совершенно не предназначалась для посторонних глаз, поскольку одно дело — невинно пить чай в личном кабинете бывшего напарника, и совершенно другое — стать невольным свидетелем изнанки госпитальной жизни. И ему стало куда больше не по себе, когда он встретился глазами с Итачи.        — У меня есть идея, — произнёс Учиха и уставился на Кисаме более выжидающе. Его тон, ровный, как новые дороги перед экзаменом на чуунина, тем не менее внушал опасение. Таким голосом он говорил, когда всё за всех решил и не принимал возражений.        — Хватит театральных пауз, — раздражённо бросил Сасори. — Давай свою идею, гений импровизации.       Пропустив мимо ушей шпильку, Итачи перевёл взгляд на Самехаду.        — Она ведь поглощает чакру, так?       Кисаме кивнул.        — И природную энергию поглощает, так?        — Попробовать можно, — пожал плечами Хошигаки. — Но не могу гарантировать, что ей понравится. Если не понравится — дела не будет.        — Попытка — не пытка. Будем надеяться, что ей придётся по вкусу экзотика, — вздохнул Итачи, и вместе с ним понадеялся весь коллектив.        — И почему ты к змеям не пошёл? — в который раз сокрушался Орочимару, наблюдая за процессом. Самехада топорщила чешуйки и дёргалась, издавая недовольные звуки, но, тем не менее, поглощала чакру мальчишки, фильтровала её от природной энергии и возвращала обратно.        — Повезло вам, что у неё давненько не было хорошего сражения. Голодная, — Кисаме любовно погладил меч там, где в теории находился загривок. — Не очень-то ваша жабья чакра вкусная. Скользкая и воняет озёрной рыбой.        — Это она тебе сказала, м? — хохотнул Дейдара, но тут же нарвался на уничтожающий блеск в глазах Хошигаки, что заставило блондина придержать заготовленные шутки на тему взаимоотношений того со своим оружием.       Мальчик, лежащий на кушетке, тяжело дышал и сжимал полуокаменевшие кулаки, но держался стойко. Орочимару не отходил от монитора жизненных показателей. Сердце частило, давление то повышалось, то падало — процесс очищения не проходил гладко. Сначала пациента повело в сон, что было вполне ожидаемо при выкачке чакры как источника жизненных сил. Но когда отфильтрованную чакру начали вводить обратно, все системы регуляции разом не поняли, что происходит, и началась полная свистопляска. Непредсказуемой была реакция и тканей, которые уже успели закаменеть: процесс остановился, но регрессировать не спешил. Сасори уже успел предположить, что механизм его распространения схож с сухой гангреной, и если обратная трансформация не произойдёт, придётся прибегать к ампутации и протезированию. Мальчик уже тысячу раз пожалел, что выбрал такой способ развития, гору Мьёбоку с её жабами и саму идею не ограничивать использование природной энергии, но самобичевание приносило мало пользы. Теперь оставалось только терпеть и ждать результата. Каким бы он ни был.       Самехада громко фыркнула и прижала к себе чешуйки, давая понять, что процесс окончен. Кисаме провёл рукой по бокам меча, словно ещё что-то для себя выясняя, а потом обратился к собравшимся:        — Мы завершили. Вся энергия отфильтрована.        — Вот уж чакроферез*! — воскликнул Сасори. — Это нужно запатентовать.        — И внести в прайс, — вставил своих пять копеек Какудзу, который всё это время незаметной тенью следил, как бы новый метод не вышел из-под контроля и не нанёс материальный ущерб имуществу.        — Рано, — отрезал Орочимару. — Мы не видели отдалённых последствий. Мониторим его, лечение ещё не закончено. Кабуто составит график дежурств, а на данный момент все свободны.       Впечатлённые клиническим случаем и тем, какой выход из ситуации был найден, работники покинули палату, но Саннин не спешил следовать за ними. Ещё раз сверившись с данными монитора, которые отображали очень шаткую компенсацию, он положил руку мальчику на плечо. Тот поднял глаза, но вид у него был крайне виноватый.        — Мне ведь нечем с вами расплатиться, Орочимару-сама, — грустно произнёс он. — Я про ваши расценки слышал. Но денег у меня нет, а мои гены вам вряд ли будут интересны. Вся деревня считала меня бездарью. Вы заберёте меня на опыты, да?        — Ты и так уже один сплошной опыт, — хмыкнул Змей, но сразу после этого улыбнулся. Парню даже показалось, что настрой у него переменился на успокаивающий. — Выживешь — возьму в лаборанты.        — Почему так? Почему вы вообще стали мне помогать? Когда со мной это случилось, я первым делом подумал о вас, и что обратиться больше не к кому, но, честно говоря, не надеялся даже…        — Напомнил ты мне одного знакомого, — ностальгически протянул Орочимару. — Постарайся всё же не двинуть коней. Всё остальное мы сделаем.       Выходя из палаты, он корил себя за сантименты, которые проявлялись пусть и редко, но каждый раз некстати. А мальчик, закутываясь в одеяло, светился от счастья, несмотря на периодически пробивающую дрожь как последствие чакрофереза.       Кисаме не стал задерживаться в том, что осталось от Акацуки, надолго. Идея организации ушла вместе с Пейном, и в один прекрасный день он окончательно переместился туда, где её остатки хоть немного грели душу. Пациенты Хошигаки попадались редко, всё же перенасыщение чужеродным видом энергии — та ещё казуистика, но неугомонный Орочимару продолжал исследования, и в числе прочих идей начал пробовать применять определённые виды чакры для лечения разных патологий. А для предотвращения острых реакций отторжения, ровно как и осложнений, связанных с систематическим применением метода, ему крайне требовался специалист по детоксикации. Самехада не всегда одобряла то, чем её пытались накормить, но в целом Кисаме находил с ней общий язык. Она даже обзавелась фирменным бинтом с эмблемой больницы, которым хозяин обматывал оружие в периоды покоя вместо стандартного. Штат расширялся, и Орочимару был до невозможности доволен собой, открывая новый именной кабинет: «Хошигаки Кисаме, чакротоксиколог».