модные шалавы

Платина ещё чуть-чуть бы и оглох, ослеп от количества ярких прожекторов и громких колонок. В этом театре абсурда он различал только два голоса: голос Вотякова, агрессивно рвущего уши своих фанатов и голос Сергеева, который порой тревожно оглядывался на Платину. У Лёши, который совершенно не ожидал увидеть во второсортном непопулярном клубе огромную толпу людей, пересохло в горле. Он тщательно старался выдавливать из себя громкие звуки, превращать их в слова, но… Голос не слушался его, хрипел, в итоге он просто встал под диджея, качаясь из стороны в сторону, пока двое парней, которые судя по всему, получали дикое удовольствие от внимания собравшихся людей, продолжали скакать по сцене. *** — Лёха, — сонно бурчал Гриша, который проспал на диване весь концерт, пока Лёша отчаянно макал пакетик дешёвого чая в горячую воду из кулера, — Горло надо беречь, а не рвать на первом же концерте. Проходящий мимо Назар, поперхнулся: — Пардон… — Иди уже, а? — закатив глаза Гриша, раздражённо складывая руки на груди. Вотяков, хохоча удалился дальше по коридору, за ним торопливо шёл Платина, приглаживая волосы. Кристалл его окликнул, но парень, игнорируя его, следовал за Назаром куда-то, пока они не скрылись за поворотом на лестницу. — Гришань… — шепотом спросил Лёша, потому что по другому не мог из-за больного горла, — А что ты думаешь о Назаре?.. — М? О Назаре? — переспросил Будапештов удивлённо, — В смысле? — Ну… — Сергеев замялся, уронив глаза, — Он… — Загадочный? Таинственный? Странный? — перебирал варианты Гришаня, словно ребёнок желающий отгадать загадку и получить приз за сообразительность. Лил Кристалл мотал головой, отпивая чай из пластикого, а когда у парня закончились варианты, лишь тихо выдал: — Скорее, жуткий… Он поднял глаза и заметил, как Гришаня смотрит куда-то мимо него. Холодный страх медленно коснулся макушки вместе с возможными вариантами, и, конечно, же, по законам всех драм одна из самых неприятных догадок была верна. — Я вовсе не жуткий. — услышал он и почувствовал тяжёлую ладонь на своём плече. Резко повернувшись, Лёша разлил чай. Увидев перед собой Вотякова, что внимательно изучал его, он сделал шаг назад. — Я п.пошутил… — попытался отделаться Сергеев, вжавшись в стену. Назар встретился взглядом с Гришей, насмешливо улыбнулся, поправив ему локон, спадающий на лоб и вновь посмотрел на Кристалла, который сейчас молился, чтобы всё обошлось. — Пойдём. — сказал он ему серьезно и не подождав его, направился в сцене. Лёха испуганно посмотрел на Гришу Будапештова, который кивнул ему, что, видимо означало «иди». Сергеев следовал Назару по плохо освещённым коридорам. Квадратные лампы, на некоторых отрезках их пути, мигали. Кристалл очень боялся, того когда лампа в очередной раз потухнет и он на долю секунды не будет ничего видеть впереди, а потом вновь загорится, перед ним уже не будет Назара. Конечно, в этих странных фантазиях играли огромную роль впечатлительность и воображение парня. Или тихий страх перед загадочной, но странно манящей персоной, что шагала впереди? Последний коридор-лабиринт и вот неяркая табличка «сцена» над входом. Назар, наконец, удосужился повернуться на Кристалла. — Ты считаешь меня жутким? — спросил он у него. О, нет, мистер «я сначала буду вести себя как эмоционально неуравновешенный, потом запутаю тебя в коридорах, и, наконец, буду сверлить убийственным взглядом», вы — прелесть. Никогда бы и ни за что не подумал, что вы жуткий. Однако, Вотяков, так и не дождавшись ответа, толкнул дверь и поманил пальцем за собой. Кристалл, хоть и сопротивлялся морально, беспрекословно поплелся за ним как марионетка. — А я считаю… — продолжил Назар, когда они оба вышли на середину небольшой сцены, где сегодня выступали, — Что самое жуткое — это. — У ва… У тебя боязнь сцены?.. — пискнул Сергеев, рассматривая опустевший зал. Кое-где валялись бумажки и смятые банки из-под энергетических напитков. Со стены немного слезал огромный баннер «OBLADAET». Место ассоциировалось с выебанной шлюхой, такое же шумное, яркое и энергичное до, а после безжизненное и ненужное. — Нет. — отрицательно покачал головой Вотяков, вернув его в реальность. Он бесцеремонно схватил его за рукав худи и подвёл ближе к краю, замирая возле него, -…У меня боязнь публики. — Что?.. — не понимающе хлопал глазами Лёха. Обладает серьезно продолжил, не глядя в его сторону: — В таких заведениях было много смертельных случаев. Огромная разъярённая толпа людей, одновременно хотящая лишь одного — что бы кумир их заметил. Люди, готовые рвать и метать лишь бы подобраться ближе к какому-нибудь смазливому мальчику. Они не видят ничего, кроме звезды на сцене… Они слепые. Он повернулся на Кристалла: — Есть только две стороны. Одна, это к которой тянутся одичавшие слепые люди, а другая — как раз таки центр этой толпы. Я боюсь однажды оказаться не на той стороне. — он приблизился к Кристаллу, у которого сейчас бешено колотилось сердце. Назар протянул ему две руки, — Давай сюда. — Чего? — едви ли не шепотом спросил Лёша, подавшись вперед ещё ближе. Где-то в глубине разума он осознавал, что сейчас они именно эти две стороны, а Обладает относился к той, к которой слепо тянутся. И именно Кристалл этим сейчас и занимался. Назар насмешливо закатил глаза и сам вцепился в его кисти, поднеся их своему лицу. Он бережно рассматривал длинные тонкие пальцы Сергеева, пока тот от смущения и непонимания что происходит, прикусывал нижнюю губу серебряными зубами. Он же мужчина, пусть вырвет свои руки из чужих, пропишет ими по лицу Назара и уйдет с гордо поднятой головой! Это же просто, Лёша, чего же ты ломаешься?.. — У Берта практически такие же детские лапки… — выдал он спустя минуту изучения. Кристалл рассматривал темный пробор волос Обладает и немного смутился от того, что тот назвал весьма странную вариацию имени «Роберт», а ещё от того, что ему сделали такой… Эм, комплимент? Замечание? Назар осторожно отпустил руки и поймал его взгляд. Он провел по волосам, поправляя и без того идеально уложенную прическу, улыбнулся. Сергеев опустил голову, но на губах дрожала смущённая улыбка Назар приподнял его за подбородок на себя и внимательно посмотрел ему в глаза. Лил Кристалл задрожал всем телом, но отвести взгляд не мог, будто маленький крольчонок был пойман коброй. Сбившиеся дыхание вырывается наружу, он облизывает пересохшие губы и ждёт чего-то. А властный, низкий голос озвучивает то, что Сергеев и без него понимает.  — Лёша, теперь ты тоже мой. Если бы у Лёши спросили, что ассоциируется у него с прошедшим концертов, он был пару секунд молча хватал ртом воздух, а потом выдохнул бы ожидаемый ответ: — Назар… *** А Платина никогда не думал о том, что ему придется сидеть «на цепи». И уж точно никогда не думал, что это ему понравится. Они долго сидели после концерта с Назаром в его гримёрке. Тот сидел от него всего лишь в каких-то двадцати сантиметрах, по крайне мере такое ощущение складывалось у Роберта, чувствующего обжигающее дыхание Вотякова. Платина заламывал пальцы, повышал голос, уворачивался от прикосновений рук Вотякова. Тот смирился с тем, что парень ломается перед ним, начал свой рассказ про мир Темы. Роберт слушал, затаив дыхания. Его воображение рисовало странные картины, основываясь на истории Назара. Но что-то такое неестественное, чутка неприличное манило его, пудрило мозги. Привыкший пробовать всё, он вдруг поймал себя на странной мысли о том, что хотел бы пожить под крылом Вотякова. Обладает лишь закуривает очередную дорогую сигарету, выдыхает дым в потолок: — Я не заставляю тебя. Просто когда ты побудешь моим, — в глазах Вотякова заиграли хитрые искорки, — Ты не найдешь в себе силы остановиться. — Найду! — вызывающе воскликивает Роберт и тут же испуганно закусывает губу. Он что, только что понял, что ни только не против, так ещё и с радостью прыгнет под Назара? — То есть, ты согласен? — озвучивает его мысли Вотяков, протягивая свою сигарету ему. Парниша смотрит на него, молчит. Потом наклоняется, касается губами сначала длинных пальцев в перстнях, а потом обхватывает губами дымящуюся палочку, вдыхая дым в себя с рук Назара. Тот внимательно следит за этими махинациями и лишь хихикает, когда парень, щеки которого приобретают алые оттенки, рассыпается в приступе кашля. *** Гриша не смотрел на Вотякова. Он разглядывал ползущие по улице машины, сидя на подоконнике. На улице моросил классический питерский дождик и хоть в квартире работали батареи, Будапештова морозило. Он устало потирал тонкие плечевые суставы, подтягивал к себе длинные ноги. Назар же внимательно следил за всеми этими телодвижениями, развалившись на диване. — Поговори со мной. — позвал он его, когда понял, что уже как минут двадцать лицезреет такое странное поведение Будапештова и оно ему не приходится по душе. Парнишка повернулся на него и в его больших глазах читалось что-то перемешанное с обидой. Назар поднял одну бровь. Гришаня медленно слез с подоконника и подошёл к дивану. Садится на пол на колени возле лица Облы. — Че надо? — весьма нежно спросил Назар, до сих пор не понимающий что происходит. Гриша тянет к его щеке руку, но отдергивает ее и вздыхает. — Тебе недостаточно меня? — наконец тихо спрашивает мальчик, опуская грустно глаза. Вотяков замирает. — Разве я… — он замолкает, — Разве я не оправдываю твои надежд, Назар, скажи мне, прошу, я же... — едва ли кричит Гриша, закрывая лицо руками, — Я не понимаю, что делаю не так! Назар немного растерялся, приподнялся на локтях на диване, а потом и вовсе вскочил с него, подсев к Грише. — Я просто хочу быть… — всхлипывает парниша, отрицательно мотая головой. Назар хватает его за плечи, встряхнув, шепчет: — Успокойся. И скажи то, что хотел спокойно. — Я боюсь, что ты забудешь про меня… — отворачивается Гришаня, но Вотяков берет его за щеки и вновь поворачивает его лицо на себя. Гриша молчит, виновато закусывая губу. Обла изучает его личико, закатывает глаза и медленно приближается. Будапештов чувствует теплые губы на своих. Назар уверенно целует его, проводя ладонями от его скул по шее, потом вниз по рукам, слегка сжимая мышцы через ткань его футболки, и, наконец, перехватывая за талию и притягивая к себе. Из груди Будапештова вырывается тихий стон, но Назар быстро отодвигается и потом ещё долго целует его в шею. Гриша тяжело дышит, немного постанывая, когда Вотяков прикусывает и оттягивает его кожу. Обла внезапно прерывается, встаёт на ноги и проводит рукой по голове Гриши, зарываясь длинными пальцами в его локоны. — Прекрати переживать из-за мальчишек, пожалуйста. — хрипло прозвучал голос Назара, Гриша откинул голову так, что бы видеть его лицо. Тот стоял с его классическим спокойствием, что Будапештов порой принимал за холод: — Мне нравится, что ты чувствуешь конкуренцию. Но не нравится, что ты даёшь волю ревности. — наклонил голову на бок он. *** В соседней комнате, прижавшись ушами к двери стояли Берт и Лёша. Подслушивать — нехорошо, они оба помнили это с младшей школы, но любопытство брало вверх над молодыми головами. — Что он говорит…? — шепчет яростно Платина, стараясь разглядеть в маленькую щель, что происходит между Гришей и Назаром, — Не слышу нихуя! — Заткни ебало и услышишь! — шипит на него Сергеев, которого тут же толкают в бок. Он отвечает тем же. — Молчат… Что это знаААААААА!!! — в тот самый момент, когда они оба наваливаются на дверь, она внезапно открывается и парни падают с криком на пол. Возле них стоит Вотяков, придерживаясь за ручку двери: — Нет, ну это не дети… Это, блять, какое-то наказание! — закрывая рукой глаза, качает головой Назар. *** И именно отсюда должна начинаться душераздирающая и весьма пикантная притча о невероятном верхнем Назаре, да о трёх непослушных нижних — Лёше, Роберте и Гришане. Наконец-то, блять. (нет)