Что есть любовь? Безумье от угара, Игра огнем, ведущая к пожару. Воспламенившееся море слез, Раздумье — необдуманности ради, Смешенье яда и противоядья. У. Шекспир «Ромео и Джульетта»
— М-да, лететь в Италию в августе… — промямлил Глеб, осушая за раз стакан ледяной воды. — Не жалуйся давай, — приказала ему Лин, — Вообще-то, это важнейшее событие в мире оперы. Если бы у родителей не было командировки, нам бы эти билеты ни за что не достались. — Ладно, ладно, — сдался блондин, пожав плечами, — А в чем сюжет оперы? — Ну это же «Аида»! — хлопнув себя по лбу, проговорила рыжеволосая. Они сидели вдвоем на Пьяцца Бра и поедали восхитительное ванильное мороженое. Вокруг суетились люди, «Арену» готовили к вечернему представлению. Еще два дня назад они понятия не имели, что окажутся посреди самого романтичного города Италии, но у родителей Лин появились дела, и они, ворвавшись утром в пятницу в тихую квартиру дочери, объявили ей, что через двенадцать часов у нее самолет в Верону и в ее распоряжении два билета первого класса и прекрасная квартира в центре старого города, а затем тут же уехали в аэропорт, а оттуда в Сан-Франциско по делам фирмы. Рыжеволосая, находясь в полном недоумении, застыла посреди зала, а затем написала неподражаемому и незаменимому Глебу Голубину, который, хоть и не жаловал жару, согласился лететь с ней тут же. Как говорится: «С любимым рай и в шалаше». И вот, спустя три часа перелета, вывалившись из гудящего чрева самолета, они оказались в аэропорту незнакомого им обоим города. Лин, хоть и часто путешествовала с семьей по Италии, в Вероне никогда ранее не оказывалась, а Глеб предпочитал жаркому солнцу Тосканы туманный Альбион. На такси они быстро добрались до центра города, и в недоумении остановились перед огромными коваными воротами, за которыми простирался бесконечный сад с огромными кипарисами и журчащим фонтаном. Пока они терлись около входа, таксист, выгрузив их чемоданы на брусчатку, уехал, поэтому Глеб, сверившись с номером дома, записанным в телефоне рыжеволосой, нажал на единственную кнопку, находившуюся поблизости от ворот, надеясь, что это дверной звонок. Спустя минут пять, калитка открылась и оттуда вышел одетый в костюм мужчина, который, взяв их пожитки, направился внутрь сада, а ребята, переглянувшись, последовали за ним. Их глазам открылся красивейший особняк из светлого камня. Балконы были украшены замысловатой лепниной, а на фасаде восседали каменные горгульи. Мужчина провел их на второй этаж, объяснив на английском, что мистер и миссис Романовы попросили его встретить их дочь и передать билеты на оперу. Быстро проведя экскурсию по дому, господин Руссо, просивший называть его просто Джузеппе, растворился в тени сада, оставив Лин свой номер телефона. — А ты уверена, что твои родители вообще собирались сюда ехать? — осмотревшись, спросил Глеб. — Ты так подумал потому что Джузеппе отнес наши вещи в разные спальни? — рассмеялась Лин. — Твой отец никогда не примет тот факт, что мы практически живем вместе, — надул губы блондин. — Возможно они отправили нас сюда для того, чтобы ты изменил свои вкусы в музыке и перешел на классику, — игриво поведя бровями, заметила девушка. — Не дразни меня, а то знаешь, что будет, — проговорил Глеб, надвигаясь на Лин и оскалив зубы, словно хищник. — А я так надеялась посмотреть город… — проскользнув к выходу, смеясь, крикнула рыжеволосая, — И я его посмотрю. Эти слова понеслись уже с улицы. И вот, спустя два часа, они сидели на главной площади города, наслаждаясь лучшим итальянским джелато. — Может, доползем до дома Джульетты? — спросила Лин, стягивая рыжие волосы в небрежный пучок. Легкий ветерок тут же подхватил выбившиеся прядки, растрепав прическу. Глеб смотрел на девушку, восхищаясь ее красотой. Даже спустя год он не верил, что все, что происходило с ними, было по-настоящему. Ему все время казалось, что он спит и вот-вот проснется. Когда долго ждешь счастья, увидев его, хватаешь, и ни за что уже больше не отпускаешь. Поэтому юноша, несмотря на тридцатиградусную жару, схватил Романову за руку, и, включив навигатор, поплелся в сторону дома Джульетты. Перебегая с солнечной стороны улицы на теневую, избегая скопления туристов, молодые люди быстро дошли до нужного им места. Балкон Джульетты находился во дворе, а в арке, полностью увешанной записочками с именами и пожеланиями, толпились влюбленные со всех уголков мира. — Повесим записочку? — моляще сложив руки и сделав огромные глаза, попросила Лин. — Глупый вопрос, — достаточно серьезно произнес Глеб и девушка приуныла. Однако он скинул с плеча маленький рюкзак, и, порывшись в нем с минуту, достал клейкий стикер и ручку. Лин просияла: — Ты — чудо! — Давай не будем брать во внимание то, что у Ромео и Джульетты все закончилось очень печально, — произнес блондин, быстро записывая что-то на листочек. — Ты же знаешь — наша судьба зависит только от нас, — произнесла девушка, пытаясь заглянуть за плечо своего спутника и увидеть, что же он пишет. Но Голубин не дал ей этого сделать, и, быстро спрятав ручку в карман, повесил свою записку как можно выше. — Идем, — произнес он, таща за собой любимую. Во дворе людей было еще больше: кто-то поднимался на балкон, кто-то фотографировался со скульптурой Джульетты, обязательно прикладывая руку к ее груди. Ну что поделать, примета у них такая. Лин это все казалось жутким варварством, так как она успела вспомнить статуи в московском метро, окислившиеся от многочисленных прикосновений и ставшими из темно-бронзовых золотистыми. — Давай не будем подражать толпе и просто загадаем желания. Я уверена, что они сбудутся. Глеб был только «за» и, спустя десять минут, они уже двигались к стоянке такси.***
Машина медленно ехала по залитым солнцем улочкам, направляясь в сад Джардино Джусти, с бельведерами и террасами, разбитый в XVI веке. Лин уже полчаса пыталась выведать у юноши, что же он написал в записке, которую прикрепил к стене возле дома Джульетты, однако Глеб оставался нем, как скала. Обидевшись, девушка отвернулась, наблюдая за бесконечно разнообразными видами за окном машины, меняющимися, словно картинки в калейдоскопе: вот они переехали реку Адидже, с быстрым течением, огромными мостами и стайками гусей, а за поворотом уже величественная базилика Сан-Лоренцо с колокольней XV века. На одной улице она увидела стайку мальчишек, несущих продукты с рынка, а через пару кварталов пожилой синеглазый итальянец играл что-то очень грустное на гитаре. Лин так погрузилась в созерцание улочек Вероны, что вздрогнула, когда Глеб приобнял ее за талию. Она и не пыталась вырваться. Почему-то, если дело касалось заносчивого блондина с вечно растрепанными волосами и заспанными глазами, девушка не могла злиться. Любая обида рассеивалась через пару минут, стоило ей заглянуть в его глубокие, цвета только что скошенной травы, глаза. — Нужно наслаждаться молодостью, — на ломаном английском произнес таксист, когда Лин и Глеб выходили из машины. Девушка ослепительно улыбнулась и, шутливо ткнув парня в живот, отчего он слегка согнулся, побежала ко входу в сад. Блондин, быстро расплатившись, последовал за ней. В глубине сада находился лабиринт из зеленых ровно остриженных кустов. Посреди него были видны две шляпы, бегающие друг за другом. Приблизившись, молодые люди увидели брата и сестру лет шести, носившихся по тропинкам и что-то щебечущим по-французски. За огромными зелеными кипарисами скрывалась узкая крутая лестница, которая вела наверх, в гору. Поднявшимся по ней открывался великолепный вид на черепичные крыши города, блестящие под палящим южным солнцем. Томительно-сладко пахло лавандой, лениво жужжали пчелы, и Лин подумала, что не против была бы провести здесь все лето вместе с любимым, прячась от зноя в тенистых парках, обливаясь ледяной, кристально чистой водой из фонтанов, и показывая Вероне новую, абсолютно счастливую историю любви.***
Тем же вечером, собираясь на оперу, и надевая бесконечно элегантное черное платье, Лин, рассматривая себя в зеркале, потянулась к красивому бархатному чехлу, в котором лежала подвеска, подаренная ей Глебом. Она редко носила украшения, исключая, конечно, серебряные кольца, которые она никогда не снимала с пальцев. Но сейчас девушка чувствовала, что пришло время этой вещи засиять. По-кошачьи тихо пройдя на балкон, где сидел, держа в тонких пальцах бокал белого вина, Глеб, Лин предстала перед ним в полном великолепии своей необычной, диковатой и неповторимой красоты. На ее шее искрилось бриллиантовое колье, платье обтягивало ее изящную фигуру, а взгляд был наполнен такой теплотой и любовью, что Глеб застыл, будто пораженный молнией, не смея оторвать глаз от любимой им девушки. — Иди ко мне, — прошептал он, протягивая руку, и Лин повиновалась. Она присела на его колени и, выудив из пиалы, стоящей на маленьком стеклянном столике, клубнику, аккуратно положила ее себе в рот, не замечая огненного взгляда брошенного Глебом. — Если ты будешь продолжать в том же духе — мы опоздаем. Возможно, вообще не пойдем на оперу. Не огорчай своих родителей, дорогая, — проговорил он, одной рукой прижимая Лин к себе, а другой поднося к ее губам бокал вина. Приняв подношение, она соскочила с его колен и осмотрела юношу с ног до головы. Выглядел он потрясающе — темные брюки, подпоясанные ремнем Gucci, свободная белая рубашка, на которой были расстегнуты верхние пуговицы. Светлые волосы были аккуратно уложены, а в кармашек рубашки он вставил алый платок. Его стиль всегда поражал Лин. Она восхищалась его способностью выглядеть необыкновенно свежо и неординарно, соблюдая каноны классического стиля. — Ну что, твой отец оценил бы мой внешний вид? — усмехнувшись, поинтересовался парень. — Думаю, он счел бы, что ты меня соблазняешь, — приблизившись к Глебу, и полной грудью вдохнув его родной и волнующий аромат, произнесла Лин. — Ты вроде бы и не сопротивляешься, — протянул он, прижимая к себе хрупкое тело девушки. — Пожалуй, пора, — взглянув на наручные часы Голубина, произнесла Лин, слегка оттолкнув Глеба. Он в который раз за день вздохнул. Каждый раз, когда он смотрел на рыжеволосую, его накрывала обжигающая волна желания, но обстоятельства складывались явно не в его пользу, поэтому он, смахнув со лба прядь непослушных волос, последовал за Лин вниз.***
Огромный амфитеатр, который был построен даже раньше, чем Колизей, потрясал своими масштабами. Внизу располагались зарешеченные темные проходы, которые в древности использовались для того, чтобы выводить на арену диких животных. Римляне обожали эффектные представления. Их девизом была знаменитая фраза: «Хлеба и зрелищ». Жители Вероны любили жестокие гладиаторские бои и грандиозные цирковые представления не меньше. И хотя у Лин вызывала внутренние содрогания мысль о том, какие зверства могли происходить тут много веков назад, она не могла не восхититься красивейшими трибунами и древними высокими ступенями, истоптанными миллионами ног. Строение было рассчитано на более чем 30 000 зрителей, а зрительские места сделаны по греческому обычаю в форме мраморных лестниц. Лин и Глеба провели в ложу, которую называли «Императорской». Она находилась прямо напротив установленных для оперы декораций и представляла собой каменный балкон, выступающий вперед, на котором располагались мягкие кресла с пурпурной обивкой. — Не знаю, сидели ли здесь императоры Римской империи, но выглядит это все безусловно впечатляюще, — оглядывая декорации в бинокль, сказал Глеб. На сцене, являющейся частью арены, на которой в древние времена проводились бои и представления, расположилась огромная египетская пирамида, вокруг которой высились сфинксы. Свет медленно погас и началась увертюра. Зрители зажгли свечи, продававшиеся перед входом в амфитеатр, и весь он осветился сотней маленьких огоньков. Зрелище было завораживающим. Глеб не был любителем оперы, однако музыка, казалось, доходила до самой души. Голоса певцов благодаря мощной акустике доходили до каждого человека, сидящего в амфитеатре, завлекая в невидимую паутину некого магического действа, которым и являлась вся постановка «Аиды». Декорации были настолько блестяще продуманы и так идеально вписывались в темное южное ночное небо, древнеримскую арену, музыку, звучавшую из оркестровой ямы, что Лин и Глебу на мгновение показалось, что они находятся в жарком Египте и, словно невидимые призраки, наблюдают всю трагедию со стороны, являясь ее непосредственными участниками. Лишь когда последняя нота растворилась в бурных овациях зрителей, Лин смогла полной грудью вдохнуть воздух. — Интересно, в Италии была хоть одна счастливая любовная история? — пробормотал Глеб, перечитывая либретто. — Даже если раньше не было, то сейчас точно есть, — уверенно произнесла Лин, целуя любимого. Люди расходились, а двое продолжали сидеть в темной римской ложе, наслаждаясь друг другом. Лин не заметила, как запиликал ее телефон, оповещая о новом сообщении от мамы, которая, будто почувствовав настроение дочери, решила продлить ее маленькие каникулы на целую жаркую итальянскую неделю.