Люди всегда говорят о затишье перед бурей, но никто не говорит о тишине, которая наступает потом. По крайней мере, после бури ты точно знаешь, что она кончилась.
POV of Gleb Дрожащие лучи рассветного солнца врываются в окно. После бури всегда наступает тишина (во всяком случае, обычно, во всяком случае, я на это надеюсь). Вчера сияла молния и гремел гром, а сегодня тяжелые облака разрывают яркие потоки света, изгоняя тьму за горизонт. Кто не спит в такую рань, тот я. Просто я не в силах закрыть глаза и провалиться в безмятежность, когда такое количество мыслей роится в моей голове. Я, как последний идиот, улыбаюсь ей, хотя во сне она не видит этого, но я уверен, что чувствует. Все в моей жизни так ненадежно, все так временно и непостоянно, но я все равно не хочу отпускать ее. Я не могу. Не могу насытиться ею. Не могу прекратить смотреть в ее глубокие, вечно смеющиеся глаза, в которых мелькают янтарные искорки. Я такой эгоист, я наверняка сделаю ей больно, но я не могу оторваться от нее. Ее лицо такое умиротворенное, когда она посапывает у меня на плече. На тонкой шее видны темные пятна. И мне хочется, чтобы в следующий раз, выходя на улицу, она собрала волосы, чтобы никто не смел смотреть на нее своими сальными похотливыми глазками, чтобы весь мир почувствовал ее принадлежность мне, чтобы она принадлежала мне полностью. Лин слегка вздрагивает во сне, и я тут же заключаю ее в еще более крепкие объятия. И тут же отпускаю. Телефон противно пищит, и мне хочется разбить его об стену, лишь бы он не беспокоил ее. «Приезжай на наше место» — 06:01 (А) Я осторожно убираю руку из-под головы моей рыжеволосой красавицы. Она недовольно морщится, но не просыпается. Стараясь совершать как можно меньше движений, буквально скатываюсь с кровати, рассеянным взглядом оглядывая комнату. Ищу свои вещи, так необдуманно сброшенные вчера в темноту. Под кроватью нахожу носки, во всяком случае, один. Спустя минут двадцать я уже стою на первом этаже, но все мои мысли все еще крутятся бешеным хороводом вокруг хрупкой девушки, оставшейся наверху. Тихо обуваюсь, но потом резко снимаю кроссовки, направляясь на кухню. Кажется, именно там я видел вчера блок стикеров для заметок. Несколько минут, и на белом листочке красуется небольшая фраза, написанная моим кривоватым почерком: «Солнце, прости, что не смог встретить это утро с тобой, мне нужно было уехать на работу, обязательно заеду к тебе вечером». Поднимаюсь наверх, борясь с желанием бросить все и вернуться в теплую постель, оставляю записку у изголовья кровати на тумбочке, и, не оборачиваясь, спускаюсь вниз.***
Полчаса — и я стою в темном коридоре знакомой квартиры. Передо мной показывается девушка, неприятно улыбаясь. Блондинистые волосы идеально уложены, глаза блестят нездоровым блеском, а зрачки неестественно расширены. — Наконец-то, я уже думала твоей куколке позвонить, — гадкая ухмылка. — Заткнись, — грубо, но с такими только так. — Сразу к делу, значит? — Она поворачивается ко мне спиной и проходит в маленькую задымленную кухню. Запах марихуаны смешивается с едким сигаретным дымом. — Что ты хотела? — Злюсь, но выражение лица абсолютно безразличное. — Ты же понимаешь, что один раз попробовав, уже не выбраться? — Тонкая рука поправляет слегка приподнявшуюся блузу. — Ты же понимаешь, что я тут только ради Артема? — Пытаюсь съязвить, повторяя ее же фразу, но от концентрации дыма глаза начинают слезиться, и я тянусь к форточке, приоткрывая ее. — Конечно, ты же такой хороший друг, — мурлыкает она. — Но только вот встав на его защиту, ты сам подписал себе приговор. — Блять, у меня есть деньги, я могу заплатить тебе столько, сколько нужно, оставь нас уже в покое, — срываюсь. — Ну что же ты, котик, — как будто слегка расстроенно, произносит девушка. — Разве ты не понимаешь? ОН хочет, чтобы вы работали на него, им нравится то, что вы делаете, такую возможность упускать не выгодно, — разжевывает мне все, как будто я ребенок. — А если мы откажемся? — Уже знаю ответ. — Ты же не хочешь подставить под удар всю «Династию»? У нас есть компромат на Артема, а теперь и на тебя, и его достаточно, чтобы раз и навсегда отправить парнишку за решетку, а вас всех на дно. — И что ты предлагаешь? — Морщусь. Какая же она тварь. — У меня есть товар. Мне нужно, чтобы вы сбыли его вашим знакомым и нашим клиентам. — Барыжить травой? Снова? — Отвращение накрывает с головой. — Ну почему же травой? — Она приоткрывает ящичек в стоящей неподалеку тумбочке и демонстрирует мне аккуратно разложенные пакетики с белым порошком. — Пыльца фей, только лучшего качества. — Меня тошнит от тебя, — это правда, мне кажется, что я сейчас не сдержусь и уйду в туалет. — Ну так что? — Я не буду пачкать руки, — в голове экстренно ищу выход. В мозгу зажигается огромный сигнал SOS, но все бесполезно — нет ни одного выхода. — Эх, Глеб, Глеб, ты уже давно их запачкал, не строй из себя ангела, — тянет она, закуривая длинную тонкую сигарету, а мое имя с ее губ стекает, как будто пропитанное ядом. — Артем был посговорчивее, ну, во всяком случае, до того, как завязал.***
Хочется схватиться за голову, хочется выбить мозги из лучшего друга. Все мы когда-то баловались по мелочи, но ему в какой-то момент надоело, и он перешел на химию, а это — другие люди, опасность, отсутствие контроля, долги, угрозы, преследования. В конце весны мне получилось вытащить его из этого дерьма, во всяком случае, мне так казалось. Каким наивным я был! Ведь все только начиналось. На месяц пропавший исполнитель не вызвал ни у кого особых вопросов: «Запись нового альбома», «Много работы, не вылезаем из студии», «Решил вырваться из Москвы, отдохнуть». Общие фразы, которые я бросал тогда. И ведь все верили, в то время как Шатохин метался по своей белоснежной палате в закрытом реабилитационном центре в Подмосковье. Ломка накрывала его ужасными волнами: он молил о дозе, он ругался, бросал немногочисленную мебель в стены, замирал, истощенный собственным безумием на белых стерильных простынях. И вот, спустя месяц, обновленный, но такой уставший, почти потерявший лицо, с фиолетово-синими кругами под глазами, он наконец появился в моей квартире, крепко обнимая. Его постоянным спутником стали сигареты, которые раньше он не выносил. Артем замкнулся в себе, чаще молчал, чем говорил, оглядывая всех уставшими безжизненными глазами. Мозги ему промыли очень хорошо, капельница в руке и ломающая изнутри потребность к новой дозе, заставили его почувствовать отвращение к любой зависимости. Но сигареты все равно брали свое. Метамфетамин больше не присутствовал в его жизни, собственно, как и кокс. От любого наркотика он бежал, как от огня: просто боялся сорваться. Часто вспоминал, что за пять месяцев смог практически полностью провалиться в этот омут, был готов начать колоться. Практически в слезах благодарил меня, по ночам кричал от кошмаров, где он снова в каком-то притоне снюхивает очередную дорожку. Жизнь рок-звезды? Не так я себе это представлял. И вот, словно гром среди ясного неба, появилась она: милая блондинка, всегда улыбчивая, с прекрасными формами и в дорогой одежде. Как сейчас помню дрожащий голос Шатохина через динамик: «— Они нашли меня». Спустя два дня после того злополучного разговора, мы стояли в дорого обставленном офисе, беседуя с мужчиной лет пятидесяти, одетым в костюм-тройку от Tom Ford. — Голубин, твое вмешательство очень сильно подпортило мои планы. Твой друг, — насмешливый взгляд на Артема, — был очень прибыльным клиентом. Он мне задолжал. — Я могу оплатить все прямо сейчас, — глупая наивная фраза из моего рта, усмешка на лице мужчины, потерянный взгляд брюнета. — Конечно же ты оплатишь все долги, но на этом наше общение не закончится. В комнату вошла девушка, усмехаясь и разглядывая нас, присаживаясь на колено к мужчине так, как будто это уже вошло у нее в привычку. — Аня, объясни нашим, хм, гостям, что от них требуется. И начался ад. И не было никаких вариантов. Игра была изначально проиграна. За каждый месяц работы уничтожалась одна папка с компроматом, но казалось, они никогда не закончатся, а мы не станем свободными. Мне приходилось искать клиентов, Артему распространять дурь. Трава высшего сорта. Раньше бы я непременно затянулся, но сейчас меня выворачивало от отвращения к девушке, к «Боссу», чьего имени я не знал, к себе самому. Единственным, кого я не винил, был Шатохин, зажавшийся, как маленький зверек где-то на краю собственного сознания, клянущий свою слабость почем свет стоял. А затем появилась она: Лин, вошедшая под мою кожу, как игла с чернилами, впечатавшись в меня так же глубоко, как мои бесчисленные татуировки. И я готов был бросить весь мир к ее ногам, я хотел быть с ней каждую секунду, мне нравилось, как она смущается, как краснеет, смотря на меня. И будто бы в ответ на мои мольбы, номер Ани молчал несколько недель. Все только начиналось у нас с моей Принцессой — тот самый период, когда люди узнают друг друга, наслаждаются каждой секундой вместе (да что там, мне казалось, да и до сих пор кажется, что я всю жизнь буду открывать в ней что-то новое). И Артем, наконец-то начавший оживать, решил ускорить развитие наших отношений, пригласил ее на мою «домашнюю вечеринку». И я был счастлив увидеть Лин, но не ее подругу, в которой я с ужасом узнал «ту самую» Аню. Смертельно сладкая улыбка, и мы с Темой замираем, делая вид, что ничего не происходит, а дальше она вилась вокруг него весь вечер, напоминая о нашем положении, и Шатохин пытался не сдавать позиции (которых, на самом деле, не было), играя заинтересованного парня, погибая внутри. И теперь все стало так очевидно: от нас отстали, так как нашли мое новое слабое место, которым являлась Лин, и я не мог позволить хоть как-то подставить рыжеволосую под удар. И как же я пытался избежать начала отношений с Романовой, внутренне противясь своим действиям, ведя себя, как последний придурок, мечтая одновременно о том, чтобы Лин послала меня куда подальше, и в то же время моля ее не отпускать меня. И я снова пошел на поводу у своей слабости: разум проиграл сердцу. И я снова стал жалким псом на побегушках «лучшей подруги» своей девушки. А Артем теперь являлся «счастливым парнем» Морозовой, находясь под ее полным контролем и не вызывая никаких подозрений ни у кого, даже у наблюдательной Лин, которая списывала столь быстро завязавшиеся отношения на раскрепощенность своей подруги.***
— Сколько товара? — Безразличие на лице. — Возьми двести грамм, — победоносная улыбка на тонких губах, выпускающих кольца дыма. Направляюсь к выходу, понимая, что соврал своей девочке, что не заеду к ней сегодня. Мне будет слишком стыдно, я даже сейчас чувствую себя невероятно грязным. Будто бы меня отравили этой темнотой изнутри, будто бы я потерял свои крылья. Скорее всего эту ночь я проведу с Артемом и бутылкой чего-нибудь крепкого. И, черт возьми, никакого выхода. Я не вижу света. — И еще одно, котик, — я разворачиваюсь, меня передергивает от этого приторного обращения. — Ни слова Лин, мне не хочется портить ее идеальную жизнь, — в голосе чистая ненависть. Какую же змею ты пригрела на груди, Принцесса. Лишь киваю в ответ и иду к выходу. После бури всегда наступает тишина? Бред! В моей жизни буря не прекращается, а эти клочки света — лишь миражи. End POV of Gleb