Аритмия

Любовь — это факел, который должен светить вам на высших путях. Ф. Ницше

      — Родная, не плачь. Я с тобой всегда, помни это, — брюнет грустно улыбнулся, смотря в темные глаза девушки, стоящей перед ним. Она куталась в его толстовку, которая явно была ей велика, вдыхая обволакивающий аромат духов, подаренных ему ею же.       Казалось, вся грусть мира застыла в бездонных зрачках и вылилась маленькими кристалликами слез.       — Я же не знаю, когда приеду в Москву. Опять несколько месяцев без тебя. Ты же знаешь, как для меня это важно, — она встряхнула головой, скидывая капюшон, из-под которого вырвался на свободу водопад каштановых кудрей.       Упрямые пухлые губы искривились, борясь с подступающей истерикой.       Почему она так реагировала? Ведь должна была бы быть счастлива, так как неделя с любимым человеком, только для них двоих, была просто прекрасной мечтой до того момента, пока она не кинулась в объятия Ильи, вышедшего из дверей аэропорта Шарля Де Голля ей навстречу.       — Осталось пять часов, я все же решила проводить тебя, — потупив глаза, произнесла она.       — Мара, не думай о времени. Я все еще с тобой здесь. Мы стоим у тебя на балконе, в твоей квартире, в Париже, помни это, — он затянулся горьким дымом, так привычно взъерошил волосы и впился в ее лицо пытливыми глазами.       — Да, я все понимаю, но мне грустно, безумно грустно. Я так боюсь, что расстояние убьет нас, — явно говоря не о физическом состоянии, усмехнулась Марго, пытаясь незаметно стряхнуть соленые капельки, но не успела: тонкие сильные пальцы повернули ее лицо и нежно убрали влагу с раскрасневшейся кожи.       — Еще целых пять часов. Мы успеем посмотреть фильм, попить твой любимый зеленый чай и еще много всего сделать. Не важно, сколько времени пройдет, ты же прилетишь.       — Ага, — снова кивнула девушка, рассматривая тонкие черты лица любимого: его маленькую горбинку на носу, точеные скулы, слегка насупленные брови и пронзительные карие глаза, обрамленные длинными ресницами.       Бакунин мог бы быть натурщиком и с него могли бы писаться картины и создаваться скульптуры.       Для нее не было никого ближе и дальше, чем он. Каждый раз, прощаясь с ним, она теряла свое привычное самообладание и погружалась в пучину необъяснимой тоски.       То, что было между ними, можно было назвать «свободными отношениями», но это было бы абсолютно неверно.       Они не были свободны, в первую очередь их зависимость проявлялась в том притяжении, которое они испытывали, даже находясь за тысячи километров.       Их тянуло друг к другу, как магнитом, но учеба за границей, постоянные дела, друзья, родные — преодолимые, но такие весомые причины не спешить.       И если Рита могла абсолютно точно признаться самой себе в своих чувствах и была уверена в них, то Илья еще не сделал выбор.       Прошлое оставило на нем печать. Он боялся взвалить груз своих ошибок, проблем и переживаний на единственного близкого душе человека.       Но Райх была готова ко всем трудностям. Слишком пронзительно отзывался в ней этот парень, слишком сильно ощущалась ей необратимость судьбы.       — Пошли в дом? — Тепло приобняв ее хрупкое тело, Илья слегка подтолкнул ее внутрь небольшой уютной квартиры.       — Боже, нам нужно сильнее запаковать сыр для твоих родных. Он пахнет неимоверно. Я, живя во Франции, так и не смогла привыкнуть к этому дивному аромату, — смешно сморщив носик, произнесла девушка, стягивая с себя теплую толстовку и оставаясь в длинной футболке, оголявшей ее стройные длинные ноги и приоткрывающей маленькую татуировку, почти полностью спрятавшуюся под краем черного кружева.       — Я никуда от тебя не денусь, — в который раз повторил Бакунин, пожирая девушку голодными глазами.       — Хочется верить. Ты же знаешь, я никогда не буду ограничивать тебя. Каждый твой поступок — твой выбор, — снова легкая, омраченная тенью печали, улыбка.       — Все будет хорошо, — он сам так хотел в это верить.       — У нас или в целом?       — И то, и другое. Не переживай по поводу того, чего не существует. Я знаю, ты ревнуешь, но будь спокойна, поводов нет.       — Хорошо, — такой простой ответ и темные глаза, с надеждой и доверием заглянувшие в такие же темные омуты напротив.       — Как же я тебя хочу. Всегда. Каждую секунду, — хищно целуя тонкую загорелую шею, проводя по выступающим ключицам, прошептал Бакунин.       Внимательный взгляд впился в маленькую подвеску, появившуюся из-за ворота черной толстовки Ильи. И сердце девушки растаяло. С ним всегда была часть ее.       — Посмотрим фильм? — Усмехнулась Марго, слегка оживившись.       — Ты же знаешь, к чему это всегда приводит, — лукавая родная улыбка на красивых губах.       — Ну, поэтому мы так и любим кино, — как легко умел он вывести ее из любого тяжелого состояния, разбавить тягучую атмосферу, заглушить своим голосом противное тиканье часов, отмеряющих оставшееся им время.       — Закажем пиццу? — Вырвавшись из самых любимых объятий, Рита потянулась к телефону.       — Угу, на твой вкус. А я на перекур, — и быстрые шаги.       — Ты слишком много куришь…       — Меня всегда накрывает перед отъездом, не могу просто справиться с этим.       — Возвращайся быстрее, — девушка лишь махнула рукой.       — Две минуты, и я с тобой, — улыбнувшись, он встряхнул головой и скрылся за балконной дверью.       Париж сегодня плакал вместе с Марго. Серые стены стали еще более пепельными, казалось, даже летняя зелень потускнела.       Сена перенасытилась дождевой водой и недовольно бурчала и шепталась, разбиваясь волнами по старинным камням.       Птицы, казалось, давно заснули, и тишина царила сегодня в большом и радостном Париже. Ему всегда была свойственна тайная скрытая тоска. И сегодня девушка особенно это ощущала.       Сделав заказ, она подошла к большому зеркалу, висевшему на стене.       На нее смотрели слегка припухшие грустные карие глаза, черные брови насуплено кричали о том, что творилось в ее огромном искреннем сердце, а аккуратный слегка курносый нос все равно упрямо смотрел вверх, будто показывая всему миру, что ничто не сможет сломить этого человека.       Бесчисленные родинки создавали созвездия на ее смуглой коже, казалось, она вся была соткана из маленьких лучиков солнца, но душа ее была темна и загадочна, как луна.       Бесконечный космос ее мира всегда поражал Илью.       Минуту назад смеявшаяся, как ребенок, она могла в мгновение обрести серьезность и, затянувшись сигаретой, говорить о философии, жизни, смерти, и, конечно, любви, вдохновившись только что прочитанной книгой Гессе.       Райх всегда знала, что никто и ничто в этом мире не принадлежит друг другу.       Человек рождается и умирает в одиночестве.       Этого не изменить.       Но она хотела быть тем самым светом, который искал Бакунин. И она хотела провести с ним каждый отпущенный им день.       И поэтому, разрываясь сейчас между диким счастьем и восторгом от его пребывания, и горем от его скорого отъезда, Марго пыталась переключиться с негативных мыслей и вобрать в себя каждое мгновение с этим удивительным человеком, так сильно изменившим ее жизнь.       Они незаметно, но радикально меняли жизни друг друга.       Она искала знаки во всем, он же всегда оставлял между своими фразами недосказанность.       В их власти был весь мир. И, когда на ее день рождения Илья сказал ей, что прилетит к ней в Париж, она бросилась в его объятия посреди Москвы, не обращая внимания на взгляды вечно недовольных прохожих.       — Если Судьба есть, то позволь нам быть вместе, — тихо, почти про себя проговорила девушка, снова возвращая лицу спокойное выражение лица.       Она прилегла на кровать, отвернувшись к стенке, и улыбнулась, почувствовав руку, обвившую ее талию и теплое дыхание на шее.       — Ты только моя, помни это, — и горячий поцелуй на ее плече.       Блестящие глаза, наполненные неизмеримой глубиной чувств, сбившееся дыхание, отброшенный куда-то на край кровати телефон.       И в этот момент оба готовы были произнести: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!».