Шел второй месяц осени, за окном деревья меняли свой однообразный зелёный наряд на красочный золотисто-багряный. Воздух был тяжелым и влажным. Моросящий дождь только разгонял пыль по пустынным улицам города.
— И чего ты хочешь? — без всякого интереса, удосуживая взглядом лишь свой планшет, а не собеседника, проговорила женщина.
— Я хочу воспитывать своего сына.
— Родерих тебе не нужен, тебя интересует лишь состояние, что идёт в комплекте с ним.
— Верно. Но подумай сама, этот мальчишка ещё родиться не успел, но уже был сказочно богат.
Закрыв планшет и отодвинув его в сторонку, Рофис наконец-то подняла глаза на собеседника. Высокий темноволосый мужчина средних лет, карие глаза которого искрились, как бенгальский огонь, ненавистью и завистью.
— Насколько мне известно, у тебя помимо моего сына ещё есть дети, — опустив взгляд, Рофис призадумалась, искренне не понимая, почему Роберт так цепляется за Родериха, а не пошёл промывать мозги кому-нибудь ещё.
— Есть, но мой дорогой больной папочка давно разочаровался во мне и поэтому оставил без гроша за душой. А всё наследство переписал на твоего сына, признав Родериха своим единственным внуком.
— Как насчёт сделки? Не усложняй жизнь ни себе, ни мне. Я готова предоставить тебе пожизненное обеспечение, если ты раз и навсегда оставишь меня и моих детей в покое.
Роберт задумался. Предложение воистину было заманчивым, в его положении глупо было бы отказываться от такого, а с другой стороны, Рофис не та женщина, которая допускает подобные ошибки. Жить у неё под боком равносильно смертному приговору.
— Я подумаю, — поднявшись со своего места и не забыв попрощаться, Роберт покинул пределы сего здания.
Госпожа Эдельштайн вышла за ним следом, оставаться здесь более не имело никакого смысла. На выходе к ней подошёл Гилберт, который, собственно, и дожидался возвращения матери.
— Он согласил?
— Сказал, что подумает, — пояснила она, садясь в машину, Гилберт сел рядом на переднее сидение.
— Что будешь делать, если он не согласится?
— А он и не должен соглашаться. Отец Роберта давно в курсе махинаций своего сына, и поскольку благосостояние внука ему не безразлично, он подыскал для него выгодную партию.
— То есть?..
— Да, хочет женить его на какой-то богатой избалованной девчонке. А касательно тебя, отправишься в Россию, снег огребать в Сибири.
— Н-но я ведь… З-за что?
— За то, что вечно оставлял Родериха без присмотра, и напомни-ка мне, куда подевалась мой Porsche?
Гилберт в момент замолчал, ему попросту нечего было возразить этой женщине на её нескончаемые претензии.
***
— Привет, Баш! — махая рукой, Родерих подбежал к своему блондинистому другу. — Знаешь, мы уезжаем. Опять… Не думаю, что нам ещё удастся когда-нибудь с тобой встретиться, так что… Прощай.
— Эй! А ну не раскисать! Мы с тобой ещё обязательно встретимся и не раз!
По-дружески ударив Родериха по плечу, Баш позволил тому обнять себя. Всё же даже Цвингли не верил, что они ещё когда-нибудь смогут встретиться и вот так вот обняться, будучи старыми приятелями.
Хотя… В жизни всё возможно.
***
— Мы теперь встречаемся! Это так здорово, правда? — верещал воодушевленный итальянец.
— Да, здорово, — сохраняя спокойствие, пробормотал немец.
Невольно краем глаза заметив свадьбу, наши голубки остановились, с минуту наблюдая за поцелуем жениха с невесты.
— А мы когда-нибудь тоже поженимся? — мечтательно прошептал Варгас.
— Возможно, у нас с тобой всё ещё впереди.
Наклонившись к возлюбленному, Людвиг легонько поцеловал Феличиано в уголок губ, итальянец улыбнулся, взяв скромного немца за руку. Они вместе пошли дальше, мечтательно представляя свою свадьбу.
***
По воле матери Гилберт отправился учиться в Россию. Сказать, что он не был рад этому, это ничего не сказать. Уткнувшись носом в парту, Байльшмидт сидел на заднем ряду, ни разу за всё время не подняв головы на преподавателя.
Да, Байльшмидт прекрасно владел русским, как и английским с немецким, способности к лингвистике проснулись в нём где-то в возрасте семи лет.
— Эй! Ты не пойдёшь в столовую?
— Нет, не хочу, — вяло подняв голову, Гил заметил стоящего возле себя парня под два метра ростом с пепельными волосами и странными аметистовыми глазами. Если это не линзы, значит Гилберт теперь точно видел всё в этой жизни. — Твои глаза… Они настоящие?
— Заметил? — удивлению Байльшмидта не было предела, когда стоящее перед ним двухметровое чудо засмущалось от его слов. — Ну, ты не один такой, мне уже ни раз задавали подобный вопрос. Да, это мой натуральный цвет, некая шутка природы.
Кто бы мог подумать, что два студента могут проболтать всю перемену, задев столь простую тему цвета глаз. А после со всех ног бежать в следующий кабинет, напрочь забыв и про столовую, и про сбитого с ног в коридоре ректора.
Но самое главное, что все остались счастливы и довольны своей участью. Даже Родерих, который вскоре вместе с матерью всё же вернулся в родной город и повстречал старого друга, Баша Цвингли.
