Холодный свет

      - Я прощаю тебя. Что? Она не ослышалась? От удивления Ева даже приподнялась на кровати, хотя до этого лежала без движения, отвернувшись к стене; делала вид, что спит.       - Прощаю, - повторил Адольф, положив ей руку на плечо.       Прикосновение это было холодное и твердое, не такое, как обычно, и она инстинктивно поёжилась, не решаясь посмотреть ему в глаза, – а вдруг, они такие же чужие, как его рука?       На несколько минут повисло молчание. Ева часто шмыгала носом, растирая воспалённые глаза. Она хотела пойти в смежную с её спальней ванную комнату и умыться, но не делала этого по причине страха. Она боялась пройти мимо Адольфа и этим рассердить его. Боялась даже лишний раз пошевелиться, когда он сидел так близко, непривычно молчаливый, с суровым и непроницаемым, как камень, лицом. Чем она заслужила такое отношение? Почему он отвернулся от неё в момент, когда она больше всего нуждалась в нём?       - Ну ладно. Что сделано, то сделано, - со вздохом продолжил Адольф, собравшись с мыслями. - Обсудим сейчас, чтобы больше никогда не возвращаться к этому, договорились? Можешь ты сказать мне, наконец, что на тебя нашло? Я просто пытаюсь понять причину. Сейчас, когда мы одни... Не молчи, Ева.       - Я не делала этого.       Глухо, безэмоционально, но правдиво. А что ещё она могла ответить, кроме правды? Впервые за время разговора они встретились взглядами. В глазах Евы читалась невысказанная мольба. Глаза Адольфа ясно отражали разочарование.       - Пожалуйста, давай без глупостей. Тошно слушать твои детские отговорки. Не хочешь говорить – так и скажи, но молчание не решит проблему. А лжи я не потерплю.       Задетое чувство справедливости взбунтовалось в ней. Ева вскочила с постели.       - Я не лгу! Богом клянусь, это правда! Выслушай меня хоть раз внимательно. Твоя сестра подкралась ко мне, стала кричать ужасные вещи, называла меня самыми низкими словами – уж не знаю, за что и почему... Но одних слов ей явно показалось мало! Потом она раскидала по полу цветы, а дойдя до исступления, опрокинула вазу с водой на себя и портрет... Как будто это я... Адольф, пойми же, она испортила портрет, зная, как он тебе дорог, чтобы поссорить нас!       Версия Евы звучала на удивление убедительно. При всём недоверии он не решался полностью опровергнуть её, потому что не понаслышке знал вредный характер Ангелы. Эту скандалистку хлебом не корми, дай погрызться с кем-нибудь, но только на словах, не переходя границы дозволенного. Ева же приписывала ей откровенное хулиганство и дебош, – то, во что Адольф в принципе отказывался верить, как бы ни была груба сестра. Это абсурд. Нонсенс. Такого просто не может быть!       - Очень хорошо, что ты, хоть и с некоторым опозданием, осознаешь ценность этой вещи для меня.       - Нет, я правда рад. Спасибо, - горькой усмешкой отвечал он на вопросительное выражение её лица.       И тут же обратился к Еве без тени юмора:       - Ты должна также осознать всю глупость своего поступка, и впредь поостеречься от подобного рода казусов... Для твоего же блага, Евхен. Не злоупотребляй моей добротой, если дорожишь нашими отношениями. В следующий раз я уже не буду так отходчив.       Девушку будто полоснули ножом по сердцу. До сих пор она и не подозревала, как это больно – услышать из уст любимого намёк на возможный разрыв. Ева сама не ожидала от себя такой реакции: предобморочные мушки перед глазами, чувство удушья, тахикардия, подкатившая к горлу тошнота... Это состояние длилось от силы полминуты и миновало бесследно, но встревоженный разум ещё долго не мог восстановить связь с реальностью, раз за разом проживая всё самое худшее в мыслях. "Для твоего же блага... Если дорожишь..." По поведению Евы, однако, нельзя было заметить ничего необычного, а неестественную бледность и заторможенный взгляд Адольф приписал недавно пролитым слезам. Все женщины такие истерички!       - Я понимаю, это трудно, но попытайся проявить снисходительность к Ангеле, - чуточку смягчившись, предложил он после некоторой паузы. - Она уже немолода и многое повидала, у неё, ясное дело, сложились свои довольно специфические взгляды на жизнь... Ты ведь знаешь, мы с сестрой не всегда находили общий язык. Но сейчас, перед лицом нашей общей беды... Я больше чем уверен, она бы так не поступила! Она бы не стала глумиться над памятью дочери. Всему есть предел.       "И поэтому ты винишь меня? Плохо же ты знаешь собственную сестру!" - В бессильной злости думала Ева, но не спешила высказывать мысли вслух, понимая, что этим только раздражит мужчину. С Гитлером большую часть времени лучше вообще держать рот на замке. Это открытие было неприятно, но не ново. Его категоричность, нежелание прислушиваться к чужому мнению в точности повторяли черты её отца.       - Мне бы хотелось никогда больше с ней не встречаться, - честно призналась она, в изнеможении опустившись обратно на кровать поближе к нему.       - Знаю. Ангела порой бывает невыносимой. Я сделаю всё возможное, чтобы оградить тебя от неё, - всё та же усталая, несколько саркастическая ухмылка. - Иначе, рано или поздно, вы перегрызёте друг другу глотки...       Это тоже было обидно слышать. Ева – самое миролюбивое существо в мире, чьё сердце жило верой в людей и добро, едва ли представляла себя в роли нападавшей, безжалостной мстительницы и интриганки, несмотря на глубочайшую неприязнь к Ангеле и всему, что с ней связано. Напрасно Адольф считал, что она жаждет крови.       Из груди девушки вырвался печальный вздох.       - Впредь будем осторожнее, только и всего. Ангела приехала надолго и, вероятно, захочет вернуться к своим обязанностям экономки... Я не смею ей перечить в этом. А от тебя прошу лишь одного: будь добра, старайся не попадаться ей на глаза. Идеально, чтобы она вообще не знала о твоём присутствии, поэтому с этого дня дом поделён на две половины. Я подумал и решил, что так будет лучше для всех. Я не вторгаюсь на её территорию, Ангела без разрешения не ступает на мою. По крайней мере, она обещала это. Ты тоже должна держаться подальше от её апартаментов. Не шатайся по двору, меньше показывайся в коридорах. Даже если тебе скучно, нельзя покидать свою комнату без веской на то причины. Посмотрим, как пойдёт дальше, но... Я не исключаю, что нам придётся подыскать другое место для встреч.       - Например?       Ева всеми силами старалась скрыть огорчение. Ей самой было удивительно, насколько сильно она успела привязаться к вилле Вахенфельд. Как оказалось, у мужчины и на этот счёт имелись кое-какие идеи.       ‐ Здесь неподалёку есть пансионат с комфортабельными номерами. Пустует круглый год, за исключением горнолыжного сезона. Зимой туда, конечно, не пробиться, но к апрелю... Или как вариант, охотничье шале на берегу озера. Очень уютный и тихий уголок. Уверен, ты останешься довольна, -  в голосе его появились ободряющие нотки.       Шероховатые пальцы с неожиданной нежностью коснулись её щеки. Неужели всё-таки заметил, что она грустит?       В действительности всё обстояло на порядок сложнее, чем по малолетству и неопытности представляла глупышка-Ева. Она думала, что Гитлер заботится о ней, изолируя от своих неуравновешенных близких, но его усилия были направлены главным образом на защиту сестры, и лишь самую малость – на поддержание интимной стороны их отношений. О чувствах юной любовницы он не беспокоился ни капли. Если бы не личная заинтересованность в маленькой блондинке, после выходки на лестнице, он прогнал бы Еву не задумываясь, но жажда плотских утех вынудила его пойти на компромисс. И злость отступила.       Помимо прочего, Адольф не мог не оценить её сговорчивость. Будь на месте Евы девица вроде Мимилейн, напыщенная и самовлюблённая, уже закатила бы скандал в духе "Ты меня не ценишь, не любишь!", а она молчала, опустив глаза, и покорно соглашалась с любым его решением. Он был для неё авторитетом – непререкаемым, безусловным, что также сыграло в пользу провинившейся. Присущее Еве очарование восточной наложницы пленяло его.       То ли дело Ангела! Разговор с сестрой оставил горький осадок на душе. Так бывало и раньше, но в гораздо меньшей степени, а сегодня в неё будто демон вселился: упрёк за упрёком, один страшнее другого, в изобилии сыпались в его адрес, и возразить было нечего. Войдя в раж, Ангела проявляла удивительную меткость в высказываниях, словами нанося удары не менее болезненные, чем настоящие. Вскоре он был согласен на всё, лишь бы заставить её замолчать. В прошлые разы только намёками, смысл которых лишь смутно доходил до него сквозь толщу безпросветной скорби, а теперь открыто сестра заявила: это он и никто другой повинен в смерти Гели. Он один несёт ответственность за случившееся перед богом и людьми.       " - Думаешь, я не знаю, сколько моя девочка натерпелась от тебя?" - Металлическим голосом говорила она, сверля Адольфа припухшими от слёз, полными презрения и ненависти глазами. - "Ты поднимал на неё руку. Морил голодом. Посадил на цепь и дрессировал, как собачонку. Думаешь, мне об этом неизвестно? Выродок! Её кровь на твоих руках!"       Эти слова про кровь как-то по-особенному потрясли его. Мысленно возвращаясь к ним, он неизменно опускал взгляд и в каком-то отупении тщательно рассматривал ногти, ладони. И хоть те были чисты, с трудом подавлял в себе желание вымыть руки с мылом. Разумеется, предъявленное ему обвинение следовало толковать иносказательно, вот только он почему-то никак не мог отделаться от ощущения грязи, как будто действительно выпачкался в чём-то нехорошем. И в то же время кровь племянницы была священна для него.       Ангела взяла с него обещание, что Ева больше не появится в Оберзальцберге. Первоначально она добивалась, чтобы Адольф вовсе расстался с ней, выдвигая самые разные доводы от: "Стыдись, она годится тебе в дочки!" до пафосного: "Ты позоришь нашу семью!", и только тихое: "Ты её здесь не увидишь" немного успокоило её. С этого момента он был вынужден, как набедокуривший школьник, скрываться в собственном доме, чтобы хоть как-то умилостивить разгневанную сестру. Под тяжестью навязанной ему вины, Адольф сам не заметил, как сделался её рабом и даже в мыслях боялся критиковать Ангелу. "Ей сейчас хуже, чем тебе", - твердил обычно молчаливый голос совести, тогда как разум отказывался поддаваться на откровенные манипуляции. А ближе к ночи снова дала знать о себе ещё совсем свежая сердечная рана... Он видел перед собой Еву, а душой тосковал о Гели. О, если бы было возможно оживить её на один короткий миг!       За тягостными размышлениями он упустил из внимания момент, когда их губы слились в поцелуе. Ева, очевидно, восприняла его формальное, ни к чему не обязывающее поглаживание по щеке как приглашение к чему-то большему, потому что недолго думая пересела к нему на колени, а он не стал её разочаровывать и тотчас заключил в крепкие объятья, наслаждаясь ощущением хрупкого женского тела, с таким доверием прижавшегося к нему.       Он не был бесчувственным бревном, не был скотиной, зацикленной исключительно на собственных удовольствиях, и радовался, что Ева заинтересована в процессе не меньше его самого. Её мягкие белые руки обвили его шею – это было волнующе приятно, но настоящее блаженство она подарила ему, в следующую секунду прильнув к шее ртом, чуть припухшим и влажным от продолжительных поцелуев.       Она нашла его слабое место: по телу в ответ прошла волна жара, мгновенно заныло в паху. В эту же минуту Адольф некстати вспомнил, какой поникший вид у девушки был совсем недавно. В голову закралось сомнение, которое он поспешил прогнать от себя. Что если она лишь имитирует страсть, в угоду ему переступая через собственную грусть, усталость? О, это было так похоже на альтруистку-Еву! Но отнюдь не остановило его. Наоборот, к желанию теперь примешивалась незнакомая ему в обычной жизни жалость, потребность успокоить, согреть и... Много всего. Он буквально задыхался от чувств, раздевая любовницу подрагивающими от нетерпения руками.       - Иди ко мне, малышка. Позволь мне любить тебя, - прохрипел Адольф, нависнув над ней, уже лежащей посреди кровати при ярком свете в самой бесстыдной позе; ровно так, как он учил её. Настало время совершить побег в царство Эроса, где не было места смерти и страданию.       За всю свою жизнь Гитлер лишь два или три раза задумывался о женитьбе. Не всерьёз, конечно, а так – подумал и забыл, да и то, только потому, что с каждым годом в его окружении всё прибавлялось количество женатых друзей и соратников. Все, кого он знал, рано или поздно обзаводились семьёй. Для любого немца это было так же естественно, как защищать свою страну в случае войны или без устали трудиться в мирное время. Хорошая жена являлась предметом гордости мужчины, украшением его дома, а иногда, без преувеличения, и спасением для всей семьи. Гитлер имел возможность убедиться в этом собственными глазами. Впрочем, скептических взглядов на брак применительно к себе не изменил.       Да и почти не встречал женщин, хотя бы отдалённо подходящих на роль его избранницы. Первая любовь – не в счёт. Юности свойственно влюбляться очертя голову. Следующей его страстью стала француженка Шарлотта. Но то было скорее сожаление, что она уже обещана другому, нежели готовность жениться. При других обстоятельствах, не будучи на волосок от смерти, он бы даже не взглянул на неё. Долгие годы, пока не подросла племянница, Адольф был вполне доволен своей холостяцкой участью. То были годы борьбы не менее напряженной и опасной, чем на фронте. Время, когда он полностью посвятил себя партии и общественной работе, а дамам уделял внимание лишь постольку-поскольку, не позволяя чувствам победить здравый смысл.       Потом в его жизнь ворвалась Гели. Гели была для него эталоном во всём. Гели – единственная, на ком он мог бы жениться, если бы не Германия. Друзьям он говорил об этом прямо, ей – полунамёками, от которых она то смущалась, то сердилась, в зависимости от настроения. В ту пору племянница ещё только-только переехала к нему в Мюнхен, и им удавалось найти общий язык.                   Счастливые, давно и навсегда ушедшие дни! Случалось, Адольф закрывал глаза, и в самых смелых мечтах видел себя вместе с Гели возле алтаря. Вот священник читает проповедь. Вот они по очереди произносят клятву, ставят подписи в приходской книге. Вот он, от восторга забыв, как дышать, приподнимает её фату... В такие минуты ему делалось смешно и горько одновременно. Нет, этот брак невозможен. Не стоит даже шутить о таком.       Воистину пути господни неисповедимы! Точь в точь такая же картина, только при участии другой женщины, уже несколько месяцев являлась ему во сне и наяву. Он думал о ней, этой женщине, без всякого налёта романтики, а тем более похоти, – и вместе с тем с содроганием, как о божестве. В его глазах она была ожившей богиней: в первую же встречу поразила Адольфа тонким проницательным умом и холодной красотой северянки, в чьих жилах течёт кровь героических предков.       Невзирая на физическую хрупкость, сильная духом, она наравне с мужчинами ежедневно вносила свой вклад в дело партии. Элегантность самым гармоничным образом сочеталась в ней с деловитостью. Светские манеры – с некоторой замкнутостью, несклонностью попусту трепать языком. Её причёска, макияж не были вульгарны. Улыбка лучилась созидательной энергией и верой в идеалы. Хорошую идею она с радостью подхватывала, на плохую обрушивала шквал справедливой критики. Она мыслила широко и не боялась высказаться. Как магнит, притягивала новых людей.       Магде было что-то около тридцати. Ни много ни мало для женщин её типажа, год от года хорошеющих подобно дорогому вину. Он слышал много хвалебных отзывов о её способностях от доктора Геббельса, и до последнего сомневался, так ли оно на самом деле, ведь Йозеф – известный Дон Жуан и не пропустит ни одной юбки. Но при личном знакомстве, спустя всего десять минут в обществе платиновой блондинки с радикальными речами на напомаженных вишнёвым устах, Адольф подпал под чары Магды так же стремительно и безвозвратно, как и его ближайший соратник. С тех пор она не выходила у него из головы.       Геббельс свёл их в берлинском "Кайзерхофе" в конце августа за несколько недель до гибели Гели. Часом ранее у Магды произошло бурное объяснение с Арлозоровым, закончившееся стрельбой. Возможно, поэтому, подавая руку Гитлеру, она выглядела как никогда спокойно и уверенно, – ещё не до конца оправилась от потрясения, а в критических ситуациях смелости ей было не занимать.       С удивлением и тайным ликованием Адольф узнал, что фрау Квандт незамужем. Впрочем, небезызвестная фамилия, доставшаяся ей от первого брака, говорила сама за себя. Магда не привыкла размениваться по мелочам, и партнёров выбирала себе под стать – успешных, именитых. Когда-то, бродяжничая в Вене, он лицезрел матрон вроде неё лишь издали, с горечью сознавая, насколько глубока пропасть между ними. Теперь ему было позволено войти в круг избранных, по-дружески сблизиться с великой женщиной, но Гитлеру быстро сделалось этого мало. Он всерьёз помышлял о женитьбе, оказываясь рядом с Магдой, и мучился сомнениями в её отсутствие, как только с глаз спадала идиллическая пелена.       Жена, семейные узы – значительный урон его политическому имиджу, если не сказать крест на карьере в целом, так он считал ещё недавно, избегая серьёзных отношений как огня. Магдалена Квандт, сама того не подозревая, заставила его едва ли не впервые пересмотреть убеждения. Что, если она не навредит, а наоборот поспособствует его успехам? Кто знает, каких высот они могут достичь в паре, какую власть обрести, объединив усилия не только на трибуне, но и дома, как муж с женой? И пусть изначально он зарекомендовал себя в глазах избирателей как убеждённый холостяк, времена меняются. Магда – одна из немногих достойных, её он не станет прятать от общества, это не нужно и даже вредит замыслу. Роль обычной домохозяйки также не для неё... Она станет матерью нации. Женским вектором в его работе по переустройству целой страны. Те, до кого он не сумел достучаться словами, будут сражены силой её чувств. Спящие умы разбудит биение сердца. Там, где необходимо, она проявит недостающую мужчинам мягкость, но при этом останется на защите движения, тверда как скала пред лицом испытаний. Эта женщина – сокровище. Такие рождаются раз в тысячу лет, не чаще! Адольф досадовал на себя, всё откладывая важный разговор, после которого, в теории, они с Магдой должны были бы объявить о помолвке... К тому моменту тело Гели уже два месяца как покоилось в могиле, а Ева, очаровательная глупышка из Мюнхена, отдала ему в утешение свою девственность. Ослеплённый открывшейся перспективой, он не уяснял, что этим поступком причинит Еве боль, как не задумывался и о возможном отказе со стороны госпожи Квандт. Ведь если рассуждать логически, какая из жён, вкусив свободы, захочет вернуться в замужнюю жизнь?       - Ах, прекрати! И слышать не желаю!       Первой реакцией Магды на предложение руки и сердца от Йозефа Геббельса был смех, исполненный величайшего изумления и веселья.       Запрокинув голову на подушки, она хохотала во весь голос – так долго, что у неё сводило мышцы лица, и смех уже причинял дискомфорт, а успокоиться не могла по нескольким причинам. Во-первых, хотела обескуражить Геббельса. Он должен был раз навсегда усвоить отведённое ему место в жизни Магды: её начальник на работе и подчинённый в её постели.       Начиная с весны этого года они встречались по определённым дням в приватной обстановке с единственной целью – утолить бушевавшие в Магде инстинкты, что положительно сказывалось на её работоспособности и настроении в целом, но парой не были. Просто Йозеф был до умопомешательства влюблён в Магду, а она позволяла себя любить.       Во-вторых, кольцо в бархатистой шкатулке. Увидя его, она рисковала разрыдаться, если бы сделала серьёзное лицо, – но не от радости, как плачут в книгах и кино, а от внезапно охватившего её отчаяния. Ну почему, почему судьба всегда так несправедлива к ней?! Она ждала этого кольца от Виктора. Ждала долгих десять лет, даже выйдя замуж за другого человека. Ждала девушкой, ждала молодой женщиной, какой-то частью себя ждала даже когда на висках у неё стали пробиваться первые седые волоски. Безуспешно!       После развода в поклонниках она не знала недостатка, и каждый из них в какой-то момент опускался перед ней на одно колено. Но только не Виктор, нет. Еврей Арлозоров так и остался для Магды невзятым бастионом. Стоит ли говорить, какую досаду и усталость она испытывала, отказывая просителю за просителем?       - Но почему? Ты боишься? Или не доверяешь мне? - В растерянности бормотал красный как рак гауляйтер Берлина, морщась от боли в хромой ноге.       Магда сделала ему знак рукой, чтобы он поднялся. При всей её холодности и цинизме, ей не доставляло удовольствия смотреть на страдания калеки. Но Йозеф не спешил последовать этой молчаливой просьбе, видимо, надеясь тем самым разжалобить Магду.       - Прошу, скажи, что тебе нужно время подумать. Не отвергай меня так сразу. Клянусь, я бы мог быть образцовым мужем... Разве тебе не кажется, что мы созданы друг для друга? С тех пор как я впервые увидел тебя, ты украла моё сердце, и я уже не мыслю жизни без...       Нужно отдать Геббельсу должное: говорил он проникновенно и поэтично, косноязычие точно не было его недугом. Его предшественники в лице господина Гуверта и двух других международных чиновников выражались менее... Впечатляюще. Но именно его умение втереться в доверие и настораживало женщину. Она не сомневалась в Геббельсе, как в партийном работнике и глубоко ценила его как своего идейного вдохновителя, однако с некоторых пор не доверяла сладким речам представителей мужского пола.       Всё это время, пока Йозеф говорил, она как бы невзначай теребила пуговки облегающего чёрного пеньюра. Естественно, партиец был сама галантность и почтение!       - Ну хорошо, хорошо. Я подумаю, - благосклонно улыбнулась она, приняв из его рук заветную коробочку с обручальным кольцом.       Взяла кольцо, лишь бы завершить этот тягостный, ни к чему не ведущий монолог. Белое золото, сверкающий на солнце бриллиант... Жаль, но ей придётся в скором времени расстаться с ним! Нехорошо тешить человека пустыми надеждами.       - Но обещай, что не станешь торопить меня с ответом, - улыбка исчезла с её губ так же быстро, как и появилась. - Ты ведь давно не мальчик, сам понимаешь, какой это серьёзный шаг...       - О, конечно! Разумеется. Я готов ждать столько, сколько потребуется. Хоть вечность... Не торопись и не сомневайся во мне, - поспешил заверить Магду гауляйтер, в тот же миг бросившись с жадностью целовать протянутую ему белую холёную руку от кончиков пальцев до локтя.       Магда с усмешкой закатила глаза.       - Кофе? Шампанское? Или сразу к делу?       В любви и сексе ей был свойственен довольно-таки мужской подход. Магде нравилось верховодить в постели. Пожилой неизобретательный и невероятно властный супруг остался в прошлом. Она дала себе слово, что больше не допустит над собой насилия, и с этого дня решала сама, как, сколько, в какой технике и позах забавляться с партнёром.       Такое поведение, безусловно, могло шокировать и оттолкнуть многих, но не Йозефа. Йозеф Геббельс всем своим видом выражал покорность, жаждал быть ведомым, и льнул к ней, словно к мамочке, хотя был старше и уж наверняка опытнее Магды. Будучи женщиной страстной, с огненным темпераментом, она всё же оставалась женщиной и тщательно блюла свою репутацию.       На протяжении следующего часа из спальни Магды в её берлинской квартире на Рейхсканцлерплац раздавались мужские полные блаженства стоны и вздохи. Оставляя на лице и ягодицах Йозефа хлёсткие шлепки, кусая и царапая его тщедушное тело, она сама была как никогда сдержанна, эгоистична и неутомима на пути к собственному наслаждению. И только когда взорвалась на нём несколько раз, издав утробный звериный рык, позволила сделать ему то же самое.       Свой долгожданный оргазм Йозеф встретил молча. Голос его к тому моменту был вконец сорван, тело приятно ломило, язык прилип к нёбу, потолок плыл перед глазами вместе с божественно прекрасным лицом возлюбленной, и он не представлял, как будет завтра выступать перед публикой, а мероприятие, на подготовку к которому ушёл месяц, пропустить никак не мог.       - Лежи, не вставай. Я сделаю тебе молоко с мёдом, - ласково сказала Магда, чуть отдышавшись.       Такое проявление заботы к любовнику было редкостью для неё, и Йозеф весь затрепетал в надежде на взаимность. Возможно, она любит, просто умело скрывает свои чувства?       Дожидаясь обещанного напитка, Йозеф не терял времени даром. При себе у него, ещё со школьных лет, всегда была тетрадь и ручка. На страницах дневника, словно лучшему другу, он изливал тревоги и радости ушедшего дня, делился планами, фиксировал внезапно осенившие его идеи, родившиеся в минуты вдохновения стихи... Взявшись за перо, гауляйтер изначально собирался выразить своё восхищение Магдой, с новой силой вспыхнувшую в нём признательность и нежность к ней, – то, о чём мало говорил вслух, остерегаясь насмешек и колкостей из уст любимой женщины. Характер у Магды был не сахар, с этим не поспоришь, и каждое свидание с ней напоминало прогулку по минному полю, но тем слаще Йозефу делались его маленькие победы, как сегодня, когда он убедил богиню принять кольцо.       Погруженный в свои мысли, мужчина не заметил, как она тихонько и по-кошачьи грациозно подкралась к нему сзади, и только невесомый поцелуй в шею растормошил его.       - Держи, - Магда поставила на стол перед ним горячую чашку. - Пей не спеша, маленькими глотками. Это поможет тебе восстановить голос.       - Ты так красив, когда сосредоточен. Почитать тебе мои дневники? - Неожиданно предложила она, пробежав глазами испещрённый чернилами тетрадный лист на столе.       Эти её слова Геббельс также расценил как шаг к сближению. Ему было приятно знать, что Магда, как и полагается будущей жене, предельно откровенна с ним. Польщённый оказанным ему вниманием, он отхлебнул молока, поудобнее уселся в кресле и приготовился слушать.       Но то, что он услышал, быстро спустило его с небес на землю. А начиналось всё довольно мило. Магда не поленилась пролистать до самых старых записей, должно быть, ещё времён её девичества – такой простотой и наивностью, привычкой излишне романтизировать жизнь веяло от них.       Однако очень скоро к вышеперечисленному добавились терзания первой любви. Под вымышленным именем "студент Ганс" она в красках описывала достоинства своего избранника и их отнюдь не невинные развлечения вдвоём. Мир плотских наслаждений открылся ей. Как водится у девчонок, Магда спешила поделиться самым сокровенным с дневником, дабы ещё раз посмаковать пережитое.       Иногда во время чтения она испытующе поглядывала на Йозефа. Какие чувства вызывают в нём эти строки? Заметив на его лице смесь смущения и ревности, внутренне ликовала, как заправская садистка. А что, только мужчинам позволено заводить интрижки до брака?       - Мне продолжать? - Лукаво подмигнув ему, как-то невзначай спросила она.       Геббельс кивнул, не сводя с неё горящих недобрым огнём глаз.       Повествование о любви Магды к некоему Гансу не заставило себя ждать, только теперь, как следует порывшись в письменном столе, она зачитывала ему свежайшие, годичной давности отрывки из своих жизнеописаний. Как и прежде, в них преобладала всеиспепеляющая страсть. Годы нисколько не изменили Магду, однако стиль письма стал лаконичнее; в тридцать лет она уже не боялась называть вещи своими именами. Ах, как хорошо им было наедине друг с другом! Какой простор для творчества представляла собой спальня! Сколько способов открыли они для достижения райского блаженства! С каким бесстыдством, жадностью, жаром сливались в многочасовом экстазе...       Йозеф и не предполагал, что можно так любить. Секс с ним был всего-навсего жалкой пародией на подлинную страсть – он убедился в этом из рассказов Магды, на все лады превозносившей в дневниках неизвестного ему соперника. Свою любовь к этому мужчине она пронесла сквозь десятилетия. Красной нитью он вошёл в её судьбу. Но с какой целью она вдруг пожелала исповедаться в этом Йозефу? Для чего ему было знать подробности её интимной жизни на стороне? И как объяснить бессердечной Магдалене Квандт, что слова подчас больнее ударов плетью?       - Замолчи. С меня хватит. Надоело! - Взвизгнул он, вскакивая с места, как ужаленный, и моментально устыдился собственной реакции.       В притворном недоумении мучительница не спускала с него смеющихся глаз.       - Прости, я что-то неважно чувствую себя. Мне лучше сейчас пойти домой и отдохнуть. Продолжим чтение в следующий раз, - пообещал Геббельс, неизвестно зачем обрекая себя на новую пытку.       Он заранее знал, что проведёт вечер в слезах и самоистязании, возможно, даже будет мастурбировать, прокручивая в голове худшие моменты этой встречи, сходить с ума от ревности и безмолвно взывать к богине: пощади! Но Магда не узнает ничего. Он слишком горд, чтобы продемонстрировать ей свою слабость, – так она почувствует себя победительницей, и непременно сделает ему больно снова.       Односложно отвечая на вопросы и отвергая всякую помощь, из вежливости предложенную ему, Йозеф на прощание поцеловал женщину в щёку:       - Не скучай и не волнуйся обо мне.       Как будто она собиралась это делать!       Гауляйтер Геббельс был несправедлив к Магде. Закрыв за ним дверь, она тотчас сообразила, что перегнула палку. Не стоило идти на поводу у сиюминутного желания задеть Йозефа за живое только потому, что её взбесила последняя полная самодовольства запись в его тетрадке. Глупо было в принципе заглядывать туда. Не всё ли равно, что о ней думает очередной сластолюбец и обманщик? Ведь даже приходясь ей начальником, Йозеф не переставал быть таким же, как и большинство мужчин.       Ну, теперь жди неприятностей на службе! Несколько дней Магда, внешне невозмутимая, находилась в подвешенном состоянии. В рабочее время ей чудилось: сейчас распахнётся дверь, и Геббельс пригласит её на серьёзный разговор. Она приготовилась защищаться, мысленно набросав оправдательную речь в привычной для себя саркастической манере, однако инициативы с его стороны не поступало. Ссылаясь на завал в делах, Йозеф почти не высовывался из своей пыльной конторки под самой крышей партийного архива, и к себе никого не звал.       По вечерам Магда также ждала его звонка или визита. Ей было неспокойно при мысли, что расстались они на не слишком хорошей ноте; помимо страха быть уволенной, в ней просыпалось сожаление за причинённый ему дискомфорт. Иногда Магда с задумчивым видом подходила к телефону, набирала заветные шесть цифр, и тут же нажимала на рычаг. Позвонить первой не позволяла обыкновенная женская гордость. Кроме того, не было уверенности, что он будет рад её слышать; что он вообще возьмет трубку. Целыми днями в тон её настроению за окном накрапывал дождь.       В четверг у Магды жутко разболелась голова. Едва дождавшись конца рабочего дня, она решила сразу по возвращению домой лечь в кровать и наконец выспаться. А чтобы сон был крепок, перед этим приняла рюмку коньяка в качестве альтернативы горьким и неэффективным пилюлям. Тягостные думы больше не докучали ей. Под гнётом сразившего её недомогания и усталости фрау Квандт вообще ни до чего не было дела. Благо, сынишка снова проводил время у отца, и она могла вдоволь насладиться одиночеством.       Уткнувшись пылающей щекой в приятную прохладцу подушки, уже в полусне, она размышляла о том, какое всё-таки счастье – быть свободной женщиной; все бриллианты мира не стоят того, чтобы этого счастья лишиться. Нет, нет! Она возвратит кольцо господину гауляйтеру при первой же возможности, и настоятельно попросит его больше не заговаривать с ней о браке.       Какой-то, показавшийся резким спросонья, звук выдернул Магду из забытья. В кромешной темноте подорвавшись с кровати, она сперва не могла понять, что происходит и который теперь час. Звонили в дверь. И весьма настойчиво. С трудом нашарив халат и домашние туфли, Магда прошлёпала в прихожую, попутно зажигая в квартире приглушенный вечерний свет. В голове, как ни странно, просветлело, от мигрени не осталось и следа, - обычно выздоровление наступало лишь на следующее утро, - но характерная слабость всё еще чувствовалась в теле, из-за чего женщина казалась самой себе слегка заторможенной, и двигалась, как во сне. Если это Йозеф, а больше так упорно к ней ломиться некому, – она прогонит его. Поздний вечер – не лучшее время для выяснения отношений. Пусть приходит завтра.       - Кто там? - Спросила она на всякий случай, почти уверенная, что не ошиблась в своих догадках, но открывать не спешила; лишь услышав голос, от которого у неё всё перевернулось внутри, высунулась из-за двери, не снимая цепочку.       - Адольф?..       Магда избегала называть его по имени, хотя он настаивал на этом, – до неприличия чувственно звучало оно в её исполнении по мнению самой Магды, тщательно маскировавшей под платоническую привязанность свои истинные порывы. Но сейчас это имя непроизвольно сорвалось с её губ.       Адольф Гитлер собственной персоной и двое телохранителей чуть поодаль с неизменно непроницаемыми лицами стояли и смиренно дожидались, когда же изумлённая хозяйка квартиры соизволит впустить их.       - Ох, как неожиданно... Могу я узнать, чем обязана столь позднему визиту? Что-нибудь случилось? - Взволнованно затараторила она, открывая дверь.       - Простите, что я в таком виде. Признаться, мне немного нездоровилось, и я уже спала... - Гитлер вошёл, и она почтительно отступила вглубь прихожей, потупив голову.       Замешательство Магды объяснялось тем, что она действительно не ожидала его увидеть. Хорошие манеры и желание блистать не позволяли ей появиться с растрёпанной головой даже перед прислугой, не говоря уже о госте, которым она горячо восхищалась и как политиком, и как мужчиной.       В качестве приветствия он поцеловал ей руку, кажется, чуть с большим пылом, чем обычно. Или это Магда, ещё не до конца согнав с себя остатки сна, принимала желаемое за действительное? Двое других мужчин, Шрек и Дитрих, также по очереди приветствовали её.       Волна стыда и огорчения захлестнула фрау Квандт прежде, чем Гитлер успел дать какие-то пояснения. Осознание допущенной оплошности пришло так резко и было до того ошеломляющим, что она с невнятным возгласом хлопнула себя по лбу. Ну какая же ты, Магдалена, идиотка!       - О боже! Как я могла забыть! Прошу меня простить... - Уже второй раз за вечер сбивчиво извинялась она, до мозга костей педантичная немка, превыше всего ценившая пунктуальность в себе и окружающих.       Смущённые улыбки и переминание гостей с ноги на ногу выдавали не меньшую неловкость, которую Магда тут же постаралась развеять, пригласив их проследовать за собой в гостиную, благо стараниями горничной здесь всегда царили уют и образцовый порядок.       - Одну минуту, господа. Располагайтесь и будьте как дома, - любезно улыбнулась Магда, чтобы затем поспешно скрыться у себя в будуаре с целью приодеться и уложить волосы.       Прихорашивание заняло у женщины четверть часа, ещё столько же потребовалось ей на сервировку закусок и напитков, найденных в холодильнике. Понимая, что гости в это время томятся в одиночестве, она старалась делать всё очень быстро, но при этом не жалела усилий, дабы произвести впечатление не только эстетическое, но и вкусовое, как было всегда, когда уже устоявшаяся партийная верхушка собиралась у неё дома.       Это Геббельс, очарованнный всем, что было связано с Магдой, однажды подал Гитлеру идею встречаться для неформальных посиделок в её квартире, дескать, тут и места предостаточно, и район один из наиболее охраняемых, не придётся опасаться нежелательного внимания... Интуиция подсказывала Магде, что гауляйтер таким образом ищет сближения с ней, навязываясь в гости под любым предлогом, но женщина не возражала, радуясь возможности чаще видеть Адольфа. Так продолжалось всю осень и начало зимы с периодичностью один-два раза в месяц, в зависимости от того, как часто Гитлер бывал в Берлине, а Магда до сих пор не до конца верила своему счастью, сидя рядом и о чём-то непринуждённо болтая с ним. Время в таких случаях пролетало незаметно.       Как и предполагал Йозеф, она совсем не тяготилась возложенными на неё обязанностями хозяйки вечера, а наоборот приложила максимум стараний, чтобы семейная атмосфера и тепло наполняли эти часы. То, что было так необходимо Гитлеру, в особенности после трагедии, он нашёл здесь, в её компании – словно раненый зверь, приходил зализывать раны, а для Магды не было большей награды, чем просто быть рядом. Впрочем, на личности они переходили крайне редко, их разговоры в основном касались отвлечённых тем: новости в области культуры, обсуждение книг и фильмов. Порой Магда читала мужчинам вслух, иногда – музицировала на фортепьяно.       Чтобы не надоедать своей персоной и несколько разнообразить досуг, она стала приглашать подруг, интеллигентных светских дам, желавших лицезреть воочию её кумира, а также друзей бывшего мужа, людей солидных, с положением, знакомство и контакты с которыми могли принести пользу партии в дальнейшем. Наведывались к ней и представители богемы – художники, кинокритики, сценаристы, но только те немногие, которым благоволил истинный знаток кинематографа Геббельс, с безупречным происхождением и патриотичными взглядами, готовые содействовать национал-социалистам. Вот что это были за встречи, до сегодняшнего дня.       Магду мучила совесть. За повседневными хлопотами, работой и перипетиями в личной жизни она забыла уведомить Адольфа о том, что берёт небольшой отпуск, от посетителей в том числе, по причине переутомления. Предстоящее объяснение с Йозефом, необходимость сказать ему нет, его возможная истерика, их размолвка перед этим, морально подкосившая Магду, о которой она думала всю неделю... Об всём в подробностях Гитлеру, как третьему лицу, было знать необязательно, но его неожиданный приход и всегдашняя изысканная учтивость по отношению к ней столь подкупающе действовали на женщину, что желание излить душу стало почти нестерпимым.       Этому способствовало также то, что когда Магда при полном параде вернулась в гостиную, он был один.       - А где же... - Робко начала она, оглядываясь по сторонам. Сегодня она была сама не своя.       - Я отослал охрану вниз за ненадобностью. В вашем доме, моя дорогая, мне точно ничего не угрожает, - полушутливо отвечал Адольф, захлопнув том с речами Карла Люгера, который увлечённо листал до этого.       - Выглядите восхитительно, впрочем, как всегда.       По его горящим глазам было очевидно, что говорит он правду. Переживания и две бессонные ночи подряд каким-то чудом не отразились на её привлекательности, чему Магда, несомненно, была рада.       Едва порозовев под слоем пудры от удовольствия, она взглядом указала на поднос с едой и бокалами в своих в руках.       - Угощайтесь.       Гитлер мгновение поколебался, не зная как сказать повежливее, что после похорон он не ест мяса. Ему казалось, Магда уже давно заметила это сама...       - Ах вот как! Что же вы молчали... - Воскликнула она, округлив глаза от удивления.       Магда на самом деле замечала многое, но не придавала этому значения, стараясь в равной степени угодить каждому гостю, и если Адольф налегал на запечёные овощи, оставляя без внимания мясные блюда, только огорчалась, что мясо, должно быть, вышло жестким и безвкусным. Задать вопрос, уж не вегетарианец ли он, ей бы и в голову не пришло.       - В таком случае надеюсь, вы не слишком голодны, потому что с трапезой придётся обождать.       Кивнув каким-то своим мыслям, она направилась на кухню, Гитлер не спросясь последовал за ней.       - Право, не стоит так суетиться из-за меня одного, - долетало до Магды его смущённое бормотание. - Я ценю вашу заботу, дорогая, но вы же не станете...       Повязав поверх вечернего платья с открытой спиной накрахмаленный фартук в цветочек, она воззрилась на него – так нежно и серьёзно одновременно, что на мгновение он потерял дар речи.       - Готовить мне лично, - выдохнул Адольф, прочистив горло.       - Мы поужинаем вдвоём, - невозмутимо отозвалась женщина, гремя посудой и зажигая на плите огонь. - Всяко лучше, чем жевать бутерброды всухомятку... Скажите честно, когда вы в последний раз нормально питались?       С её молчаливого позволения он примостился на табурете за кухонным столом. Магда имела полное право выставить его за дверь на время готовки, но не сделала этого, и теперь Адольф как завороженный наблюдал за ней, ощущая некое тепло в груди. То было давно утраченное чувство уюта, каким его окружали только в родительском доме, ещё при жизни дорогой матушки. Никогда после того, будь он беден или богат, обедая в лучших ресторанах или перебиваясь с хлеба на воду, не получал он того удовольствия от еды, что дома. Потому не сразу нашёлся с ответом на её вопрос.       - То есть как нормально? Я не понимаю...       - Ну, домашней едой, - стоя к нему вполоборота, она шинковала капусту.       Он рассмеялся, догадываясь, что ей не понравится ответ.       - Нет у меня времени думать о таких мелочах, мой ангел, - Адольф обратился к Магде почти так же ласково, как когда-то обращался к Гели, не сводя взгляда с её проворных, постоянно снующих рук. - По крайней мере, перед выборами.       И добавил тише:       - Ты же знаешь.       Она, потянувшись к шкафчикам за луком и морквью, тоже понизила голос.       - Знаю, потому и хочу тебя накормить.       Больше на ты они не переходили.       Звуки и запахи, наполнявшие кухню, кружили Адольфу голову. Он просто упивался ими. И дело было не в чревоугодии. Просто всё, к чему бы ни прикоснулась фрау Квандт, превращалось в исскуство. Самые обыденные её действия источали гармонию и изящество. Глядя на то, как она бросает в кипящий котелок на плите неизвестные, но удивительно ароматные коренья и травы, Адольф пришёл к выводу, что Магда была именно из тех женщин, которых называют волшебницами. В эпоху инквизиции её, возможно даже, обвинили бы в колдовстве.       - Это ужасно бестактный вопрос, но напомните мне, как давно вы разошлись с мужем?       Магда застыла с половником в руке, чуть заметно нахмурив брови.       - Два с половиной года назад, - неуверенно сказала она, что-то подсчитав в уме. - Точнее, два года и пять месяцев.       - А прожили вместе?       - Почти девять лет. Со дня помолвки, - на этот раз без запинки отвечала женщина. - А почему вы интересуетесь?       - Не похоже, что бы вы растеряли хозяйственные навыки...       Магда снисходительно усмехнулась, вернувшись к помешиванию супа.       - Замужество тут не при чём. Тебе либо дано, либо нет... И так во всём, не только в быту.       - К тому же, у меня растёт сын. Мне хочется подавать пример хорошей хозяйки, чтобы в будущем он умел выбрать себе жену. От жены зависит многое... Например, насколько крепок будет брак.       Это прозвучало довольно самокритично. Магда смутилась, но не подала виду, впредь решив быть более сдержанной в словах. Гитлер собрался с силами, чтобы задать главный вопрос.       - И вам не хотелось попробовать снова? Ведь вы ещё очень молоды.       Она о чём-то задумалась и не особо вникала в разговор.       - Попробовать что? Ах, вы всё об этом... Я не знаю, что ответить. Я бы и рада, но... Нет достойных претендентов, - неловкий смешок вырвался у Магды, светло-голубые глаза игриво блеснули, однако тут же обрели прежнюю нордическую суровость.       - Скажу вам по секрету. Я влюблена, но это невзаимно. Не допытывайтесь ни о чём, пожалуйста... Это причиняет мне боль. Почему все, кто знал Гитлера лично, включая самых преданных его последователей, описывали его как в высшей степени деспотичного человека? Он действительно мог быть таким, жестким и категоричным, когда это нужно, но ласковое слово, искренняя просьба, Магда знала по опыту, никогда не останутся у него без внимания. Он и теперь прислушался к ней. Она попросила не делать больно – и уже не сомневалась, что больно не будет.       - Прошу прощения. Мне ли не знать, каково это... - сказал Адольф, и сам поразился своей откровенности, вспомнив о Гели. Время шло, а рана не заживала. - Но может быть, в вашем случае всё не так печально? Вы говорили с этим человеком? Если нет, то не стоит делать скоропалительных выводов. Недосказанность подчас вредит всему.       Магда между тем водрузила на стол бутылку домашнего, судя по этикетке, вина, и, ловко орудуя штопором, самостоятельно откупорила её. Что обескураживало в этой женщине, так это невозможность быть с ней галантным кавалером. Она привыкла в одиночку решать проблемы как свои, так и чужие, и не нуждалась в сильном плече – ожидаемое, тем не менее досадное для Гитлера открытие. Все девушки и женщины, которым он когда-либо симпатизировал, были очаровательно слабы.       - Поверьте мне. Я не так глупа, чтобы надеяться там, где нет надежды. Тот, кого я люблю, посвятил себя великой цели. Он не может жениться. И я уважаю его выбор.       Тёмно-красная жидкость с бульканьем заструилась по бокалам. Магда спокойно отхлебнула из одного, другой пододвинула к гостю.       - Выпейте. Полезно для кроветворения.       - Хотя хорошо бы выйти замуж, чтобы родить ещё детей. Много, много! - Мечтательно рассуждала она, приглядывая за плитой. - Вам, мужчинам, не понять, а для нас, женщин, в этом радость и смысл...       Адольф слушал её с благоговением и растущим беспокойством. Магда, одержимая соревновательным духом, - ещё одна мужская черта в ней! - и здесь опередила его, первая призналась ему в любви – иначе что это было, если не признание? Притом она чётко обозначила черту, переступить которую стало бы катастрофой для них обоих. Он не может, не должен жениться! Любя, во имя движения она добровольно отказалась от него. Можно ли найти женщину бескорыстнее, добродетельнее и чище?       - Это меня и тревожит. Пока вы не замужем, такой генофонд пропадает зря, - с серьёзным лицом посетовал Адольф, пряча улыбку.       Магда расхохоталась, откинув волосы назад и обнажив жемчужной белизны полоску зубов. Щёки её зарделись от возбуждения и вина.       - Это лучший комплимент, что я получала в жизни! - Смеялась она, с обожанием глядя на него.       - Говорю как есть.       - Дорогой друг, а кого бы вы рекомендовали мне в мужья? Полагаюсь исключительно на ваш вкус.       По её резко посерьёзневшему тону Гитлер понял – Магда не шутит, и задумался. Пока она накрывала на стол, с сожалением думал, что упускает, возможно, первый и последний шанс обзавестись женой, которая возвысила бы его и стала надёжным тылом, в отличие от тех безмозглых куриц, что сами вешались ему на шею и ни черта не смыслили в политике.       Гитлеру было жаль отдавать её другому. Такое сокровище пригодилось бы ему самому. Так как же удержать Магду при себе, как талантливую соратницу, и вместе с тем устроить её женское счастье? Ведь самое главное для женщины – потомство, точно не входило в его планы...       - Кого ни назови, Магдалена, – вы слишком хороши для любого. Но буду честен: мне бы не хотелось упускать вас из виду, поэтому выбор невелик. Как насчёт, например, старины Йозефа? Как думаете, сумели бы укротить его ветренный нрав?       Магда насторожилась. Первая мысль её была: уж не с подачи ли самого Геббельса был задан этот вопрос. Но какая, в сущности, разница? Ответ-то останется неизменным.       - Заманчивое предложение, но... Как вы изволили заметить, герр Геббельс – человек ветренный, а в отношениях я прежде всего ценю верность. К тому же он совсем не мой типаж!       С эстетической точки зрения – да. Магда и сама порой недоумевала, как она, красавица в расцвете сил, снизошла до такого плюгавого, отталкивающего вида недомерка, каким был её нынешний любовник. Тем ярче контрастировал с неприглядной внешностью внутренний шарм и харизма, о чём она, конечно, умолчала.       - О вкусах не спорят, но если всё же решитесь последовать моему совету, обещаю, что не дам вас обиду. Йозеф имеет свои недостатки, но, по-моему, неплохо поддаётся перевоспитанию. По сравнению с тем, какой образ жизни он вёл, когда мы только познакомились...       - Не надо, не продолжайте! Не хочу знать больше, чем положено, нето разочаруюсь, - со смехом замахала руками Магда, тотчас припомнив историю позорной юношеской страсти Геббельса к подруге детства Анке, еврейке по национальности. Пустившись в воспоминания, он даже показывал Магде её фотографию. Весьма неожиданное признание от убеждённого антисемита и поборника расовой чистоты! А она до сих пор корила себя за ошибки прошлого...       Ужин прошёл в благодушном молчании. Гитлер наслаждался едой, лишь изредка бормоча что-то воодушевлённо-бессвязное, а Магда – его жующим видом, хотя ела с неменьшим аппетитом, то и дело посылая гостю обворожительные улыбки через стол.       - Сидите-сидите. Позвольте мне теперь поухаживать за вами, - торопливо остановил её Адольф, когда женщина уже собиралась встать, чтобы убрать со стола и вымыть посуду.       Жест заботы с его стороны тронул её. Магда покорно осталась на месте, гипнотизируя глазами широкую мужскую спину, к которой так хотелось прижаться хотя бы на мгновение. Неужели бы он оттолкнул её?..       Разрываемая противоречиями, она негромко включила радио. В этот поздний час обычно передавали что-то из классики... Кажется, играла "Прелюдия, фуга и вариация" Сезара Франка, органная музыка, от которой у неё отчаянно защипало в носу. Нет, Магда не была плаксой. Просто вечер выдался такой... Замечательный? Незабываемый? Она не могла подобрать слов, чтобы описать его.       - Адольф...       Плохо отдавая себе отчёт в своих действиях, они застыли друг напротив друга непозволительно близко и зачем-то взялись за руки – её похолодевшие от волнения узкие ладошки теперь покоились в его больших надёжных ладонях.       Даже при тусклом освещении Гитлер мог видеть, как у Магды дрожат ресницы, а шумное дыхание мужчины обожгло ей скулу. Далее произошло невероятное: под звуки органа Магда медленно, с особой грацией опустилась на колени, и поцеловала его руку, как целуют только духовенству, – с почтением и глубочайшей верой в непогрешимость этой руки.       - Благословите! Только с вашего благословения я выйду замуж... - Патетично шептала она, не поднимая повлажневших глаз. - Моя судьба отныне и всегда в ваших руках. О великий! Если надо, я умру за вас.       Негромкое покашливание и приближающиеся вразвалку шаги застали врасплох их обоих. Магда и не подумала встать с колен, только испуганно воззрилась на дверь. Адольф погладил её по голове – заученный жест, каким он обычно успокаивал собак. Тише, девочка, не бойся. Другая рука непроизвольно потянулась к лацкану пиджака. Там, чуть левее, во внутреннем кармане ждал его заряженный огнестрел.       Дверь отворилась. Все трое, кто с облегчением, а кто в ужасе, перевели дыхание. Бледный как мел Геббельс, например, при виде открывшейся ему картины был не рад, что родился на свет.       - Доброй ночи, господа, - с достоинством поклонился вошедший, исподлобья сверкнув глазами. - Вот так сюрприз! Не знал о вашей склонности, Адольф, к полночным визитам.