Открыть глаза

Следующие несколько дней почти не отложились в памяти. Он метался в бреду, видя себя то расчлененным трупом, то пожираемым заживо змеями и насекомыми. Но хуже всего было видеть себя в объятиях родителей. Знать, что произойдет. Боль не покидала его даже во сне. Когда удушающая пелена кошмара ненадолго отступала он мог лишь пялиться в темноту, убеждая себя "это кажется, это только в моей голове". И задаваться вопросом происходит ли что-то на самом деле в том мире за закрытыми веками? Или смутные голоса, доносящиеся словно из-под воды, тоже мерещатся? Иногда ему меняли повязки. Это вызывало тошноту. Тогда те же руки переворачивали его на живот, чтобы не захлебнулся рвотой. И снова он могтолько отстраненно удивляться: неужели там ещё что-то осталось? Такие моменты наполняли его отвращением к себе и собственной слабости. Даже думать было больно. И все же постепенно ему становилось лучше. Он даже не мог сказать сколько дней прошло, прежде чем ставший уже привычным голос окликнул: - Не спишь? Вижу, ты больше не бредишь. Ты можешь говорить? К тому времени, он уже знал, что находится не в больнице. Одежда человека, ухаживавшего за ним, на ощупь слишком грубая. Воздух пахнет травами, пылью и нагретым на солнце железом, а вовсе не химической стерильностью стационара. К тому же там кто-нибудь обязательно задал бы этот бессмысленный механический вопрос "вы в порядке?". Никто не ждет ответа. Его задают потому что так положено. - аГ... Где... я?, - После долгого бездействия язык едва слушается, голос слабый и хриплый истаивает в горячем воздухе. - Понятия не имею, - ответ звучит пугающе беззаботно. - В каком-то маленьком домике посреди полей. На север отсюда есть река, на востоке видна дорога... Наверное, мне пора представиться. Я Винсент Лоу. А ты? Помнишь кто ты такой? - ... Я...Макишима Шого.