***
Подобные мысли смущали Изуку, и, частенько отвернувшись, чтобы Каччан не видел, он глупо улыбался сам себе, со смущением и небольшим стыдом лелея надежду, что так будет всегда. Ему несомненно нравилось так жить, нравилось незаметно заботиться о Катсуки, нравилось видеть его каждый день. Когда по вечерам они сидели на разных концах дивана, пялясь в телевизор, он ловил себя на мысли, что ему хочется придвинуться к Бакуго, будто случайно коснуться его, а верхом желаний, было обнять его снова. Но тогда блондин не врезал и не нагрубил, потому-что скорее всего был в состоянии шока. А от Каччана, с "развязанными руками", нежностей невозможно было ожидать. Поэтому Мидория прогонял прочь эти постыдные, как ему казалось, желания, разрешая себе лишь украдкой поглядывать на друга и любоваться его правильными чертами лица. По ночам, когда нападала бессонница, он, рассматривая фотографии Каччана, в том числе и недавнюю, складывал в своей голове тысячи различных сюжетов, каждый из которых заканчивался одним и тем же. Для себя парень уже осознал – его друг детства тот, кто задирал его во время обучения в младшей и средней школах, с пелёнок неподражаемый Катсуки Бакуго ему более, чем симпатичен. Даже, наверное, больше, чем нравится. Как описать эту гамму эмоций и чувств, Мидория не знал. И поэтому, пока был дома один, он пролистывал мамины книги, большинство из которых составляли "сопливые" романы, в попытках понять, что же значит для него Каччан. Получалось что-то невероятное и непонятное. — Так значит я л-люблю Каччана?..***
Признаться в этом самому себе было непросто. Да и само понятие было в новинку. Изуку думал, что разобравшись в себе, он поймет, что надо делать, но казалось, он ещё больше запутался и испугался. Каччан ведь его просто терпит... Его чувства будут несомненно безответны, и засыпать он будет обнимая телефон со слегка размытой фотографией. То фото он распечатал и с помощью скотча прикрепил на подушку. Чтобы обнимать удобнее было. Мидория и сам не заметил, как пристрастился к рисованию. Сначала выходило не очень, но упорство вскоре дало о себе знать. Альбом заполнился небольшими рисунками, львиную долю которых занимал Катсуки. Да что скрывать, все рисунки были посвящены исключительно ему. Все, что было связано с Бакуго, парень хранил от греха подальше в коробке под кроватью, а когда объект воздыхания уходил, всё это немедленно доставалось и раскладывалось по всей комнате.***
Громкий стук в дверь вывел Мидорию из транса. Казалось, что за дверью собралась целая толпа - стучали одновременно в разных местах. А потом раздался один, невероятно громкий пинок в дверь. Только после него Изуку подошел к двери. Интуиция – сильная штука. Отворив дверь, парень был буквально сбит с ног. На него по очереди кинулись Урарака с Иидой и Каминари. — Добрый вечер, Мидория! – улыбаясь во все тридцать два, из ниоткуда возник Киришима. Он попытался дружески похлопать "больного" по спине, однако немного переборщил. У зеленоволосого аж глаза на лоб полезли. — Убьешь его ещё своей лапой! Отъебись от Деку! – грубо послышалось сзади. — Деку-кун! Как я рада видеть тебя, – Урарака бросила скептический взгляд на Бакуго, – живым! — Завались, круглолицая! Шум и громкие крики утомляли. Они затрахали мозги Катсуки ещё в школе, теперь и в его временном доме балаган устраивают. Бесят до чертиков! Если быть честным, ему хотелось сейчас завалиться на диван вместе с Деку и включить какой-нибудь фильм. Прошипев многозначительное: "Заебали" и "Деку, я пережду, пока все эти долбаебы уйдут, у тебя", он отправился в самый тихий уголок дома. В комнату Изуку. В которой, в творческом беспорядке, валялись фото Каччана, рисунки с ними обоими, и в довершении картины подушка, с наклеенным на нее лицом небезызвестного нам блондина. Вспомнил Изуку о том, что лежит в его комнате, довольно поздно. А когда до него дошло, что он, можно сказать, не напрямую признался Катсуки в любви, он вскочил из-за стола и, никому не объясняя происходящего, ломанулся в свою комнату. Парень так ещё никуда не торопился. Увидев Катсуки, перебирающего все его богатство, перелистывающего альбом одной рукой и рассматривающего подушку, Изуку замер на месте. — Это конец! Теперь точно конец!***
— Что это? – Бакуго вопросительно поднял одной рукой подушку, а другой несколько фото. — А что это? – уже более громко и злобно повторил он, поднимая первую страницу альбома, на которой был изображён он, Катсуки, с голым торсом. — Ну а это что, грёбаный извращенец?! – Катсуки сразу перелистнул на страницу, где были изображены они вместе. Там, на рисунке, Каччан нежно обнимал невероятно прелестного Деку, зарываясь носом в густые зеленющие волосы. Сейчас Мидория был готов провалиться под землю. Отчаянно краснея, прямо как на рисунке, стыдясь самого себя, он был готов расплакаться в любой момент. — Объясни же мне, что это за херня?! – и снова плывут краски перед глазами. Первый, робкий поцелуй. Лёгкое касание губ, только на рисунке, уже выводило Катсуки из себя. Его буквально трясло, до побеления костяшек парень сжимал альбом, ментально пригвождая зареванного Мидорию к полу. Тот еле сдерживал всхлипы, ржущие в голос одноклассники за стеной, не должны услышать ни звука. — Да ты сумасшедший! Нахуй тебе это хлам?! – уже не стесняясь, орал Бакуго. Злобный оскал, горящие глаза, делали его невероятно страшным для Мидории. — Отвечай, тупой задрот! Что блять всё это значит?! Подняв залитые слезами глаза на Катсуки, Изуку подумал, что лучше ему ответить. Голос дрожал, отказывался подчиняться. Через каждое слово, тихий вздох и новая порция горьких отчаянных всхлипов. — Я...я...просто...ну... – а сказать было действительно нечего. Как объяснить это Каччану? Ни в какое оправдание он бы и сам не поверил. Как ему доказать, что он не сумасшедший извращенец, который только и думает о Каччане? Хотя, пару раз он ловил себя на мысли, что хочет больше поцелуя, который пока что был пределом его мечтаний. Но, заливаясь краской, он быстро гнал ее куда подальше. Пару раз? Намного больше... Может он и вправду больной? Но разве влюбленный по уши может быть так одержим? Очевидно, может. — Чего замолк, придурок? Я жду ответ! — Я не хотел... Не хотел, чтобы так все вышло! — А как ты хотел?! Что ты хотел?! — Я очень сожалею... — О чем же, задрот? – Катсуки даже стало интересно. Вероятно, он имеет в виду, что он опозорился. Или плохо разыграл?.. — Я сожалею, что поверил, что ты... Что ты не ненавидишь меня! Сожалею, что подумал, если ты был очень добр ко мне все это время, то так будет всегда. Сожалею, что допустил мысли, что ты мне куда больше, чем друг. Но, знаешь, Каччан, больше всего я сожалею о том, что полюбил тебя. Между нами ничего не может быть... Ты хоть и говорил, что не ненавидишь, но ты лгал. Я сам...сам испоганил свою жизнь! Выбежав из комнаты, Мидория промчался мимо шумных друзей, не замечая ни одного из них. Хлопок входной двери. Никто словно и не заметил. Катсуки медленно присел на краешек кровати. Ещё раз оглядев ее содержимое, он вдруг встрепенулся, и, чуть не выронив телефон, дрожащими пальцами принялся перелистывать галерею. Судорожно перелистывая каждое фото, он наткнулся наконец на то самое. Деку. Тот день, когда он признал, что Деку очень милый. Образ отчаявшегося и заплаканного парня ну никак не вязался ни с фото, ни с рисунками, где он выглядел таким счастливым, и обязательно, на них он был вместе с Каччаном. — И когда эта дурацкая улыбка успела стать моей радостью?***
Катсуки даже не заметил, как уже на скорую руку завязывал шнурки на кроссовках. Руки дрожали, он даже и не вспомнил о том, что на улице сейчас холодная поздняя осень. — Ну не мог он далеко убежать! Даже, громче всех веселящаяся Урарака, услышала два последовательных оглушительных хлопка двери. — А где же Деку и Бакуго? – обратилась она к остальным. – Их уже долго нет. — Быть может они в комнате Мидории? – осторожно спросил притихший Эйджиро. Они же совсем забыли о самом хозяине дома, и только сейчас заметили его отсутствие. — Ч-что это такое? Э-это как? – прибежавшая вперёд всех Очако, с дикими глазами уставилась на кровать. — Господи, сколько же тут Бакуго! — Зачем все это Мидории? В глаза бросался рисунок, который Бакуго предъявил последним. — Кажется, я знаю, зачем все это Деку-куну. Захватив камеру, друзья толкаясь и падая, поспешили на улицу. Сразу стало понятно, там Мидория и Бакуго выясняют отношения. А такое зрелище никто не хотел пропустить. *** Темный силуэт на скамье. Катсуки даже не сомневался, кто это. Стараясь не смотреть на Мидорию, он словно невзначай, присел на ту же скамью. — Деку, – позвал он словно в пустоту. Мидория заторможенно поднял голову, оглядел его с головы до ног, и опустил ее обратно. — Что тебе ещё нужно от меня? Если поорать пришел, то давай позже. Прошу, уходи. Больше я не нуждаюсь в тебе. — Уверен? Подумал, тебе будет интересно знать, что я понял после твоего ухода? – блондин придвинулся чуть ближе к апатичному Деку, который похоже, и знать не хотел. — Это уже неважно... — Тихо. Видео же испортите! – Очако взялась за это дело с энтузиазмом. Она пихала в бок и угрожающе поглядывала на каждого нарушителя тишины, и снова возвращалась к съёмке. Пускай видно только затылки, зато слышно все отлично. — Ещё как важно! Я вдруг понял, что мне нравится твоя тупая улыбка. Даже нет, не так, я люблю твою тупую улыбку. Люблю эти огромнющие глаза, как у девчонки, сверкающие ярче всех камней. Люблю твои дерьмовые волосы, и задница твоя тоже вроде ниче... Извини, – Катсуки попытался сделать самую милую улыбку, на которую был только способен. Его старания не пропали даром: Изуку таки поднял голову и ошарашенно взглянул на него — Каччан... Толкаясь, стараясь подобраться поближе к месту действия, парни задевали Урараку и ее камеру, чем она была очень недовольна. — Ну-ка прижмите свои задницы и сидите смирно! Вы хотите загубить мою карьеру режиссёра? — Я люблю, когда ты называешь меня Каччаном. Люблю, когда ты готовишь для меня. Другим может показаться твоя стряпня отвратительной, но не мне. — Каччан... К чему эти бессмысленные намеки? Ты же лжешь. — Как же тебе объяснить, тупица! Даже самый конченный задрот бы понял, – Бакуго взял Деку за плечи, встряхнул пару раз, и когда тот уставился на него стеклянными глазами, он тихо прошептал: — Ты – придурок. Самый тупой и бесполезный идиот, которого я когда-либо встречал. Но ты мой идиот и придурок! Никто больше не смеет тебя так называть! Люблю я тебя, бесполезный! Что тут непонятного! Ну чего ты опять ревешь? Будто не рад... — Если ты действительно не шутишь... То ты даже представить не можешь, – Мидория крепко прижался к широкой груди, словно боясь, что Каччан растает. – Представить не можешь, насколько я рад... Катсуки неловко отстранившись, обхватил голову сияющего Изуку. — Закрой глаза, Деку! — Что ты делаешь? — Я. Сказал. Закрой. Ничего не оставалось делать, как повиноваться. Вначале лёгкое касание, как на рисунке, затем более уверенное движение, и вот уже горячие обветренные губы впиваются в более мягкие. Заливаясь краской, они все крепче и крепче прижимаются друг к другу. Несмелое касание языков стремительно перерастает в яркий танец. Перед глазами, застеленными мутной пеленой, плывут яркие круги. Тепло разливается по телу, заставляя вздрагивать и самозабвенно отдаваться во власть чужих губ. *** Последний рывок, последнее синхронное движение, и оба, тяжело дыша, отстраняются друг от друга. Тонкая, едва заметная ниточка слюны спускается по подбородку Мидории, который ещё не может принять происходящее. Его затуманенный разум желал больше объятий и прикосновений. Выставляя язычок, он призывал парня снова наброситься на него, и заново испытать эту эйфорию. Что, собственно, Бакуго с удовольствием и сделал. — Какой же ты всё-таки блядский, задрот. В кустах творилось нечто невообразимое. Затыкая друг-другу рты, друзья были готовы кричать, кто от шока, а кто от восторга и умиления. Растительность не выдерживала энтузиазма их возни, и угрожающе трещала. В один момент Мидория заметил ходящий ходуном куст, и обратил внимание Бакуго на него. Тот сразу понял, в чем дело. — Ну нам же просто интересно было... – Киришима обиженно потирал свежую шишку. Катсуки не скупился на ругательства и подзатыльники, раздавая их налево и направо. — Суки, чтобы вас тоже так обломали! – крикнул он, возвращаясь к Изуку. Закинув того на плечо, он рванул к дому так быстро, чтобы никого не впускать. Парень распихал все их вещи по четырем сумкам и выставил за порог. — Ну а сейчас, мой дорогой Деку, мы обязательно должны закончить то, на чем нас остановили. Бакуго запер дверь на все запоры, что только имелись. Так, на всякий случай. Теперь он никому не позволит помешать им.