Жертва во имя добра

      Рон все еще злится и ненавидит. Он понимает, что это неправильно, что она чуть не умерла, но всё равно злится на Гермиону Грейнджер, да именно Грейнджер никогда она не будет для него Малфой. И за это, парадоксально, он ненавидит себя.       Рон не понимает или не хочет понимать, почему его друзья простили хорьку и его свите, в быту называемой друзьями, все издевательства и грубые слова. Они не должны были этого делать. Они же Золотое Трио! Они ненавидят всех слизеринцев.       Рон прекрасно помнит, как едва сам не умер, увидев мертвую Гермиону во время брачной церемонии, как дышал через раз и не понимал, почему Фред, Джордж и Гарри вели себя столь спокойно. Словно ничего не произошло, с едва заметным беспокойством в уголках глаз. А ведь Рону хотелось кричать, кричать, что есть мочи, и тыкать пальцем в то безразличное лицо, с каким стоял Малфой в это время. Хотелось съездить по этой восковой физиономии, помять бледные щеки, выбить из оловянного солдатика хоть толику эмоций! Ведь даже у Малфоя должно быть сердце, права? А ведь если бы она осталась с Роном, ничего подобного бы не случилось. Он бы сберег её, отгородил ото всех опасностей, спас, был бы надёжным тылом. Он, а не хорёк.       Рон вздохнул полной грудью, когда Гермиона ожила, и даже на пару секунд был благодарен хорьку за её спасение, а потом пришла всепоглощающая злость, и хотелось сорваться с места и убить хорька и её в придачу. За предательство. За ложь. За то, что заставила его самого всего на миг отправиться в загробный мир, заглянуть за завесу. На периферии со знания он чувствовал, как в руках сжалась волшебная палочка, как губы дернулись в попытке произнести заклинание — то самое, — а магия плавно потекла по телу… Но Моллли Уизли была на чеку и не позволила сыну сделать непоправимое.       Они не разговаривали с самого похода в Хогсмид. И, честно говоря, Рон надеялся, что, по возвращению в Хогвартс с рождественских каникул, всё будет как и прежде. Но «как прежде» не произошло. Одно то, что Малфой постоянно находился рядом с Гермионой, раздражало Рона до зубовного скрежета, так, что скулы сводило. А потом… она съехала в их общую башню, и Рон совсем перестал видеть её. Казалось, что хуже уже и быть не может, но новость о её беременности морально уничтожила Рона. Растоптала, как гигантский ботинок Хагрида выползшего на твердь земную дождевого червя.       Рон напивался в заброшенном кабинете на четвертом этаже и проклинал всё на свете. Ему хотелось сдохнуть. Отчаянно. С каждым литром все больше. Ему хотелось ощутить ту поглощающую и манящую пустоту, в которую ему удалось заглянуть тогда, на свадьбе. Но пустота не приходила, не та пустота. Лучше бы она умерла! Потому что тогда он мог бы последовать за ней, или горевать до конца дней своих. ушел бы в аврорат и бесстрашно бросался на все задания по поимке Пожирателей — война прошла, но последователи остались. Только в книжках, Гермиона (опять эта чертова Грейнджер!) рассказывала, что в маггловских книжках о магии после подобных воин все те, кто оказался на стороне злодея, либо тут же, после его свержения, помещались в тюрьмы, либо искренне раскаивались и жили в мире и согласии. Только в книжках такое бывает. В реальном мире до сих пор приходили сообщения о нападениях последователей Темного Лорда. И, если бы Гермиона умерла, он с радостью пусти бы пару Круциатусов в Пожирателя. В Малфоя. Но Гермиона выжила, каким-то чудесным — да, да, близнецы сотню раз рассказывали об их плане, но едва ли он понимал хоть слово из всех этой белиберды, — выжила. И, хуже того, ждала наследника, ждала малфоевское отродье. Маленький уродец с чертами Малфоя и глаазми Гермионы — медово-шоколадными. Об одной мысли становилось противно, а огневиски вырывался наружу. Эванеско. Он не помнит, в какой именно момент его уединение нарушила она — любовница Малфоя. Она просто оказалась рядом. Он был не против. И то, что повод у них был один на двоих, стало понятно сразу. — Знаешь, — Пэнси первая нарушила тишину, язык под действием алкоголя уже плохо подчинялся, приходилось прикладывать не малые усилия, чтоб составить из звуков слова, а из слов — предложения. Но нестерпимо хотелось всё высказать, ведь она была не одна в своей боли, — я её не ненавижу. Она хорошая девчонка и, возможно, по уму подходит ему больше, но Мерлин, так больно осознавать, что все твои чувства растоптали пару слов. Это ведь я мечтала стать новой Леди Малфой, говорить «да», глядя в его серые глаза, а после целовать и любить до беспамятства. Я так мечтала о сыне с его серыми глазами и белыми волосами. Я мечтала разрушить это проклятие Малфоев — иметь одного ребенка на семью. Я, а не она.       Пэнси замолчала, тихонько всхлипывая, а Рон позволил ей положить голову на своё плечо. Он её понимал, ведь у самого были такие же желания с Гермионой. Но всё разрушено, и ему хочется сдохнуть, и, похоже, Паркинсон тоже.       Он не помнит, кто из них первый потянулся с поцелуем. Но тот животный секс, через который они вымещали злость на любимых, они не забудут никогда.