Neurotoxin

— У Вас невероятно красивые глаза, — неожиданно сказал андроид, вглядываясь в эти самые «невероятно красивые глаза». — При Вашей смуглой коже и тёмном оттенке волос редкие люди имеют такой чистый ледяной оттенок голубого. — Иди ты нахуй, ты не умеешь в сарказм, — поморщившись, Гэвин приложил пакет с замороженным горохом к разбитой и начинающей наливаться синяком скуле. Только что они с пластмасской поймали очередного барыгу, но тот оказался куда проворнее и сильнее, чем ожидал Рид. В ходе небольшой потасовки преступник был вжат в пол, но без травм человеческой части их «команды» не обошлось. И вот они уже скрутили, надели наручники и заперли парня в ванной, а сами пошли к ближайшему супермаркету, предварительно вызвав своих людей на квартиру барыги. Пристально вглядываясь в лицо Гэвина, андроид озадаченно склонил голову к плечу. Диод на его виске подозрительно замигал, что не могло не привлекать внимание. Не хватало, чтоб у него сейчас какие-нибудь настройки полетели. — Но я серьёзен, детектив Рид. Вы знаете, что Вы крайне привлекательны? — Особенно избитым, — весело хмыкнул Рид, но, поймав серьёзный взгляд робота, раздражённо вздохнул: — Да я ахуенный, кто б, блять, спорил. Шикарный мужчина. В расцвете сил и без вредных привычек. Но оно тебя ебёт? Подкатываешь, что ли? — Восхищаюсь, — чуть улыбнулся в ответ андроид, глядя на Гэвина мягко прищуренными глазами, одним словом выбивая из груди дыхание. Смутное ощущение трепета школьной тихони перед капитаном футбольной команды даже в своём зародыше потрепало Гэвину нервы, и он мотнул головой, пытаясь от него избавиться, неизбежно морщась от прострелившей висок боли. — Уже смешнее. Работай над интонациями и однажды сможешь в стендап, — чувствуя сухость в горле, уже более кисло ответил Рид и понял, что пакет из рук вынимает чья-то уверенная рука. Кто бы сомневался, чья именно. Без холода ранка сочилась кровью и чуть пульсировала под удивительно чуткими для андроида пальцами. Этими пальцами он мог на раз переломить Гэвину хребет, а на два — ещё как-нибудь болезненно добить. Но Гэвин слишком устал, чтоб сопротивляться. Его хватает лишь на то, чтоб не отрывать взгляда от завороженного лица напарника, пальцем прощупывающего рану, а взглядом — что-то до боли хрупкое внутри Гэвина, за шипами и бронёй, за оскорблениями и маской надменности. — Вы уверены в себе куда меньше, чем стараетесь показать другим. Лучше б андроид говорил громко. Не заставлял вслушиваться в каждое слово, произнесённое низким голосом, интимно и одуряюще томно, несмотря на смысл слов, неизбежно ведущий к какому-нибудь пиздецу. — У Вас много комплексов, о которых никто не подозревает, я прав, Гэвин? — спрашивает он, отнимая прохладную руку от виска, поднося к своим губам. Размазывая кровь Гэвина по нижней губе. Облизывая подушечку большого пальца под ошалелым взглядом Рида. — Вы потрясающе расправились сегодня с преступником и без моей помощи. Досадная случайность, что Вы пострадали, но… Вы правы. Вам идут раны и шрамы. У Вас их много, Гэвин? Сколько подобных тому, что на переносице, находится под одеждой? Вкрадчивый шепот миновал слух и проникал прямо в мозг. Впивался в нейроны, гулял под кожей, травил кровь, как это делал бы дорогой алкоголь. Виски ломило от гула крови в ушах. И только каким-то чудом Гэвин выполз из этого тягучего дурмана, вскакивая и глядя на андроида с непониманием, горько поджимая губы и отчаянно хмурясь. — Какого хера? Зачем? Что ты несёшь? — глухо, почти сипло выдохнул Рид, отступая назад под внимательным взглядом. Тёмным. Хищным. Чувствуя, как внутри из обиды рождается ярость. Горячая, обжигающая, как виски на голодный желудок. — Я не просил тебя показушно вылизывать мою задницу и знаю, что я налажал. Ты это хотел от меня услышать? Да, блять, я лажаю, потому что я не машина, которая просчитывает всё наперёд! Откуда бы я знал, что он левша?! — Вы видите двойное дно там, где его нет, Гэвин. Почему Вы не можете признать, что можете быть для кого-то привлекательным? — и, подумав, этот грёбаный андроид решил его добить, добавив: — Сексуально привлекательным. — Это для кого же? Для машины? — нервно хохотнул Гэвин и по закаменевшему взгляду понял — лишнее ляпнул. Однако упрямо пошёл дальше, даже видя, как андроид поднялся с места и сделал шаг к нему, и если это не суицидальные наклонности, то хрен знает, что это: — Ахуенно. Меня хочет сраный ведроид. Интересно, что тебя привлекло? Прекрасный характер? Довольное жизнью ебало? Педантизм и культура речи? Что, сука, ты мог во мне увидеть? Последние слова он, в край осмелев, одурев и обезумев от обиды и злости, цедил в лицо андроида, схватив того за ворот куртки и заставляя склониться ниже. Но тот его будто не слушал. Он обхватил лицо Гэвина, снова обводя скулу, касаясь с блядской нежностью, словно Рид был как минимум хрустальным. Так, что почему-то щипало глаза, а в горле стоял ком, который никак нельзя было проглотить. Этот андроид шептал. Шептал такое, что хотелось на месте удавиться, лишь бы не слышать, но Рид мог только вцепиться ему в запястья, сжимая так, что у любого появились бы отметины. У любого. Но не у андроида. — Вы были таким беззащитным, когда я хотел ткнуть Вас в Ваши комплексы, Гэвин. В то, что Вы самоутверждаетесь за счёт других и то, как боитесь потерять этот образ, Ваш щит от проблем с эмоциями и привязанностью. Я хочу, чтоб Вы полюбили себя, Гэвин. Хочу, чтоб Вы смотрели на всех с настоящим высокомерием и самодовольством, потому что Вы потрясающий. Вы лучший, Гэвин, и остальным до Вас далеко. Вы ахуенный, Гэвин. Это были русские горки его нервной системы и порно для внезапно обострившегося слуха, улавливающего каждый вздох. Каждый промурлыканный в ухо комплимент, отдающийся внизу ахуеть каким неправильным, но приятным напряжением. Кажется, мозг Рида уже начинал стремительно пригорать к черепу, когда он нашёл в себе последние силы дрожащими руками отстранить андроида. — Больной пластмассовый ублюдок, — прошипел он. С недоверием. С непониманием. Ибо это не то, что он может нормально осмыслить и принять. Долбаный робот, которому есть дело до его сраных чувств и комплексов, у которого на Рида встаёт то, чего нет, и который ведёт себя как высокомерный мудак, пока Рид не оказывается избитым, пьяным или слишком слабым, чтоб дать отпор. Слишком много для одного дня, и это ведь при отсутствии даже алкогольного опьянения, способствовавшего принятию и не таких ебанутых фактов в жизни Гэвина. Андроид выглядит так, будто Гэвин влепил ему пощёчину. А ещё — так, будто намерен засунуть замороженный горох, который всё ещё держал в руке, во все не предназначенные для него отверстия в человеческом теле, однако он просто снова приложил пакет к лицу Гэвина, на вытянутой руке передавая его обратно. А затем полез в карман и сунул в другую руку Гэвина кусок какой-то… ткани? Бумаги? — Пластырь, — пояснил андроид. — Детский, — подтвердил Рид. — Я эту хуйню на ебало клеить не буду. — Он наиболее подходил по размеру и форме, более широких не было. И… обнаружив на вашей одежде кошачью шерсть, я пришел к выводу, что они вам нравятся. Я ошибся? — склонил голову андроид, глядя на Гэвина этим своим взглядом депутата — безукоризненно, сука, честным, что Рид почувствовал себя мудаком за нежелание наклеить на разбитое лицо нежно-персиковый пластырь с цветными котиками. Он наклеил. После всего, что говорил и делал этот грёбаный робот, Рид мог с чистой совестью послать его на детородный, как делал уже много раз. Или, в конце концов, снова сбежать от слишком много знающей машины, и, чисто гипотетически, может быть, андроид не стал бы никогда напоминать ему об этом инциденте. Но он наклеил. И ёбаная жестянка улыбнулась так гордо, будто Гэвин под его чутким руководством выиграл скачки. А Гэвин почувствовал, что от этого одобрения в свинцовых глазах поплыл, и поплыл так резко и неотвратимо, что хоть плачь. И это явно было только началом.