Neurotoxin

Прошли месяцы. Палящее, знойное лето сменилось на осень, засыпавшую город желто-багровыми листьями клёна и залившую улицы дождём, с каждым днём — всё более холодную. С трудом отвоевав у сопротивляющегося Гэвина кожанку, Ричард вынудил его к зиме купить куртку потеплее. С мягкой и тёплой подкладкой. Потому что люди мёрзнут, и нет, Гэвин, вы не исключение. На что Рид очень громко и возмущенно фыркал, матерился, но всё-таки купил эту «грёбаную куртку», однако наотрез отказался от шарфа. До того момента, как застал Ричарда в кресле, в окружении котов и… клубков пряжи. Ричард вязал спицами шарф. И максимально усложнял себе задачу, не допуская до процесса лишние программы и «автопилот», вдумчиво провязывая каждую петлю. И когда Рич подарил ему этот грёбаный шарфик, такой идеальный, чёрный и мягкий, у Гэвина не было никакого выбора кроме как начать его носить, пряча в нём нос от утреннего мороза и видя, как каждый раз чуть углубляются ямочки у щек андроида и расползаются от уголков глаз мимические морщинки — настолько тот был доволен. Вообще-то, вязание было предложено в качестве упражнения для совершенствования мелкой моторики, но для нервной системы Гэвина это оказалось непосильным испытанием. Вместо этого Рид предпочёл гитару. Однако, как оказалось, правая рука там не особо-то и участвовала. Тогда Ричард предложил переучиваться играть на левшу, и это показалось Гэвину довольно занятным. Гитару пришлось перенастроить, поменять струны местами, а затем заново разучивать все аккорды. Дело пошло на удивление неплохо. По чему Гэвин не скучал, так это по чувству жжения и рези в пальцах, зажимающих струны. Только… непривычно немного, а в целом это было… это действительно помогало. Иногда он просто мог рассеянно перебирать струны, пялясь в окно, пока сзади почти бесшумно не подходил Ричард и не скользил ладонями по плечам, и Гэвин откладывал гитару, чтобы пойти за ним. Не важно, куда и зачем. За Ричардом он пошёл бы куда угодно, и сделал бы что угодно. Их проблемы никуда не исчезали. Но они учились вместе решать их. Они подолгу разговаривали, и это было болезненно, неловко, тяжело, но необходимо. Нельзя было ничего замалчивать. Пришлось признать, что не получалось просто игнорировать проблемы, как Гэвин всегда делал до появления этого засранца. Они просто висели в воздухе и напрягали до тех пор, пока у Рида не сдавали нервы. Одним стаканом не обошлось. Он много чего ещё сломал, пытаясь научиться управляться с новой рукой, и бесился ещё больше. Рич не ругался. Он знал, как отличить злость Гэвина от досады, а это была именно досада. Когда он видел, что Гэвин близок к срыву, он старался переключить внимание Рида на себя. И, что совсем не удивительно, у него получалось. Иногда, только оказавшись в руках андроида, Гэвин так устало выдыхал и обмякал, прижимаясь, что Ричард вновь и вновь отмечал у себя потребность в том, чтобы никто больше не знал Рида таким. Беззащитным, открытым. Это было нечто особенное, интимное и хрупкое, что хотелось сберечь всеми силами. С другими людьми Рид был не таким. Когда реабилитация наконец закончилась, и он сдал эту хуеву кучу тестирований, в том числе психологических (сперва у экзаменаторов были сомнения, но когда выяснилось, что Рид был засранцем и до потери конечности, все вопросы отпали), и мог наконец вернуться на работу. Этой возможности он был непередаваемо рад, потому что сидеть в четырёх стенах уже надоело до невозможности, и хотелось уже приступить хоть к какой-то деятельности. Когда Гэвин вошёл в департамент, его встретили аплодисментами. Рид сперва ошалел от такого громкого и радушного приёма, обвёл взглядом коллег, и неожиданно для себя хохотнул и усмехнулся, отмахиваясь. — Да-да, продолжайте делать вид, что ждали моего возвращения. Хотя нет. Ну-ка, поглазели и хватит, а теперь займитесь своей ёбаной работой, что-то не помню, чтобы её тут когда-нибудь не хватало. Раздались смешки и добродушное ворчание, явно звучавшее с облегчением. Всё-таки на работу вернулся всё тот же говнюк, и сразу отсёк все возможные попытки проявления сочувствия. Ему просто не нужно было это всё. Он не чувствовал себя ущербным. Более того, кажется… Кажется, он никогда не ощущал себя более полноценным. Он обернулся на Ричарда, который всё это время стоял чуть за плечом, готовый в любой момент вмешаться. Который смотрел на Гэвина с волнением, с нежностью, с восхищением и гордостью за него. И, перехватив взгляд Гэвина, Ричард чуть улыбнулся. — Приятно вернуться на работу, сержант Рид? Гэвин тоже не сдержал усмешки и обвёл взглядом помещение. Само собой, глаз зацепился за его рабочее место. Кажется, никто не спешил избавляться от него. Кто-то заботливо убирал пыль, но оставил на столе некоторый творческий беспорядок. Даже убогонького журавлика, сделанного из офисного стикера. — Что-то вроде того, да. Гэвин с удовольствием сел в кресло на колёсиках, и неспешно, смакуя момент, водрузил ноги на стол, перехватил веселый и лишь слегка укоризненный взгляд Ричарда и усмехнулся ещё шире. — У тебя ведь уже есть работа для нас, да? Какая-нибудь куча муторной бумажной волокиты, которая будет стоять у меня в горле под конец рабочего дня. — Да, конечно же. Думаю, это было бы весьма разумно — дать вам время снова привыкнуть к вашей работе. Работа с данными, отчёты, и многое другое. Однако, я подумал, что вы, возможно, предпочтёте менее… усидчивую работу. Гэвин во все глаза уставился на андроида. Тот, выдержав паузу в пару секунд, смакуя реакцию, уточнил: — Я взял на себя смелость уговорить капитана Фаулера дать нам дело. Под мою личную ответственность, конечно же. — Я обожаю тебя, — хрипло выдохнул Рид, и немедленно скинул ноги со стола, подрываясь с места. — Что за дело? — Два тела андроидов были обнаружены в доках. Оба — совершенно без тириума. Нужно осмотреть место, собрать улики, опросить свидетелей, нашедших тела. Подробнее я ознакомлю вас в машине. — Почему мы не отправились туда сразу? — возмутился Гэвин уже на выходе из департамента, с удовольствием отмечая, что Ричард ничуть не отстаёт от него и держится наравне. — Хотелось сделать приятный сюрприз. — И у тебя, чёрт возьми, это получилось. — Я рад, что вы можете вернуться к своей работе, Гэвин, — тепло сказал Ричард, и Гэвин сбавил шаг, а затем остановился посреди улицы. И Ричард сделал то же самое, не отрывая от него глаз. Потрясающего свинцового цвета. — Вы любите свою работу. Она очень важна для вас. Думаю, я… я лучше понимаю, почему я так поступил. Вы выглядите удивительно, когда увлечены своим делом. Вы деятельны. Вы… потрясающий, Гэвин. На секунды, Рид был полностью обескуражен словами Ричарда, но всё же смог найтись с ответом. Он протянул руку и сжал ладонь Ричарда в своей. — Знаешь, есть… то, что я считаю куда важнее своей работы. Важнее… наверное, всего, что было в моей грёбаной жизни. Гэвин подался вперёд, видя, как чужой диод замигал, выдавая волнение. И не только это. Взгляд бегал по лицу Рида, немного более алчный, чем Гэвин мог от него ожидать. И слишком провокационно задерживающийся на губах Рида. — Это ты, Рич. Только чудом Рид вспомнил, что они прямо сейчас находятся перед департаментом полиции, полном их коллег, которые постоянно заходят и выходят, и просто нежно встрепал волосы андроида. Это уже плотно вошло ему в привычку. — Пошли, пластиковая задница. Нас ждёт работа. Ричард, который в этот момент не смог найти способа воспользоваться вербальной коммуникацией, лишь кивнул, тепло глядя на Гэвина. Своего напарника. Своего возлюбленного. И последовал за ним. Вечером Гэвин сидел с гитарой в кресле у окна, уже около получаса наигрывая одну и ту же мелодию. Подбирая правильные аккорды, перебирая струны пальцами и задумчиво замирая. А Рич готовил на кухне, иногда тоже замирая — прислушиваясь, чуть улыбаясь, и снова окунаясь в готовку. О ноги тёрся Гарфилд, мурлыча как трактор и выпрашивая кусочек курочки. Ферзь только недавно пришел домой и дремал на любимом месте — на тумбочке в гостиной. Сгонять его было бесполезно, этот кот был невероятно упрям, как и его хозяин. Под тумбочкой прыгала Шанель, пытаясь привлечь его внимание, и иногда отвлекалась на охоту на фантик, который Гэвин подвесил к ручке той же тумбочки. Винстон, вероятно, тоже дремал где-то, скорее всего в их спальне, на кровати. Гэвин едва не пропустил момент, когда возня на кухне закончилась, а Ричард пришел в гостиную. Он передвигался до жути тихо — хоть колокольчик вешай, ей богу. И Гэвин не мог сказать точно, сколько он стоял так, в проходе, наблюдая. Только когда Гэвин его заметил андроид чуть улыбнулся и скользнул в комнату — плавно, словно в воду погрузился. Рид невольно засмотрелся. Ведь красивый, засранец. Чертовски красивый. Подобрав Шанель на руки, он устроился на диване напротив Гэвина, Шанель была ничуть не против, свернувшись на руках и замурлыкав, когда рука андроида аккуратно погладила по разноцветной шерстке. На такого Ричарда хотелось смотреть безотрывно. Такой домашний, тёплый, в футболке Рида с принтом отпечатков лапок, расслабленный и мягко улыбающийся. Тёмные ресницы дрогнули, и Ричард поднял взгляд на Гэвина, заставив пропустить вздох. — Сыграете для меня? Рид ощутимо вздрогнул, понимая, что уже слышал это от Ричарда. И тот тоже понял это мгновенно, моргнул — и опустил взгляд на Шанель. И Гэвину не надо было видеть его взгляда чтобы понять, что он почувствовал себя виноватым. Снова. Сделав глубокий вздох, Рид устроил гитару поудобнее и снова прошелся подушечками пальцев по струнам. Слабый звук, получившийся от этого движения, тоже чем-то напоминал выдох. — Пожалуй… У меня есть одна песня. Именно для тебя. Давно уже на уме крутится, но всё как-то… Не было подходящего момента. Андроид снова поднял на его взгляд украдкой, и склонил голову, заинтересованный. А Гэвин, прочистив горло, поочередно зажал струны, перебирая несколько аккордов в памяти. Ричард его не торопил, и временно перестал расчёсывать пальцами шерстку Шанель, потому что мурчала она действительно оглушительно. Гэвин не торопился вступать. Он отыгрывал проигрыш полностью, стараясь фокусироваться не на положении пальцев, а на звучании. Ровном, крепнущем. И он так увлекся, что слова соскользнули без его ведома. Мягкие, тягучие, и в то же время чуть глуховатые. — Берега укутались снегами, дни ноября сложились в журавля. Он улетел, исчез за облаками, а утром стали белыми поля. Пришла зима, все это как всегда, но может неспроста, да может неспроста. Сегодня первый белый день… Давай начнем все с чистого листа. Гэвин почти чувствовал напряжение андроида, замершего напротив него. То, как он едва ли дышал, пока Рид пел, снова каким-то образом изливая ему душу через не самый стройный звук, через хрипловатый голос. А Ричард вслушивался. — Назови мне свое имя, я хочу узнать тебя снова Все по кругу, но все будет иначе, я даю тебе слово Назови мне свое имя, я хочу узнать тебя снова Все по кругу, но все будет иначе, я даю тебе слово. Рид чувствовал под пальцами новой руки натяжение струн, но не чувствовал, чтоб они резали пальцы. Они и не режут. Не могут. Странно знать, что он достаточно плотно прижал струны к грифу, но всё ещё не ощущать, как они снова впиваются и с каждым движением сдирают тебе верхний слой кожи до характерного покраснения. — Пустые дни различны лишь календарями, а в остальном — как капельки воды, И разбежаться — самый легкий выбор, подальше с глаз, и все растаяло, как дым… Странно. Но… он может привыкнуть к этому. Как когда-то привык к обычной игре. Как приходилось привыкать ко всему, что менялось в его жизни. И… он уже давно признался сам себе, что с появлением этого андроида у него многое в жизни изменилось к лучшему. И продолжит меняться. Потому что… — Назови мне свое имя, я хочу узнать тебя снова Все по кругу, но все будет иначе, я даю тебе слово Назови мне свое имя, я хочу узнать тебя снова Все по кругу, но все будет иначе, я даю тебе слово! Потому что Гэвин сам хочет этих изменений. И не только жизнь. Он сам станет лучше. Зная, что Ричард любит его таким, какой он есть, он хочет стать лучше — для него, потому что он достоин быть рядом с лучшим человеком, для себя — потому что достаточно с него жалости к себе. Он мог двигаться дальше. Начать сначала. И это будет трудно. Но теперь у него есть тот, на кого можно рассчитывать. Кто будет рядом несмотря ни на что, потому что любит его всяким. Любит, даже когда сам себя не помнит. Этот кто-то смотрел на него во все глаза. И когда Гэвин, ощутив комок в горле, прекратил играть, сжав гриф, Ричард поднялся с дивана. Шанель поспешно спрыгнула с его колен и обиженно мяукнула, но её возмущение осталось без внимания. Гэвин чувствовал небольшое дежавю. У него снова отняли гитару из рук, и снова сжали руки в своих. Снова поцеловали. Но это был другой поцелуй. Мягкий. Трогательный. Почти болезненно трепетный, и Гэвин снова убедился: им дорожат. Очень сильно. До дрожи, которую он ощущал в руках, сжимающих его ладони. До боли, щемящей грудь. До солёного привкуса у поцелуя. — Я люблю тебя, — не столько слышит, сколько чувствует он на своих губах. «Как прежде» у Гэвина уже не будет никогда. — И я тебя люблю. И он чертовски этому рад.