Артек

Виктор проснулся в это утро с тяжёлой головой. После вчерашней вечеринки на пляже, едва не перешедшей в утренник, его мучил жестокий сушняк. По домикам вожатые расползлись лишь, когда стало светать, а до этого пели, пили и танцевали на пляже, бултыхались в море, радуясь предстоящей пересменке, во время которой можно будет ненадолго перевести дыхание. Виктор с трудом оторвал голову от подушки. Наверное, лучше бы и не ложился спать. Тогда не нужно было бы переживать муки пробуждения. Если б не хотелось отлить, повалялся бы ещё четверть часика, поставив будильник на повтор. А так пришлось вставать и тащить своё бренное тело в туалет. Напившись прямо из крана и наскоро умывшись, Виктор взялся за расчёску и едва не взвыл при попытке расчесать спутанные волосы. Так и есть — колтуны. Придётся разбирать их руками, иначе половину волос можно повыдирать. Виктор отложил расчёску и запустил в волосы пальцы. Они тут же прилипли к чему-то липкому и противному. Вот ужас-то — в волосах запуталась жвачка. Как ни старался Виктор, так и не смог выпутать из волос эту дрянь. А времени оставалось мало, вот-вот прозвучит побудка, а до неё надо бы ещё успеть заскочить на оперативку и получить ценные указания от Фельцмана, а потом бежать строить отряд и вести его на зарядку, оттуда — в столовую, после чего проследить, чтобы все упаковали вещи, не забыв в лагере свои и случайно не прихватив с собой казённую форму. Виктор выругался и стал искать ножницы, чтобы отрезать слипшиеся пряди. Перерыл всю комнату, но нашёл только маникюрные. Ими-то и принялся на ощупь кромсать волосы. — Нет! — внезапно раздался за спиной чей-то крик. Виктор обернулся и увидел невесть откуда взявшегося Кацуки. Юри проснулся, когда солнце уже высоко поднялось над горизонтом и заглянуло в окно их палаты. Он посмотрел на часы и понял, что проспал. А ведь так хотел проснуться пораньше и отнести Никифорову свой подарок. Вчера Юри не стал его тащить ни на линейку, ни на дискотеку. Ему не хотелось вручать Виктору Андреевичу книжку в присутствии других. Слишком уж личным был подарок. Надписи он сделал на японском, но всё равно опасался, что Никифоров расшифрует их раньше времени. Оставлять картинки без надписей Юри не решился, побоявшись, что этого будет недостаточно для понимания смысла подарка. Поэтому и вывел кандзи по всем правилам каллиграфии. Если он вручит Никифорову книжку перед самым подъёмом, тот вряд ли успеет как следует её разглядеть до отъезда, занятый заботами о подопечных. А потом, когда Юри будет уже далеко, не страшно. Он надел кеды, в которых ещё сохранились шнурки, и поспешил к вожатским домикам, где уже однажды бывал. Снопы солнечных лучей пробивались сквозь повёрнутые в сторону моря кроны сосен. За стволами деревьев играло мириадами бликов ярко-синее Чёрное море. Юри вдыхал наполненный запахами хвои и кипарисов воздух, пьянея от избытка кислорода и радостного волнения. Как ни странно по пути он не встретил никого, кроме поливавшего кусты олеандра садовника, которому не было до него дела. Видимо, персонал ещё не пришёл в себя после вчерашней гулянки. Поэтому Юри удалось беспрепятственно добраться до домика, где жил Виктор Андреевич. Он не стал стучать в дверь, не желая беспокоить Никифорова, если тот ещё спит. Юри надавил на ручку и толкнул дверь, намереваясь тихонько войти, если она не заперта, оставить подарок и незаметно ретироваться. Дверь и правда была не заперта, но остаться незамеченным не удалось. Потому что Юри увидел, как Виктор обрезает свои прекрасные волосы. Стыдобушка — он не только завопил: «Нет!», но и пропёрся через всю комнату в уличной обуви. — А ты что тут делаешь? — удивился вожатый. — Я подарок вам принёс, вот, — Юри протянул ему небольшую книжку-раскладушку, чувствуя, что краснеет. — Спасибо, — Виктор Андреевич повертел книжку в руках, затем положил её на тумбочку и снова взялся за ножницы. — Пожалуйста, не надо, — чуть не плача, попросил его Юри, — они такие красивые. — Ничего подобного, мои волосы выглядят ужасно с так и не смывшейся зелёнкой, а теперь ещё и жвачка в них запуталась, — возразил Виктор Андреевич. — Я помогу распутать, — предложил Юри. — У нас мало времени, — напомнил Виктор Андреевич. — Я постараюсь быстро, — пообещал Юри. — Ладно, давай. Самому жалко. Меня даже в школе не смогли заставить постричься, а тут… — Никифоров махнул рукой. Юри усадил его на кровать и принялся осторожно волосок за волоском разбирать колтун. Юри несколько лет мечтал оказаться рядом со своим кумиром, и вот теперь Виктор сидит и млеет от удовольствия от прикосновений его пальцев к своей голове. Даже немного жаль, что колтун уже почти разобран и нельзя задержаться тут до самого отъезда. Надеясь, что Никифоров не заметит, Юри зарылся напоследок носом в облако пушистых волос, впитывая их запах. Потом высвободил от жвачки последние волоски и сказал: — Я закончил. Куда можно выбросить? — Спасибо, — Виктор сгрёб его в охапку, усаживая к себе на колени, и поцеловал. Наверняка в этом не было ничего такого. Юри читал, что русские любят целоваться и делают это при каждом удобном случае. Правда, сейчас был крайне неудобный случай — обоим надо было спешить, и в руке Юри находилась злополучная жвачка, которую он не успел выбросить, да ещё и прекрасные длинные волосы Виктора попали ему в рот. Несмотря на все эти неудобства, Юри был на седьмом небе от счастья. Однако счастье это продлилось недолго, сменившись паникой с первыми звуками горна. — Бежим в корпус! — вскакивая на ноги, воскликнул Никифоров, наскоро стянул волосы резинкой, впрыгнул в кроссовки и выскочил из домика. Юри последовал за ним. Они понеслись по дорожкам сначала вверх к корпусу, а затем — вниз к морю. Даже Лилия заметила, что Виктор сегодня не весел: не шутит, не утихомиривает ребят и почти не ест, а просто рассеянно ковыряет вилкой в тарелке, глядя в окно. — Что-то ты, Витя, сегодня сам не свой. Неужто влюбился? — поинтересовалась Барановская. Вместо ответа Виктор тяжело вздохнул. — Что, всё так печально? Она сегодня уезжает? — догадалась Лилия. — Он, — с вызовом бросил Виктор, наблюдая за её реакцией. — Тебе всегда была свойственна экстравагантность, — заметила Барановская, допивая свой чай. — Что, никаких добрых советов и душеспасительных бесед? — криво усмехнулся Виктор. — Ты любишь его? — зачем-то уточнила Барановская. — Да, — выдохнул Виктор. Почему-то от этого ему стало немного легче. — Ну, так люби, — своими словами Лилия словно дала ему индульгенцию. — Но это неправильно, он мальчик. Нас осудят… — С каких это пор тебя стало волновать мнение окружающих? — сказала Барановская, поднимаясь из-за стола. Нужно было проследить, чтобы дети хорошенько подкрепились и взяли с собой в дорогу по бутылке воды. На мнение других Виктору было действительно наплевать, но эти другие могли изрядно осложнить ему жизнь в этой стране. Поэтому стоило семь раз подумать прежде, чем позволить себе проявить чувства, которые он испытывал к Юри. Впрочем, зачем давать им волю, если тот сегодня уезжает? После завтрака думать было уже некогда, ибо начались сборы и суета, так что поговорить с Юри не удалось. До отъезда Виктор едва успел заскочить к себе, чтобы переодеть футболку и захватить деньги и документы. Взгляд его упал на подаренную Юри книжку. Виктор не удержался и пролистал её. Он узнал себя в длинноволосом парне с улыбкой-сердечком и опознал Юри в одиноко сидевшем на скале мальчике. На следующей странице они уже сидели вдвоём, дальше — шли, взявшись за руки. Возле картинок были какие-то иероглифы. Наверняка они что-то значили, но Виктор не знал японского. Странно, почему Юри не написал по-русски или по-английски: постеснялся, что может наделать ошибок или того, что хотел написать? Виктор запихнул книжку в рюкзачок вместе с паспортом и кошельком, сунул туда же смартфон, намереваясь по дороге разгадать этот ребус, и поспешил назад к отряду. Ох, и намучился, пока пересчитывал снующее туда-сюда поголовье и усаживал всех в автобус. Наконец, все уселись на свои места, и вереница автобусов выехала из ворот лагеря и вырулила на трассу Ялта-Симферополь. Девчонки снова плакали. У самого защемило сердце, когда даже ребята со слезами на глазах махали рукой Медведь-горе и фотографировали через стекло горы и море. На прощание Крым порадовал их слепым дождиком и радугой в две дуги, словно тоже грустил, что расстаётся. Когда подъехали к горе Димерджи, Виктор решил развлечь детей рассказом о выбитом в скале бюсте императрицы Екатерины Второй, да так увлекся, что приплёл туда и князя Потёмкина-Таврического. Потом пришлось петь песни, чтобы развеселить ребят, приунывших после того, как море скрылось из вида. Правда, песни все, как на подбор, оказались дорожно-прощальными: «Вагончик тронется, перрон останется», «Лётная погода», «Сел и поехал» и даже «Как провожают пароходы». Поэтому рассмотреть книжку по дороге так и не удалось. Только после того, как распрощался со всеми в аэропорту, Виктор смог вздохнуть с облегчением. Вместе с тем он ощутил опустошение, словно с этими детьми лишился части своей души. Один из них точно похитил его сердце. Виктор присел на лавочку на улице, чтобы передохнуть, и наконец достал из рюкзачка Юрину книгу, активировал в телефоне гугл переводчик и, выставив направленность перевода с японского на русский, навёл камеру на страницу. Иероглифы превратились в русские слова, но слова эти всё время менялись, не желая связываться в законченные фразы. Виктор сумел различить только: «одинок», «сердце» и «любовь», но этого было достаточно. Юри признался ему в любви, а он струсил и ничего не ответил на это признание. Виктор вскочил на ноги и помчался назад в здание аэропорта. Стойки регистрации были разбросаны по всему терминалу Б. Юри не оказалось ни у одной из семнадцати, и это значило, что он уже зарегистрировался и сдал багаж, после чего направился в зону таможенного контроля. Надеясь, что Кацуки ещё не прошёл в чистую зону, Виктор с разгона подлетел к красной линии и понял, что опоздал — Юри уже находился по ту сторону от неё и не мог выйти к нему, а он не мог пройти туда без билета. Юри, близоруко озирался, пытаясь понять, куда ему дальше идти. — Юри! — изо всех сил крикнул Виктор. Юри обернулся. Сколько радости было в его глазах, когда он узнал Виктора! Виктор столько всего хотел ему сказать, но не кричать же на весь зал: «Останься со мной!». Это будет слишком вызывающе и слишком эгоистично. Юри должен вернуться домой, а Виктор — остаться здесь и закончить отрабатывать практику, ведь ему нужно получить профессию, которой он сможет посвятить себя, когда будет вынужден уйти из спорта. Виктор беззвучно прошептал: «Я тебя люблю». Потом спохватился, осознав, что Юри может не понять его артикуляцию на русском и повторил на английском. Этого показалось недостаточно, и он перешёл на универсальный язык жестов: приложил ладони к сердцу, затем сложил пальцы сердечком и распрямил руки, как бы протягивая его Юри. Кацуки всё понял. Его глаза светились любовью, когда он тоже прикоснулся руками к своей груди, потом протянул их к Виктору, дуя на ладони. Так они и стояли, пока не объявили посадку. Потом Юри ушёл, а Виктор ещё долго махал рукой ему вслед.