salvation

Погребальный перезвон ключиков, — вот, что слышит Ральф, когда Птица, у которой сломаны крылья, бьется в агонии на полу ночного коридора. Ральф уже давно привык. Он знает, что у Большой Птицы все внутри изломано и никогда не срастется. Что Птица никогда не сможет научиться летать. И что от ударов о стену на светлой коже к утру проступят синяки. А еще Ральф знает, что если он не возьмет фонарик и не пойдет на звон, на рассвете он услышит погребальный вой птенцов. Вой стихнет через сутки и само существование вожака третей будет стерто из всех разговоров и сказок. Так принято. А негласным правилам подчиняются все. В коридоре темно. Ральф знает, что Слепой где-то здесь. Он мягко ступает по половицам и наблюдает за всем происходящим, но не вмешивается. Потому что Слепой это и есть Дом. Слепой видит Лес. Видит, как Тень тянет веточки рук к своему умирающему брату. Ральф в ужасе каждый раз, подходя к скрюченному уже обессилившему, телу Стервятника. Он уже не ревет зверем под звон ключей на своей одежде. Он уже одной ногой за границей пространства. Он сливается со стенами и окружающей действительностью, становясь такой же частью Дома, как и его брат. Ральф рывком поднимает парня на руки. Он знает, что за нарушение правил игры придется платить. Ральф платит каждый чертов раз. Потому что отбирает у изнаночной стороны истощенное тело, утаскивая к себе в кабинет и заставляя жить. Потому что не может иначе. — Вы опять? — голос Стервятника слаб. Его полоскает уже несколько часов одной водой, которую усиленно заливает в него Р Первый. — Опять, — соглашается мужчина, туша сигарету и пряча руки в карманы брюк, но Птица успевает заметить тремор. Он усмехается сквозь выступившие на глаза слезы. Если бы не сильная усталость, то сейчас он бы бился в истерике, разрезая кожу ладоней своими длинными ногтями. Красное бы обагряло черный лак и руки Ральфа, пытающегося сдержать приступ, прижимая парня к себе. — Однажды цена будет настолько высока, что вы не сможете ее заплатить, — тихо произносит Птица. — Вы не должны этого делать. Не должны спасать меня. Понимаете? — Не должен, — Ральф снова соглашается, кивая. — Не должен, но могу. — Он ждет меня! Стервятник подскакивает с кровати. Ноги подкашиваются и Ральф успевает схватить парня за плечи, удерживая в вертикальном положение. Пальцы больно впиваются в предплечья, но по сравнению с той Великой Болью, что разливается внутри от каждого перелома, это не сравнится. — Он умер, Рекс! — Ральф встряхивает Птицу. Та почти весит безжизненным мешком на его руках. И только желтые глаза упрямо впиваются в лицо. — Тень жив, — всхлипывает он. — Вы бы увидели, если бы… Стервятник осекается и Ральф понимает, что после «если бы» должно было следовать «побывали в Изнанке». Но обитателям запрещено говорить об этом. А они почти никогда не нарушают правил. — Та сторона, — Ральф усаживает парня обратно на кровать, присаживаясь на корточки перед ним. Траурно-сгорбленным. — Я знаю, что вы, выросшие здесь, видите Дом дальше, чем воспитатели. И знаю, что в Наружности нет «Изнанки». И… если ты навсегда перейдешь туда, то я больше никогда не увижу тебя. Непонимание уродливой кляксой застывает в янтаре уставшего взгляда. По впалым щекам чернотой размазалась подводка, обнажая то, что скрыто под напускным гротеском главаря третьей. Стервятник так выглядит всегда, когда состайники не видят, но сейчас в нем куда больше настоящего. Потому что он не понимает зачем Ральфу его видеть. Его голова трещит от наступившего похмелья. Дрянь, от которой он почти отъехал, вышла вместе с водой, благодаря стараниям воспитателя, который сейчас обеспокоенно заглядывает в его глаза снизу. Интоксикация дело не хитрое, но почему-то именно сегодня от нее плывет крыша. Время растягивается, погружая пространство в мир смазанных звуков и изображений. Однако Ральф все еще на месте. Смотрит. Стервятник же таращится и слышит, как его сердце готово вылезти через глотку. То, что сказал Р Первый в голове не укладывалось, а если и укладывалось, то сводило с ума. — Я нужен вам? — кое-как выдавливает он. Голос хрипит, надорванный воплями. — Я. Нужен. Вам? Стервятник смотрит в обычные карие глаза обычного человека, который не знает до самого конца, что такое Дом и что он может. Сейчас в нем мало от хищника, обитателя Дома, но так много от потерявшегося и потерявшего все. Даже себя. — Нужен не так, как все остальные? Стервятник дрожит и эта дрожь передается Ральфу, который держит ладони на острых коленях, облаченных в черные джинсы. — Нужен по-особенному? Стервятник преисполнен надежды. От него пахнет пережитой смертью и это ничего. Потому Ральф знает, как могло быть хуже. — По-особенному, — вторит эхом мужчина. Знает, что происходящее выходит за рамками любой морали. Знает, что Наружность за это сожрет с потрохами. Но в Доме Наружность не имеет власти. И поэтому он привстает, касаясь сухих обезвоженных губ своими. Знает, что если бы скрыл, то больше бы шанса не было. Ведь Стервятник знает, что делать, чтобы его не смог спасти тот, кто всегда слышит звон ключиков. … Слепой является в комнату уже после рассвета. По-хозяйски шествует к подоконнику, даже не думая, что может о что-то запнуться. Такого не бывает. Не в их комнате. Незрячий забирается на подоконник и, немного посидев, достает сигареты. — Прикури и мне, — просит Сфинкс, подсаживаясь. Подоконник привычно холодный, руки вожака, держащие его сигарету, тоже. Дым струится по пространству спальни в тишине, пока любопытство не берет верх. — Что-то случилось Там? — Возможно, — таинственно улыбается парень, обращая незрячий взгляд в сторону друга. Кого-то другого уже сковало бы холодом от такого, но когда на тебя смотрят так всю жизнь, привыкаешь. — Возможно кто-то смог спастись.