На войне как на войне

             С удивлением узнаю, что одним из требований Франции и Англии в тридцатых годах, то есть перед войной, был запрет оборотням пользоваться волшебной палочкой. Аргументация была проста и незатейлива: использование магии оборотнями недопустимо, они должны побеждать только при помощи силы. А ещё лучше, вообще не побеждать. Волшебники, имеющие палочки, круче всех. Всех заведомо опасных тварей надо уничтожить. Надо отметить, немцам это очень не понравилось: "Вервольф — это звучит гордо". На данный момент в большинстве стран ликантропия считается проклятием и сопровождается поражением в правах, хотя даёт массу чисто практических плюсов ценой проблем в течение пары дней в месяц. А лишенцы, они же сквибы, так вообще в очередь выстраиваются на обращение в оборотней.       Карлыч уверяет, что ликантропия лечится. То, что можно вылечить одним заклинанием — это неправда. Курс лечения занимает от трёх недель до четырёх месяцев, но есть серьёзная проблема: многие хотят сохранить способности оборотней.       Со способностями вампиров дело гораздо интересней. Когда наши в восемнадцатом веке занялись исследованиями вампиров, то удалось узнать про них очень многое. Сейчас можно за пару лет дать рядовому волшебнику все способности вампира, не имея проблем в виде зависимости от крови, с ярким солнечным светом и прочим. Дима родом из семьи, которая занималась исследованиями вампиров. Он имеет подавляющее большинство способностей, не стал «проклятым кровососом»©, то есть вампиром, но появился недостаток: он плохо переносит жару и мороз. Для него нормальная температура жизнедеятельности для появления на свежем воздухе от минус пяти до плюс двадцати пяти, а холоднее пятнадцати градусов морозе и жарче тридцати — ему уже плохо. Лично меня эти условия полностью устраивают, я тоже так хочу. Предыдущего владельца моего тела — тоже. А ещё прокачанные вампиры неуязвимы к обычному железу и свинцу, что критично на войне: пули и осколки никто не отменял. При этом он едва не погиб зимой сорок первого-сорок второго года из-за плохой переносимости низкой температуры, но это уже другой вопрос.       Международные соглашения строго запрещают вампирам иметь волшебные палочки. У нас в стране оборотней и вампиров официально не существует. По секретному дополнению «Сталинской» конституции тысяча девятьсот тридцать шестого года волшебники и твари вроде оборотней и вампиров уравнены в правах с обычными людьми, чисто теоретически имеют те же права и обязанности, что и все остальные граждане Страны Советов. Чисто практически есть особый учёт в народном комиссариате государственной безопасности. Все совершеннолетние граждане, которые могут колдовать, имеют право на приобретение волшебных палочек, колец, посохов, артефактов и прочего. Советское государство подтверждает право личной собственности граждан на их трудовые доходы и сбережения, на жилой дом и подсобное домашнее хозяйство, на предметы домашнего хозяйства и обихода, на предметы личного потребления и удобства. Местных вампиров и оборотней такая ситуация полностью устраивает, поскольку при царе-батюшке были в моде заграничные веяния с прилагающейся дискриминацией.       Волшебники при царе-батюшке считались то ли одним, то ли двумя сословиями. Никакого министерства магии не было. Был колдовской департамент при министерстве внутренних дел, сейчас аналогично: есть засекреченное ГВУ НКВД — главное волшебное управление народного комиссариата внутренних дел.       Законодательство допускает единоличников и кустарей с использованием личного труда и запретом на эксплуатацию чужого труда. Если учесть, что магические артефакты, включая волшебные палочки, обычно делаются исключительно своими руками и распространён семейный или клановый подряд, то такая ситуация многих полностью устраивает. Ряд частных предприятий просто переименовались в артели, где руководят бывшие хозяева. Почти ничего не изменилось.       Место, где в мирное время работал Карлыч, при царе-батюшке было городской больницей, сейчас тоже больница, но приписана к народному комиссариату здравоохранения РСФСР, он же Наркомздрав. Он работал в амбулаторном отделении, то есть поликлинике при больнице.       Комиссар вспоминает, что предыдущий владелец тела получил благодарность от командования партизанского отряда, был сфотографирован со знаменем и представлен к государственной награде: медали «За отвагу», а также несколько позже к медали «Партизану Отечественной войны» II степени. Ротное начальство исправно пишет представления, но ордена и медали волшебникам практически не дают, ведь мы пользуемся магией: типа халявщики. Я вспоминаю историю Великой Отечественной войны, что нам рассказывали в школе. Вроде как, партизаны совершили много подвигов, а орденов и медалей им давали немного. Загадка отгадывается на удивление просто — всё дело в магии. А некоторые должны быть обвешаны государственными наградами, как новогодние ёлки украшениями.       К медали «Партизану Отечественной войны» II степени меня представили за не самое красивое действо. Никому не секрет, что каратели иногда полностью уничтожают деревни в качестве мести. Они совершают военные преступления против мирного населения. Взять, избить и зимой без одежды выбросить на мороз, чтобы умер — норма жизни. Нередко такой каре подвергаются дети ушедших в лес. В основном это совершают отморозки из охранных батальонов. Пятеро таких были втихаря взяты в плен и были скормлены оборотням Гриндевальда, ожидавших отправки на «Большую землю». А что они сделают, если в одной клетке с ними сидят шесть оборотней? Если что, пойманные были совершенно неспособны к магии. Были сделаны колдографии и подброшены карателям.       Неожиданной оказалась реакция командира ягдкоманды. Он поймал в деревне недалеко от нашей дислокации пару подростков, взял в заложники их семьи и велел идти к партизанам с письмом. Там была благодарность, что покормили его ребят перед смертью, и напоминание, что Статут секретности надо соблюдать: карателям пришлось стирать память. Как ни странно, когда парни вернулись от партизан, оборотни ушли, никого не тронув. Но медаль хотели дать не за то. Дело было так:       Каратели из Волыни пошли грабить местное население. У них ожидалось что-то типа отпуска дома во время копания огородов, поэтому надо прибарахлиться. Они встали на постой в заброшенной по случаю войны школе. Часовых аккуратно оглушили заклинаниями, потом связали спящих. Итого семьдесят четыре человека. Арестовали жителей, поддерживающих оккупантов, а потом на третьестепенной автомобильной дороге в сторону фронта в промежутке между движением автомобильных колонн аккуратно всех повесили на придорожных деревьях. И на каждом табличка с надписью «Бандит» на русском и немецком. Когда шла колонна, повешенных обнаружили и решили, что это партизаны. Через несколько дней спохватились, когда доложили шпионы среди партизан.       А ещё ягдкоманды и партизаны-волшебники иногда совершают обмен пленными, но высокое начальство не в курсе такой практики.

***

      Меня привлекают на выполнение ответственного задания. У нашего партизанского отряда будет решительное наступление на полицаев из охранных батальонов. Положение их незавидное, потому что к тем деревням идут три дороги, контролируемые карателями. На одной из них большой деревянный мост смыло половодьем, вброд реку сейчас не перейдёшь. Наша задача — отрезать пути к отступлению. Численность врага — два батальона неполного состава. Храбростью в бою враг не блещет, зато терроризируют беззащитное местное население. При встрече с партизанами часто рапортуют, что столкнулись с превосходящими силами до зубов вооружённых партизан: убили много, но подвалила новая огромная толпа и они героически отступили. На самом деле, столкнувшись с организованным сопротивлением, они обычно отступают. Почему-то вспомнились фанонные фантазии о всемогуществе магов: я лорд Поттер-Салазар-Пуффендуй-Мракс-Слизерин-Блэк, трансгрессировал на АЭС и взорвал её «Бомбардой» и безнаказанно свалил обратно. Как мне уже доходчиво объяснили, на самом деле всё не так, а идеи о том, что пистолеты, это свинцовые дудки, плюющиеся свинцом, хороши только в стране, где пистолетов на руках практически нет. «Протего» имеет защитную силу, которую можно измерить, и не факт, что выдержит. Предыдущего владельца тела, судя по воспоминаниям, прошлой осенью ранили винтовочной пулей через «Протего максима». Это сделали не оборотни, а рядовые полицаи. То есть одно дело напасть на беззащитных мирных магглов, где-то там живущих и не подозревающих о смертельной угрозе, а другое дело на злых и вооружённых, не обязательно до зубов.       Надо сказать, нам становится известно, что враг осведомлён о готовящемся наступлении. Двум охранным батальонам предписано вступить в бой, но некоторые каратели уже всеми силами отпрашиваются в тыл. Но, как говорит Комиссар: «Вражеский пулемётчик может промахнуться, а расстрельная команда никогда не промахивается».       Наступление на врага пытаются сделать внезапным. Во-первых, оно началось на два дня раньше запланированного срока. Заодно в лесу поймали одного подозрительного человека из хозяйственной части. Его допросили, точнее один из нашей роты поковырялся в мозгах при помощи магии. Шёл докладывать полицаям. Связника тоже поймали, будут пытать, точнее читать мысли. Для этого прибудет командир волшебной диверсионной роты соседнего отряда.       Мы наступаем на врага по лесной дороге. Как сказать, мы? Десяток партизан из нашей роты, вторая рота нашего отряда, недавно сформированная одиннадцатая рота, первая пулемётная рота. Узнаю, что в соседней Белоруссии наш партизанский отряд считался бы бригадой. Пулемётная рота вооружена старыми французскими пулемётами, пулемётные расчёты до сегодняшнего утра и после конца операции относятся ко второй комендантской роте. У них три взвода по два пулемёта, которые путешествуют на пароконных подводах, одна сорокапятимиллиметровая противотанковая пушка и, так называемая, полковушка калибром три дюйма, которых тащат лошади. С ними едет санитарная повозка, запряжённая четвёркой лошадей. Одиннадцатая рота заодно расчищает лесную дорогу. Вторая рота вооружена французскими винтовками, несколькими отечественными ручными пулемётами ДП и охотничьими ружьями. Одиннадцатая рота имеет на вооружении только винтовки, не считая личного оружия некоторых командиров. Ротный у них без пистолета или револьвера. Он из взводных пятой роты, дали возможность отличиться.       Мы по партизанским меркам вооружены «до зубов». У меня, как здесь выражаются, немецкий автомат образца сорокового года, иногда именуемый автоматом образца тридцать восьмого года, «Наган», три гранаты немецкого образца типа «Колотушка» с длинной деревянной ручкой и штык-нож от трофейной голландской винтовки, которую недавно отжали у полицаев. Гранаты трансфигурировали из веток. Ещё неделю эта трансфигурация продержится. Штык-нож полезная в хозяйстве вещь, а ещё не рекомендуется резать еду зачарованными ножами.       Параллельно узнаю, что помимо всего прочего в рейде, в котором участвовал я, мы захватили более четырёхсот пар немецких армейских ботинок. Обувь — отдельная большая проблема партизан. На мне старые довоенные офицерские сапоги. Память предыдущего владельца тела подсказывает: на диверсионные рейды часто ходят в лаптях, дело в том, что собаки очень плохо берут след.       Нам многие завидуют. Считают, что если им дать автоматы, они будут бить немцев и полицаев не хуже нас. Молодежь рвётся в бой, мужики в возрасте особого энтузиазма не демонстрируют. Второй ротой командует ветеран Империалистической войны товарищ Кузнецов. Начал войну унтер-офицером, в пятнадцатом году стал ротным фельдфебелем, то есть ротным старшиной, в звании фельдфебеля. При Керенском ему дали подпрапорщика, но он не любит об этом вспоминать, считает, что остался простым мужиком в звании старшины, то есть фельдфебеля.

***

      Наше решительное наступление достигает перекрёстка лесных дорог, где стоят так называемые блокгаузы, то есть деревянные избы с бойницами, обложенные снизу мешками с землёй. Теоретически мешки должны быть с песком, но этот песок надо дотащить. Судя по количеству мешков, часть просто спёрли. Избы целых три: две у перекрёстка, ещё одна в сотне метров в нашу сторону.       Начинается всё с вялой ружейной перестрелки где-то с боку, наверное нарвались на караул или патруль. Потом с отдельностоящего блокгауза дают по нам несколько пулемётных очередей, наша полковушка едет вперёд, наконец где-то впереди маячит блокгауз, выпрягают лошадей, разворачивают пушку и руками катят метров двадцать-тридцать при помощи партизан. По нам дают короткую очередь, мы дружно падаем на землю. Я на уровне инстинктов не хочу умирать ещё раз. Артиллеристы заряжают пушку и стреляют по блокгаузу. Попали. После двух выстрелов из пушки, враг, не приняв боя, уходит в лес, таща на себе оружие и барахло. Бросили все три блокгауза, раздаётся выстрел сбоку. Наши идут вдоль дороги в сторону выстрела, но появляется партизан верхом на коне. Враг послал посыльного, но его подстрелили. Партизана на трофейном коне отправляют в штаб с донесением. Итого: у нас один легкораненый, враг потерял семь человек: шесть бывших в блокгаузе во время попадания двух снарядов, из которых четверо убиты на месте, и вестового. Двое раненых вроде были живы, но карателей в плен обычно не берут. Вторая рота, как наиболее боеспособная, уходит преследовать карателей, одиннадцатая и пулемётная рота занимают оборону, а наше отделение идёт вдоль дороги.       Мне доводилось видеть фильмы о войне, там всё красиво и эпично, особенно в американских, а здесь как-то странно: постреляли из пулемёта, пару раз выстрелили из пушки, на этом всё.       Мы идём по лесной дороге. Заклинание «Гомелум ревелио» может работать по-разному при должной тренировке можно понять, что перед тобой в узком секторе двадцать-двадцать пять градусов кто-то есть на дистанции от трёхсот до пятисот метров. Два партизана по очереди, каждые сто-сто пятьдесят шагов, проверяют, есть ли кто впереди. Наконец кто-то есть. Вражеский караул или патруль?       Они в стороне от дороги. Ищем… Находим троих отощавших мелких детей, которые прячутся в лесу от карателей и питаются травами вроде щавеля. Если деревню сожгут, то они не выживут. Еду, которую им дали с собой, они уже съели. Им восемь, шесть и пять лет соответственно.       У нас привал. Детям даём по куску хлеба, паре редисок и варёному яйцу. Угощаем клюквенным морсом из фляг.       Подрастающее поколение интересуется, дадим ли мы им еды, им ещё ходить по лесу. Нет, не дадим. Им лучше идти, откуда мы пришли, их там покормят. У пулемётной роты есть полевая кухня, народ вроде не злой. Если услышат, что кто-то скачет или едет, сразу в кусты. Они это прекрасно понимают, типа не маленькие.       Наконец мы обнаруживаем большую группу людей. Лезем в кусты. Первыми появляются три карателя, это явно передовой дозор. Три «Авады» в спину, и они мертвы. Заклинания произносят шёпотом. Я занимаю позицию на другом краю поляны около дороги, рядом со мной ещё трое. Наконец появляются ещё двое карателей, и за ними идёт растянувшаяся толпа и несколько гружёных телег. Мне велено стрелять в толпу, начинаем по первому выстрелу.       Раздаётся короткая очередь, я жму спусковой крючок и стреляю…       Две наколдованные старинные пушки стреляют картечью. Выпускаю первый магазин. Три секунды и нет его. Сразу надо сменить на второй, здесь уже надо стрелять короткими очередями. У меня в горячке боя не получается, магазина хватает на четыре очереди, вместо пятой одиночный выстрел. Я выпускаю ещё полтора магазина, на этом бой закончен. Раненых допрашивают при помощи заклинания «Легиллименс». Это вторая рота охранного батальона, отступающая в нашу сторону. Сожгли две небольшие деревни и убили всех жителей, кроме нескольких человек, ушедших на работу в поле и на рыбалку. Многое понять невозможно, потому что это латыши, а надо знать родной язык допрашиваемого. Добиваем раненых. А что с ними ещё делать? Не лечить же. А гуманизм? О нём раньше надо было думать, когда уничтожали деревни. Здесь разговор короткий, — никто по морде хлестать фиалками не будет.       У нас потерь нет. Уничтожено пятьдесят пять карателей.       В первую очередь после боя наколдовываем новые патроны. А вдруг продолжение?        С одной из телег, у которой уцелевшая лошадь, скидываем несколько ящиков. Один из наших, привычный к обращению с лошадьми, в сопровождении меня отправляется на нашу позицию с донесением. Я на ходу снаряжаю опустевшие магазины за себя и за возницу, одновременно раздумывая о бренности бытия, особенно с учётом идущей Великой Отечественной войны.       Неожиданно раздаётся детский крик: «Стой!». Останавливаемся, из кустов вылезают трое детей. Те самые, которых мы кормили. Сообщаем грустную новость о сожжённых деревнях. В тишине доезжаем до наших, разгружаем телегу и едем обратно с несколькими партизанами. Остальные идут за нами пешком. Я вспоминаю своё время и прибалтийских националистов. Маленькие и гордые нации, с которыми советская власть обошлась очень гуманно.