***
Мы готовились к очередному рейду, но подготовка была прервана. Дело в том, что первая диверсионная рота пустила под откос поезд на вспомогательной однопутке. Враг иногда расслабляется, слабо охраняя обратные эшелоны, за что и поплатился. Снарядные гильзы надо возвращать, там их несколько вагонов, которые упали под откос. Место крушения никак не охраняется. Часть ящиков с гильзами враг вывез, часть вывезли мы на двух коврах самолётах и оставили в лесу, потом возили на наш аэродром. Зачем? Это латунь. Меня научили заклинанию проверки металла, находящегося в ящиках. Дело в том, что часть гильз стальные, но всё равно используются для переснаряжения, они нам без особой надобности. Латунные гильзы являются ценной добычей, как и любой цветмет. Там же мы находим два наших сбитых истребителя в полуразобранном состоянии и три повреждённых немецких танка. Если проще: от самолётов остались только алюминиевые детали. Тоже тащим. Танки левитируем при помощи группового заклинания «Вингардиум левиоса» на расстояние несколько сотен метров. Сил уходит дофига. Потом утащим. Паровоз лежит на боку внизу невысокой насыпи. Как меня уверяют, он старой конструкции, а следовательно, в нём много бронзы, а это тоже цветмет. Ну и сама сталь весьма добротная, хотя хватает простых чугунных деталей. Но чугун нам тоже нужен, трансфигурируем в котлы, чугунки, сковородки и печки-буржуйки. Некоторые детали из мягкой стали, а кузнецам как раз нужны новые наковальни. Где-то за час его расковыряли, через два часа стащили всё цветное и легированное. Враг пока не спешит, поскольку в нескольких километрах слегка раскурочили путь. Сейчас ремонтируют там, после этого переместятся сюда. Вообще война — странная вещь. Должны быть подвиги, а их нет. Мне говорят, что подвиг может совершить любой дурак, напрягся один раз и отдыхай, в отличие от ежедневной планомерной тяжёлой работы. Тем более, что работа у некоторых совсем не лёгкая. Как небольшой подвиг хотя бы раз в неделю.***
По возвращении узнаём, что недавно захваченная нашей ротой и отправленная при помощи чар уменьшения на «Большую землю» пулемётная мотодрезина раньше была отечественным моторным боевым броневагоном, потерянным в сорок первом году. Враг приспособил трофей под узкую европейскую колею, у немцев все железные дороги перешиты на евростандарт, и отправил воевать с партизанами. Броневагон уже перевооружён, отремонтирован и возвращён в строй. Быстро работают. Приходит понимание: я маленький винтик в огромной машине войны. Как и остальные. Появляются разные мысли, но много думать не хочется. Хорошо, когда есть Избранный. Он может в одиночку отдуваться за всех. Остальные могут не дёргаться, это всё равно бесполезно. В этом есть какой-то фатализм. Командир второй роты, тот самый, что при царе был фельдфебелем, носит такие же усы, что и у Гитлера, однако фашистом не считается, — это признак ветеранов Империалистической войны, служивших в пехоте и бывших на фронте. У них это вроде отличительного знака. Гитлер был ефрейтором в пехоте на Западном фронте, тоже «кормил вшей». Есть и другие «мелочи», которые выдают принадлежность к той или иной группе. Светит солнце, травка зеленеет, а баба Глаша вместе с другой бабушкой собирают лекарственные травы. Нам велят помочь и начать сбор чего угодно, лишь бы не ленились. Солдат должен работать «отсюда и до обеда», иначе от безделья быстро морально разлагается. И это правильно. Сбор трав позволяет отвлечься от тяжёлых философских мыслей.***
К нам в гости прибывает не самое высокое начальство, а также руководство соседних партизанских отрядов. В основном верхом в сопровождении партизан. Обсудить планы, поговорить о справедливости снабжения. Разные партизанские отряды снабжаются по-разному. Наш отряд снабжается относительно хорошо, потому что военфельдшер Семёныч, в прошлой жизни афроамериканка, вовремя вспомнил политический лозунг: «Не спрашивай, что Америка может сделать для тебя, спроси себя, что ты можешь сделать для Америки», и доложил Комиссару. В этом лозунге Америку заменили на «Большую землю», а также стали отправлять лом цветных металлов и лекарственные растения. Одного подорожника этой весной собрали более четырёх тонн. Не говоря о клюкве, липовых и берёзовых почках, багульнике и прочем. А для транспортной авиации нет большой разницы, в какой именно отряд летать. Кроме того, некоторые соседи просят сбрасывать груз. А что, у этого масса плюсов, например парашютный шёлк имеет много достоинств и вовсю используется, стропы тоже идут в дело. А это с точки зрения снабженцев очень плохо: парашютный шёлк является большим дефицитом. Поддержание в порядке надлежащим образом замаскированной взлётно-посадочной полосы требует сил, многим лень. Кто всё это делает, получает больше ништяков с «Большой земли». Узнаю, что на самом деле тридцать тонн боеприпасов и других грузов, которые везёт зачарованный самолёт, — это не очень много, если считать с тарой. К этому добавляется повинность отдавать часть груза соседним отрядам. Кроме того, на Комиссара в своё время произвёл впечатление Дима своим высказыванием: «Не надо ждать милостей от «Большой земли», надо отобрать необходимое у врага». Что-то вроде: «Патроны добудете в бою». Кстати, его фамилия Плюшкин, по характеру ещё тот «плюшкин». Что интересно, Дима очень эффективно, как выразился один попаданец, «грабит караваны». Изобилие французских пулемётов времён Империалистической войны объясняется тем, что этой зимой немцы прислали полицаям пятьдесят старых станковых пулемётов, которых не жалко. Точнее не совсем старых, а морально устаревших. Их отняли у французов в сороковом году. Где-то в это же время было решено устроить набег на вражеский склад и взять всё, что плохо лежит. Идея была поддержана начальством. Шутки шутками, но уволокли пятьдесят пулемётов, четыреста винтовок, две тысячи гранат, много патронов, десять пятидесятимиллиметровых миномётов и три тысячи мин к ним. Тащить пришлось при помощи магии, не обошлось без угона пяти грузовиков. Без чар и «бездонных мешков» ничего бы не вышло. Заодно утащили шестьдесят тонн ржаной муки, изначально предназначенной на пайки полицаям, пару тонн соли, а это большой дефицит в военное время, двадцать с лишним тонн картошки, гороха, свеклы и брюквы, одежду и обувь. Было много других трофеев. Если мы посмотрим на наше озерко и дальнейшее болото, то болото — это бывшее заросшее озеро. Однако болото по краям, в середине вода и очень топкое дно. На болоте есть несколько скрытых чарами островов, а также несколько просто островков, где прячется молодёжь от угона в Германию, и дома на сваях. В основном промышляют рыбной ловлей и разведением картошки с овощами, держат гусей и кур. На лодках можно доплыть до других отрядов, также постоянно что-то возят туда-сюда. К берегу у нашей роты чаще всего привозят рыбу. Один из партизанских отрядов, к которому можно добраться по воде, насчитывает всего полсотни партизан, там же прячется около ста местных жителей. Нихрена не делают, ни с кем особо не объединяются. Казалось бы, фиг с ними, но у них есть угнанное в лес колхозное стадо коров, которое чудом уцелело с сорок первого года, и спрятанные коровы и козы местных жителей. А ещё хорошая агентурная сеть и «торговый путь». Сейчас нам от них привозят масло, сметану и творог в обмен на инструменты. Через них осуществляется меновая торговля с населением. Вспоминается: «Каждый взял себе надел, кур завёл, и в нём сидел"©. Подробностей этой торговли я не знаю, но, кажется, она очень важна для нашего большого партизанского отряда. Лично мне просто приятно, когда на завтрак вместо каши дают деревенский творог. Оказывается, курица практически всеядна, жрёт всё. Рыбьи потроха хорошо идут на корм. Одного пшена на них не напасёшься, да и не хватает его. Мне удалось побывать на таких островках, надо было грести вёслами, ибо Статут секретности. Один остров двести шагов в длину и полсотни в ширину. Там есть изба-пятистенок с крышей из дёрна, хлев, где держат корову с телёнком и пару коз с козлятами. Коровы и козы едят водоросли, но не все, надо перебирать вручную. Им же возят на лодках свежескошенную траву «с берега». Оказывается, чтобы корова доилась, она должна каждые два года, редко три, отеляться. Всё, что можно, перекопано под грядки. Есть кусты смородины и крыжовника. С вечера и до утра рыбачат на удочки. По-факту: что наловили, то и едят, но встречаются с роднёй из деревни. У них есть пара лодок. Ещё плетут корзины, лукошки, короба и прочие полезные изделия из ивовых прутьев. Карлыч у них закупался для лазарета. С поддержкой партизан населением всё не так очевидно, как казалось в далёком будущем. Обычно чем дальше в лес, тем население лучше относится к партизанам. А куда оно денется? Особенно это касается партизанских краёв, то есть мест, куда полицаи и каратели стараются не совать нос ни при каких обстоятельствах, разве что по приказу высокого начальства. Туда иногда ходят ягдкоманды из оборотней и нормальных людей, но они «всё своё несут с собой» и стараются не вступать в контакты с местным населением. Услугами проводников стараются не пользоваться, а если пользуются, то только проверенными, но и им не очень доверяют. Ходят слухи, что на жаргоне ягдкоманд проводник из местных зовётся «Сусанин», но лично я в это почти не верю. У магистральных дорог, где нам приходится действовать, партизан не любят больше всего, потому что среди местных жителей чаще всего убивают заложников. Стучаться в дом местных жителей год назад считалось верным самоубийством, но осенью прошлого года немцы провели продразвёрстку, то есть изъятие всего зерна, большей части овощей. Мобилизовали всех лошадей. Конфисковали быков, коров, свиней, гусей, баранов и овец, — немецкую армию надо кормить. Полицаи выжрали кур, — на гарантированную пайку в пятьсот граммов чёрного хлеба в день не пожируешь. Молодёжь стали угонять на работу в Германию. Поэтому там всё больше не любят немцев. Поскольку много местных жителей, взятых в заложники, уже расстреляли или повесили, остальные разбежались, то многие сёла и деревени обезлюдели. Есть районы, типа нашего, здесь стараются лишний раз не озлоблять население, но план по реквизициям среди местного населения никто не отменял. Партизанская власть в соседних с нами деревнях многим нравится, потому у нас что есть мастерская, где кузнецы перековывают трофейное железо на инструмент, необходимый сельскому населению. На самом деле пользуются магией, но это тайна. В прошлом году немцы и полицаи изъяли для армии весь хлеб, даже посевное зерно. Как сказал один из главных карателей: «Дополнительный центнер зерна дороже, чем любой из местных». Хорошо, что успели спрятать часть зерна, поставить партизанам по обмену и засеять большую часть озимых. С картошкой враг лопухнулся, первоначально изъяли немного, а потом её попрятали. Зимой мужики просили дать хлеба, мол помирают с голоду, на что командир нашего партизанского отряда ответил: «Хлеба не хватает, жрите картошку», но в итоге сменил гнев на милость и выделил ржаной муки. На просьбу дать зерно на посев, сказал, что есть озимые, а кто хочет засеять больше, тот подозревается в желании кормить немцев. Тем более, что зерно просто изымали, обещая после войны расплатиться. А ещё там был пособник оккупантов, который хотел хоть что-то: справку или расписку, что бы потом получить. Он же так старался… Получил пулю от своих новых хозяев за свою приставучесть. Нельзя сказать, что сейчас здесь ужасный голод, но народ вручную перекапывает поля и огороды, ведь всех лошадей конфисковали немцы. Иногда пашут на партизанских лошадях, но если полицаи узнают, то убьют всю семью, а то и всю деревню. Полицаи грабят местное население на предмет сельскохозяйственного инструмента. В своём большинстве это сельские жители, когда отправляются домой, тащат всё, что подвернётся под руку. Иногда пропивают или меняют на еду. На чугунке работает много поляков, а в Польше сейчас дефицит лопат, не хватает по весне огороды копать. Поэтому оттуда везут самогон, сало и другие вкусняшки. А также польские крестьяне охотно приобретают вилы, мотыги, косы, тяпки, грабли и прочее.***
У нас происходит так называемый обмен опытом. Товарищи диверсанты интересуются, травят байки. Я стараюсь помалкивать, вдруг ляпну что-нибудь не то. Мало ли что…***
На следующий день начальство из Москвы посещает с инспекцией расположение нашей второй диверсионной роты. Вопрос первый: наши успехи маловаты. Кто виноват и что делать? С точки зрения Комиссара виноват враг, так как мы несём потери. Восполнить их мы не можем по объективным причинам, поэтому эффективность падает. Но воююем мы хорошо: каждый шестой, а в некоторые месяцы даже каждый пятый эшелон врага в нашей области на счету нашего партизанского отряда. Мы прекрасно знаем, чего мы бы ни добились, начальству всё равно будет мало. План только по оборотням, а ловить оборотня на «живца» себе дороже, ибо надо разболтать, что это мы провели успешные диверсии. Комиссар предпочитает совершать рейды втихаря. Надёжный тыл — залог победы. А то не успеешь моргнуть, как здесь окажется пара ягдкоманд из ведомства Геллерта Гриндевальда. Начальство хмурится, требует увеличить количество уничтоженных эшелонов и складов, поднять партийную сознательность, тщательнее оживлять погибших и перестать смотреть на начальство, как на идиотов. На что Комиссар просто предлагает прислать ему некроманта, поскольку единственный, способный на это волшебник ранен, да и сил у него немного. И вообще он не некромант, а диверсант, уничтоживший в этом месяце шесть эшелонов. Начальство изволит идти в лазарет и зовёт всех с собой. В палате обнаруживается Дима, и ещё пара раненых партизан. Товарищ майор из Москвы для начала поворачивается к Диме, который обращается первым: — Здравия желаю, товарищ майор, — и говорит это, лежа с таким видом, что ему это даётся не просто. — Кого я вижу, лечишься значит. — Так точно. — Держись, пионер, героем станешь. — Товарищ майор, вы решили представить меня к Герою Советского Союза? — Маловат ещё. А где ваш некромант? Все показывают на Диму. — Мне докладывали, что в таком возрасте заниматься некромантией нельзя, — говорит товарищ майор из «Центра». — Можно, но будут очень нежелательные последствия. Они уже есть, но состояние моего здоровья практически никого не волнует. — Совсем не волнует? — товарищ майор явно не верит. — Теоретически волнует, но практически меня уже сейчас надо отправить лечиться на три-четыре месяца, при этом я полностью не восстановлюсь. А это никто позволить себе не может. У вас же полно подготовленных взрослых колдунов, которые либо сидят в штабах, либо в резерве. А вы пока используете подростков. Всё, что мы можем, это пускать под откос эшелоны, прямых столкновений с ягкомандой из оборотней Гриндевальда мы не выдержим. Вы это прекрасно знаете. — Не вам критиковать решения «Центра». — Не штабным крысам критиковать тех, кто реально что-то делает. Недостаточные успехи? Сходите к «чугунке» и лично покажите, как пускать под откос поезда, а то вы пока только болтаете. Кажется кто-то косплеит смертника? — Вы комсомолец? — Мне ещё нет четырнадцати, да и зачем мне туда? Платить взносы? — Мне казалось, что вам лет пятнадцать-шестнадцать. — Меньше. А пока я честно выполняю свой долг, делаю всё, что могу. Если вам это интересно: меня принимали в пионеры. Начальство прекращает бесполезную дискуссию и идёт дальше. Во-вторых. Помимо успехов, исчисляемых количеством пущенных под откос эшелонов и уничтоженных автомобилей, от начальства из Москвы хотят нарушения снабжения противника. Не на несколько часов, а на месяц-другой. Что с радостью перепоручают нам. Комиссар отмахивается: для этого надо подорвать достаточно большой мост, а они хорошо охраняются. Нужны сильные волшебники, а их просто нет. Военврач Шульц уверяет, что таких здесь есть двое, но они истощены, и им полгода на восстановление. Товарищ майор сомневается, что военврач с такой фамилией может поставить правильный диагноз. На что комиссар напоминает, что других военврачей у него нет, но ещё один должен был прибыть ещё в октябре. Где он? Да, с военврачами, особенно с волшебниками, сейчас плохо. После этого все командиры идут в штаб поговорить с глазу на глаз, без нас. Я высказываюсь, что всякие москвичи совсем наглеют. На что меня неожиданно обрывает невесть как, оказавшаяся рядом, Маша. Если начальство из Москвы, это не значит, что это москвич. Этот конкретный майор явно приезжий. И нехрен наезжать на кого не следует, проклясть могут.***
Начальство из Москвы посовещалось, отобедало и снова пошло совещаться. Потом сели на коней и отбыли в соседний отряд.