Не от других

      Кухню Норы заполнила мёртвая тишина. Джинни, не находя покоя, сидела за столом, выстукивая быстрый ритм по остывшей чашке какао; мама гремела посудой в раковине. Молли бросила напряжённый взгляд на семейные часы, все стрелки на которых упрямо липли к отметке «смертельная опасность», а потом — на свои наручные часы.       — Они уже должны были добраться до Суррея, — негромко заметила она.       Джинни, сомневаясь, ожидался ли от неё ответ, всё же кивнула:       — Приближаются к Гилфорду, самое меньшее.       Непохоже было, что маму это особенно утешило, но она хотя бы попыталась улыбнуться, прежде чем вернуться к мытью посуды.       — Уверена, что не хочешь?.. — начала было Джинни, но Молли лишь махнула намыленной рукой куда-то себе за спину, весьма приблизительно в направлении Джинни.       — Нет-нет, не говори глупостей. Есть что-то исцеляющее в том, чтобы делать это по-магловски… Почему ты молчишь о своём выборе ЖАБА? Ты уже должна была решить.       Джинни, пожалуй, предпочла бы тревожную тишину.       — Э-э… да, думаю, у меня есть некоторые идеи, но всё зависит от результатов…       — Надеюсь, ты была сосредоточена, Джинни, — строго сказала Молли, повернувшись, чтобы окинуть её подозрительным взглядом. — А не только разгуливала с Гарри по всем окрестностям. Может, ты и не упоминала ничегошеньки в своих письмах, но Рон определённо упоминал.       — Это не… — яростно перебила Джинни. — Ему не следовало… теперь это всё равно не имеет значения!       Молли подняла руку, чтобы она умолкла.       — Я знаю, думаешь, я не заметила, как ты хандришь сплошь и рядом? Мне уже известна вся история.       — Ты хочешь сказать, что слышала точку зрения Рона. Не мою. Так что это не вся история.       В выражении лица матери появилось больше сочувствия.       — Ну, я ведь заговорила об этом только теперь, верно? Пока здесь только мы. — Она подошла и села напротив Джинни, исправно глядевшей строго вниз, на поцарапанный стол. Когда-то Фред и Джордж врезали в него свои инициалы, и она водила пальцем по косым шероховатым линиям. — Мне нужно знать, Джинни. Мне нужно знать, что, когда Гарри окажется здесь, ты будешь в порядке.       — Конечно. — Ужасная мысль пришла ей в голову, и она посмотрела на мать с упрёком в глазах: — Ты не собираешься предъявлять ему претензии, правда?       Молли, цокнув языком, покачала головой:       — Да ладно, Джинни, я же хорошо знаю парня, я не в силах представить себе, будто он обрадовался такому концу… однако все мы знаем — это к лучшему.       Испытывая какое-то странное смятение, Джинни крепко сжала губы, чтобы те не дрожали. Она не станет плакать об этом, даже собственной матери не позволит увидеть. Глубоко вдохнув, она сдержанно произнесла:       — Да, в этом есть смысл. Мы с Гермионой и впрямь постарались распространить слухи о том, как это было мерзко, ну, знаешь, чтобы звучало более убедительно…       — Знаешь, — оживлённо проговорила мама, — всё, что могли мне рассказать Рон с Гермионой, — лишь точка зрения наблюдателей. Я бы хотела услышать о первой влюблённости моей дочери не от кого иного, как, собственно, от моей дочери.       Джинни залилась румянцем.       — Я и раньше встречалась с парнями, мам.       — Да, но, как бы то ни было, нам ещё предстоит ждать какое-то время, так что с тем же успехом ты могла бы посвятить меня в детали всего, что было, от начала и до конца. Чтобы ни о чём не забыть, пока буду предъявлять Гарри претензии.       Джинни фыркнула, в её воображении мелькнуло фантастическое видение: Гарри, ёжащийся от разъярённых воплей её мамы.       — Ой, не вздумай! — хихикнула она. — Он направится прямиком обратно в Суррей.       Напряжение и беспокойство, переполнявшие их всего несколько минут назад, вроде бы рассеялись, пока они смеялись над нарочито невинным рассказом Джинни об их мучительно недолгих отношениях. Она сомневалась, что Молли поверила, но детали казались несущественными; они попросту наслаждались возможностью поговорить о женском, непринуждённо, без помех. Было здорово говорить о тех днях, и Джинни даже начала испытывать ностальгию, несмотря на то, как мало прошло с тех пор времени. Мама каждый раз знала, что нужно сказать, когда стоило тепло улыбнуться, когда согласиться, что определённые моменты были потрясающе романтичными, знала в точности, какие вопросы задать, чтобы Джинни могла поделиться событиями, не чувствуя стеснения.       — Почему ты раньше ничего этого не рассказывала? — спросила Молли. — Не вижу причины, по которой тебе надо было хранить всё в секрете от своей собственной мамы.       — Не знаю, — пожала плечами Джинни. — Это не было осознанным выбором, ничего такого, я собиралась рассказать тебе при встрече, но потом Дамблдор… Ну, потом всё кончилось, не так ли? Не знаю, почему не писала об этом в письмах. Может, предчувствовала, что это продлится недолго.       — М-м… Что ж, когда вся эта ерунда останется позади, уверена, вы двое сумеете продолжить начатое. Он в любом случае практически член семьи, и я буду только рада, если однажды это произойдёт официально.       Джинни закатила глаза.       — Мам, ну правда…       — Ну а почему нет? Он хороший парень, и ты увлечена им с тех пор, как была совсем крошкой.       Воспоминания о кошмарных стишках, поющих гномах и локтях, испачканных в масле, непрошено возникли перед мысленным взором Джинни, и она почувствовала, как щёки теплеют от смущения.       — Да, но тогда я была скорее одержима знаменитостью, разве нет? Кроме того, кто знает, сколько ещё он будет где-то далеко.       Что-то в облике Молли тут же неуловимо изменилось.       — О, не слушай Рона, — рявкнула она. — Глупые мальчишки, вбили себе в голову, будто могут броситься в грандиозное приключение, не продумав всё хоть сколько-нибудь тщательно.       — С ними будет Гермиона… — лукаво напомнила Джинни.       — Что меня сильно удивляет, тем не менее… — её голос дрогнул. Она взглянула на часы и неожиданно побледнела. — Боже, я… я и не думала, что мы так долго разговаривали… — Обернувшись, она посмотрела на боковую дверь. — Они должны вернуться с минуты на минуту.       Вместе они подошли к кухонной раковине и уставились во двор за окном. Джинни показалось, что её сердце потяжелело, как свинец. Ржавая маслёнка как ни в чём не бывало лежала на неровной каменной плитке.       Словно непрошеный визитёр, вернулась тишина, и тяжёлое, холодное ощущение в груди напомнило Джинни, насколько она в действительности была напугана.       — Всё будет хорошо, мам, — тихо сказала она. — Это блестящий план.       — Но предполагалось, что с помощью этого переместится Рон! — пронзительно крикнула Молли и разрыдалась. — Почему он его пропустил? С ним была Тонкс, они должны быть здесь…       Но минуты продолжали идти, а сад Норы выглядел по-прежнему убийственно мирным. Краткая вспышка синего, и наземь из ниоткуда упали старые парусиновые туфли. Молли, издав прерывистый всхлип, схватилась за руку Джинни.       — Артур… Фред… — Она вытащила смятый клочок пергамента из кармана передника и развернула его дрожащими пальцами. — Вот, видишь? Видишь? Предполагалось, что они будут здесь!       Джинни не могла больше это выдержать.       — Пошли, мам, — мягко сказала она, стараясь заставить свой голос звучать так, будто она не испугана. — Давай сядем обратно за стол. Портключи легко пропустить. Идём… — Молли тяжело вздохнула сквозь всхлипы, пытаясь успокоиться и нетерпеливо вытирая слёзы. У Джинни кружилась голова. Мысленно она представляла себе двор снаружи и кучу портключей, тихо падающих на землю.       — Ещё и действие оборотного зелья закончилось к этому времени, — проговорила Молли. — Надеюсь, что… — Оглушительный грохот во дворе заставил их подпрыгнуть от неожиданности, Молли вскрикнула. Джинни и сама едва не закричала, она чувствовала комок в горле от ужаса и отчаяния, и от него так хотелось избавиться. Они подбежали к двери, Молли распахнула её с какой-то животной силой и поспешила вниз по ступенькам.       Там стоял Гарри — он выглядел дезориентированным и напряжённым, — и Хагрид поднимался с земли. Джинни никогда раньше не доводилось испытывать одновременно радость и ужас, но она не смогла бы даже попытаться описать свои чувства, потому что Гарри смотрел прямо на неё.       — Гарри? Ты настоящий Гарри? Что случилось? Где все остальные? — восклицала мама.       Гарри явно был в ужасе, и Джинни ощутила, как в ней снова нарастает желание закричать. Она вслушивалась в объяснения Гарри, в его оправдывающийся, подавленный голос, глядя, как её мама заключает его в объятия. Мама бросилась в дом принести бренди для Хагрида, и Джинни воспользовалась возможностью объяснить Гарри, почему они боялись, полная намерений оставаться спокойной.       — Мам! — позвала она, указывая на яркий синий свет. Хагрид осушил своё бренди, Гарри обернулся, чтобы посмотреть, на что она показывала, и Молли устремилась туда. Появились Люпин и Джордж, но момент, наполненный восторгом, резко оборвался, как только она увидела, как Гарри бросился к ним и взялся за ноги Джорджа. Джинни смутно осознала, что там была кровь, и помогла им пройти в дом, не до конца понимая, что делает, но, когда на её брата упал свет, она ахнула от открывшейся картины.       Никогда больше Фред и Джордж не будут одинаковыми — и это было так, словно у них украли саму их сущность. То, что Джордж лишился уха, отделило его, отметило на всю жизнь, и зловещий алый цвет крови жутко дисгармонировал с его рыжими волосами. Джинни хотелось заплакать, но она была не в силах думать; она слышала, как где-то на заднем плане кричат Люпин и Хагрид, как Гарри что-то возражает, но не могла отвести глаза от этого несчастья, этой тёмной раны. Что-то словно пробудилось у неё внутри, и внезапное спокойствие подтолкнуло её к действию. Она слышала, как снаружи ссорятся, но её внимание было сконцентрировано на помощи матери, на том, чтобы остановить кровотечение и очистить рану. Джордж был бледен, каждая веснушка гораздо заметнее, чем обычно, но, когда они наклонялись к нему, Джинни всё больше и больше испытывала облегчение от того, что он здесь, от того, что могла почувствовать под пальцами его ровный пульс, пока стирала кровь с его шеи.       — Как он? — Посмотрев вверх, она заметила Гарри, нахмурившегося, опустошённо глядевшего на Джорджа с беспокойством.       — Заново отрастить ухо, отнятое тёмной магией, я не способна, — сказала мама, — но могло быть гораздо хуже… Ведь он жив.       Он жив, твёрдо повторила Джинни мысленно, услышала, как Гарри согласился, и, как бы ужасно это ни было, теперь она знала, что он в безопасности.       — Мне показалось, я слышала ещё кого-то во дворе? — спросила она у Гарри и ощутила ещё одну волну облегчения, когда он коротко кивнул и сказал, что Гермиона и Кингсли тоже вернулись. — Слава Богу, — прошептала она, и её захлестнуло понимание, что он здесь, протяни руку — и коснёшься. Он шагнул было к ней, но тут панические крики заставили их посмотреть в сторону кухни, и в комнату ввалились её отец и Фред, к счастью, невредимые. Она смотрела, как они обнимают друг друга, и, когда Джордж очнулся, стало легче дышать, но её мысли всё ещё пронизывало беспокойство. Они встретились взглядом с Гарри, и он кивнул в сторону двери.       Выйдя вслед за ним, она сказала:       — Рон и Тонкс уже должны были вернуться. Дорога у них не длинная, тётя Мюриэль живёт неподалёку отсюда.       Она надеялась, довольно эгоистично, что он разделял её страх, что он был так же обеспокоен и напуган, как она. Не задумываясь, она взяла его за руку. Он был для неё как якорь. Они спустились во двор, и Джинни устремила взгляд вверх, в небо.       Она знала, что остальные тоже смотрели туда в ожидании, но, несмотря на их общий страх, на то, что все вглядывались в вышину звёздного неба, ей казалось, будто здесь были только они с Гарри, одинокие в своём отчаянии. Когда в конце концов прибыли Рон и Тонкс, она наконец почувствовала, что начала возвращаться к нормальному состоянию, даже уловила радость на краю сознания, потому что всё худшее наверняка уже случилось, остальные скоро тоже будут здесь, в безопасности, как и Рон. Поспешив обратно в дом, она ворвалась в гостиную, где её родители и Фред всё ещё теснились вокруг Джорджа.       — Рон вернулся! И Тонкс! Они в порядке, они оба в порядке!       К тому времени, когда появились Билл и Флёр, к Джинни уже практически вернулась жизнерадостность. То, что Джордж потерял ухо, едва ли было важно теперь, когда он развлекался, придумывая новые шуточки на этот счёт, и, глядя, как фестрал Билла опускается на землю, она довольно подумала, что план оказался успешен, что Гарри был здесь, что все…       — Грозный Глаз мёртв.       Это не могло оказаться правдой. Это должно было быть ошибкой. Конечно же, там всё перепуталось, она представляла себе хаос, летающие заклятья, как он мог быть хоть в чём-то уверен? Грозный Глаз был самым опытным, самым искусным, подготовленным к такой ситуации.       Реальность случая и смерти, казалось, оглушила её в тот момент, и, хотя она слышала, как Билл продолжает говорить, всё, о чём она могла думать, — как нелепо, как произвольно это случилось. Она бросила быстрый взгляд на Гарри, и ей захотелось его обнять; тоска и вина на его лице были сокрушительны.       Возвращаясь мыслями к той ночи годы спустя, она редко вспоминала ссоры испуганных людей в гостиной. Иногда она думала о желании Гарри уйти, о том, как были расстроены члены её семьи, — всё это было так понятно, так объяснимо. Часто повторяла отвратительные шутки Джорджа по поводу уха. Но отчётливее всего ей запомнилось, как она впервые попробовала огневиски, и его вкус всегда ассоциировался у неё с неукротимостью Аластора Грюма — и с его гибелью.