Спасибо за слёзы

      Грей проснулся с мыслью, что ему ужасно холодно. Он повернулся набок, чтобы обнять Уртир и попытаться согреться, как воспоминания вчерашнего разговора врезались в него как пули в мишень. Уртир уже не было. Она, как обещала, с утра собрала свои вещи и покинула квартиру в этот раз навсегда. Захотелось взвыть от этого, но парень сдержался. Он сел на кровать и посмотрел на прикрытое окно: вчера перед сном оно было открыто настежь. Уртир всегда закрывала окна, потому что ей было холодно. В этот раз ей тоже стало холодно? Или она в последний раз позаботилась о парне? Грей не знал ответов на эти вопросы, но он точно знал — ничего уже не будет как прежде. Вся его жизнь, которую он выстраивал, о которой думал на протяжении годов, рухнула вчера вечером. Люди, которых он видел в этой жизни, которые стали неотъемлемой частью, ушли из неё, плотно закрыв за собой дверь. Теперь его ждёт другая жизнь, в которой он не хочет планировать и дня, которой он полностью отдастся. Слишком много времени он убил, чтобы построить свой мир, и больше не повторит своих ошибок. Сердце всё равно будет предательски ныть, но Грей привыкнет к этому, как делал это раньше.       Парень встал и направился в ванную. Он быстро умылся, стараясь не глядеть на себя. Зачем-то парень открыл ящик под раковиной и заглянул туда. Только обнаружив пропажу, он понял, что именно искал, — вишнёвую помаду Уртир. В этот раз она забрала её, словно не хотела, чтобы хоть какая-то её частичка оставалась у Грея. Фуллбастер побрёл на кухню, где его взгляд пал на недопитую чашку кофе и сложенную бумажку под ней. Грей замер, смотря на эту бумажку: ему не хотелось её читать. Ведь это будет означать конец, это будет яркая чёрная точка на белом листе, которую никогда не сотрёшь. Грей ещё не готов найти подтверждения своим словам, не готов до конца осознать, что всё закончилось. Поэтому он не коснулся записки и пошёл варить себе кофе. Размешивая сахар в чашке, он всего на секунду подумал: завтракала ли Уртир или она поскорее хотела покинуть этот дом? Фуллбастер посмотрел на чашку: та, с вечера. Ей настолько было больно, что она не смогла и позавтракать. Квартира буквально душила её, поэтому девушка решила не оставаться ни на минуту больше. Грей поймёт всё, когда прочитает записку, написанную быстрым корявым почерком, отдалённо напоминающим те красивые буквы Уртир.       Грей смотрел в окно, прокручивая в голове уже не разговор с Уртир, а встречу с Джувией. Перед глазами тут же всплыл образ девушку: её синие волосы собраны в высокий хвост, блестящие глаза, тоненькая ручка, кажущаяся в огромном рукаве куртки ещё меньше, дрожащая то ли от волнения, то ли от страха. Вся она такая родная и одновременно чужая. Всего за два месяца она смогла стать родной, без неё не существовало жизни. Грей не привык так быстро подпускать людей к себе, поэтому очень долго гадал почему же Джувия нашла себе место в его сердце. Фуллбастер не до конца верил, что на это могла подействовать их невидимая связь, скорее всего, и жалость сыграло свою определённую, коварную, роль. Мог ли Грея теперь свою привязанность к Джувии называть жалостью или он, правда, влюбился? Где была та тонкая грань между настоящей и искренней любовью и любовью, вызванной жалостью, любовью по обязательству? Не перешёл ли Грей эту грань? Прокручивая события вчерашнего вечера, парень раньше мог сказать, что неспособен обманывать себя и маскировать одно чувство под другое, но теперь, сидя в одиночестве на кухне с запиской от бывшей невесты, он уже не был уверен.       Действительно ли Грей был влюблён в Джувию? Нацу, хоть вчера и не сказал об этом напрямую, но именно это он подразумевал, говоря, что Джувия стала для него дорогим человеком. Грей определённо — в этом он лишний раз убедился — чувствовал влечение к девушке: оно было как чашка с водой, в которую постоянно доливали воду, и, в конечном счете, она перелилась за края — Грей ринулся к Джувии, не думая ни о чём. Достаточно ли одного влечения, чтобы влюбиться в человека, захотеть прожить с ним всю дальнейшую жизнь? А самое главное — на чём строилось это влечение? Парень делал маленькие глотки обжигающего кофе, силясь раскрутить клубок чувств внутри него. Ему не хотелось больше совершать ошибок: его сердце просто не выдержит. Не хотелось больше врать самому себе, искать в девушке, держащей его за руку, то, за что можно полюбить, то, чем можно будет любоваться вечность. Грею не хотелось испытать то же самое чувство, которое он испытал, идя с работы, когда понял, что больше не любит Уртир; то самое чувство, которое он тут же замаскировал, убеждая себя в том, что это нормально; то самое чувство, которое пошатнуло его устои и заставило ненавидеть себя.       Джувия была для него чем-то необыкновенным, не от мира сего. В детстве Грея его мама часто рассказывала о соулмейтах и о том, что они значат друг для друга. Она любила вспоминать слова отца Грея, которые он сказал, решившись признаться в чувствах: «Девушек вокруг полно. Каждая из них уникальная по-своему, каждая светится ярче звезды, но только от тебя у меня не болят глаза, потому что я — часть твоего света». Был ли Грей частью света Джувии или был просто ослеплён им, как светом Уртир? Несмотря на все свои убеждения, что легкой жизни с Джувией ему не видать, смотря на девушку, его сердце не било стократно быстрее: сердцу было спокойно и хорошо. Голова, затуманенная мыслями, яснела, когда парень смотрел в голубые глаза девушки. Тело жаждало её прикосновений, хотело ощущать её легкое дыхание на груди. Грею было с ней хорошо, потому что она была частью него, или он был частью её света. Грей хотел её целовать, Грей хотел её обнимать, Грей хотел с ней говорить — и это было далеко не из-за жалости. Всё-таки Грей влюбился: влюбился тот старый Грей, ненавидящий кинотеатры и судьбу; влюбился тот новый Грей, ненавидящий кинотеатры и себя. Был ли теперь смысл держаться за прошлое?       Фуллбастер посмотрел на бумажку, вздохнул и решил: готов. Он вытащил бумажку из-под чашки. На стол со звоном упало тонкое обручальное кольцо. На секунду показалось, что это самое кольцо сковало сердце парня, не давая и малейшей возможности снова забиться. Грей пересилил себя и взял это кольцо. Оно было из белого золота, потому что так хотела Уртир, хотя парень отдавал предпочтение старому, жёлтому золоту. Фуллбастер вспомнил, как носился по магазинам в поисках того самого кольца, которое заслуживала красивая ухоженная рука Уртир. Он хотел её удивить, — у него это получилось — выразить всю свою любовь, бунтующую внутри сердца. Сейчас, держа кольцо в руке, парень впервые подивился его красоте, хотя видел его каждый день на пальце своей… уже нелюбимой. Грей аккуратно положил его на стол и открыл записку. Неровными, гуляющими буквами, которым даже строчки не были помехой, были написаны последние слова Уртир. Каждое слово — огромная волна, а Грей — человек, стоящий на берегу и не знающий, что солёный вкус воды так отвратителен.       «Я оставила ключи под ковриком.».

***

      Он не ждал, что она согласится — он даже не ждал, что она ответит на его звонок. Однако она, самая настоящая, стояла перед ним в парке около огромного голого дерева и смотрела снизу-вверх на то, как он пытается собраться с мыслями. Им, конечно, был Грей, а ей, несомненно, была Джувия. Грей перед встречей много раз прокручивал, что всё должно быть именно так, что это последняя инстанция, и неуверенность со страхом не должны душить его, но, как оказалось, он забыл им это сказать. Джувия не торопила его, но чувствовала себя неуютно, пока он молчал. Грей не мог собраться с мыслями и выдавить хоть звук. Неуверенность обильно смазала горло, что слово, будто ком огромный, не могло подняться наверх, скатываясь обратно вниз. Страх держал едва ощутимо свои руки на горле, но с каждой секундой грозился сжать и раздавить все упорно поднимающиеся слова. Несмотря на это, Грей должен был начать диалог первым, должен был произнести те слова, которые не смог сказать ни в ту ночь у себя дома, ни в том кафе, где подают вкусные пончики, ни в торговом центре на виду у всех. На руинах его разрушенного мира можно построить что-то новое маленькое, но крепкое; Грей не может упустить этого. Фуллбастер глубоко вздохнул, и неуверенность, торжествующая в горле, вдруг ослабла, давая, наконец, выйти словам наружу. — Мне больше всего жаль, что именно я стал твоим соулмейтом. Мне жаль, потому что ты заслуживаешь лучшего. На свете есть люди куда лучше меня, честнее меня, но именно со мной тебя связала судьба. — он ещё раз вздохнул, переводя дыхание. — Я не верил в судьбу, и навряд ли думал, что моим соулмейтом станет шестнадцатилетняя девочка, не думал, что когда-то расстанусь с Уртир. Я жил в собственных иллюзиях, которые строил с каждым днём всё больше и больше, потому что я не хотел что-то менять в своей жизни. Я чуть не уничтожил себя, Уртир и тебя из-за своих глупых страхов открыться новому. — он замолчал, стыдясь посмотреть в глаза Джувии. — На твоём бы месте я сейчас ушёл, но ты должна решить сама. Прежде чем ты мне что-то ответишь, — поспешно добавил парень, заметив, как девушка открыла рот: — Прости меня за всё, что я сделал. Извинения вряд ли заклеят твою рану в сердце, я это понимаю, но не извиниться не могу. — Я полюбила вас с первой встречи. — словно раскаиваясь, начала девушка. — Я подумала, что именно вы спасете меня, вытащите из этой жизни, подарите новую. Я радовалась, когда видела вас. Моё сердце вырывалось из груди, когда вы обращались ко мне по имени. Я готова была жить ради вас. — Локсар говорила быстро, словно боялась передумать. Фуллбастер затаил дыхание, потому что не знал: поставит кирпичик на другой или уронит его на ногу. — Вы выбрали другую, и я вас не виню, но после этого я жить не хотела. Вы попали в больницу, потому что я пыталась убить себя. — девушка задрала рукав куртки и показала неаккуратный шрам, уродующий её девичье запястье. — После этого я не жила. Я существовала. — она закусила губу и отвела взгляд. — И, знаете, что самое абсурдное и, наверное, глупое? Я готова, готова, после всего этого, начать снова жить, но только ради вас. Я люблю вас до потери пульса. Я всегда вас любила, даже когда не была знакома с вами, но… но мне так больно, что вы предпочли другую. Я настолько ничтожна, что не заслуживаю быть счастливой со своей родственной душой? — на глазах Джувии навернулись слёзы. Она хотела их смахнуть, но передумала, и рука зависла в воздухе. Слова девушки больно били по Грею. — Нет, Джувия, нет, ты лучшее, что случалось со мной, ты — единственное солнце для меня даже в солнечный день. Я ужасно глупый человек, я трус, это я ничтожество, но не ты. Я врал себе, я врал тебе, я врал девушке, которую когда-то любил, потому что мне было так проще. Я ненавижу себя за то, что так обошёлся с Уртир и с тобой. Чёрт возьми… ты чуть не погибла из-за меня… — задыхаясь, проговаривал каждое слово Грей, при этом он старался не заплакать. Сердце глухо бухало внутри груди, грозясь остановиться в любую секунду. — Я испортил всем жизни, и я не знаю, могу ли хоть как-то исправить это. Но, правда, верь мне, я знаю только одно… — Не говорите то, о чём пожалеете, пожалуйста. — перебила его Джувия, по которой было видно: она не выдерживает. Девушка тряслась, и эта дрожь была страшнее обычной. — Я не выдержу… моя мама тоже. — Никогда, Джувия, я больше не совру ни тебе, ни себе. — рот парня скривился в подобие улыбки. Грей посмотрел в глаза девушки. — Ты мой свет, вернее, я — часть твоего света, и я хочу быть ею навсегда. Я влюблён в тебя, Джувия. И об этом я никогда не пожалею.       Девушка замерла. Слова, которые она так долго ждала, которые она прокручивала в голове у себя, которые грели её в холодные дни, наконец, были сказаны. Слова, казавшиеся ей нереальными, детской выдумкой, были сказаны тем, кого она безумно любила. Не хотелось дышать, не хотелось моргать — не хотелось делать ничего, что могло бы помешать медленно осесть этому признанию. Грей смотрел прямо ей в глаза, ожидая, что она скажет. Джувии захотелось прикоснуться к его небритой щеке, провести по ней, не обращая внимания на колючки, но она сдерживалась. Готова ли девушка так просто и быстро сдаться? Снова довериться ему? Рана, нанесённая им, когда-нибудь затянется, если из неё не будет торчать огромной палки. Сможет ли Грей способствовать заживлению этой раны, или самолично воткнёт острую палку в середину? Джувия боится ещё раз испытать те чувства, что ей пришлось пережить, да и маме она обещала жить, хотя бы существовать. А, может, во второй раз будет не так больно? Мама же когда-то сказала, что второй раз не больно, и пусть тогда она обманула, Джувия отчаянно хотела в это верить. Смотря в его тёмные глаза и находя там свет, — она уверена, что это отражение от её собственного света — хотелось поверить ему, впустить обратно в свою жизнь и, если это вправду понадобиться, отпустить. — Если… если это правда, поцелуйте меня. Поцелуй меня, Грей.       «Когда ты со своей родственной душой, ты паришь, нет, вы парите. Вы — одно целое, вы — те две половинки, нашедшие, наконец, друг друга, вы — пристанище и странник друг для друга. Это невообразимое чувство полёта, тепла и защиты. Когда вы целуетесь, поцелуи больше не кажутся просто физическим контактом. Поцелуи — это что-то большее, чем соприкосновение губами. Поцелуи — это защита от несчастья, одиночества…и смерти. Запомни, Грей, ты будешь жить вечно в сердце любимого человека, даже если не сможешь больше открыть глаза и увидеть свет. Пока есть он, существуешь и ты, пока есть ты, существует и он. Вот истинный смысл родственных душ.» — очень часто эти слова повторяла мама, когда замечала новую царапину на своём сыне. Именно об этом вспомнил Грей, соприкоснувшись губами с Джувией, нет, ощутив полёт во время их поцелуя. Наверное, целуясь и с Уртир, он парил, но никогда не поднимался выше облаков — оттуда открывался прекрасный вид на бесконечное небо, созданное только для него и для неё, Джувии. — Я так счастлив в твоих объятьях. Я всегда был счастлив в них. — прошептал на ухо Грей, а потом снова поцеловал девушку. — И, знаешь, я хочу познакомиться с твоей мамой. — И снова.

***

      Есть вещи, о которых сложно говорить. За одни вещи тебе стыдно, а за другие страшно. Как может отреагировать твоя мама, если вдруг ты разобьёшь её любимую посуду? Она может начать тебя стыдить и ругать, и тогда заиграет острое чувство вины, булавками тычущее тебе в сердце; а может этот сервиз был так дорог твоей матери, что она поднимет крик на весь дом, и ты разлетишься на части как те самые тарелки. Есть ещё и третий вариант — она обнимет тебя и скажет, что ничего страшного не случилось, но попросит больше не трогать посуду. И нельзя умолчать о таком, потому что мама всё равно узнает и разочаруется в тебе, ведь ты нечестен с ней, как она учила. Сложно говорить о таком, но это необходимо, необходимо как рыбе вода, как птице небо. Как бы не тряслись ноги и в жилах не стыла кровь, об этом нужно рассказать, потому что никакой сервиз твоей матери не сравнится с твоей честностью по отношению к ней. Честность куда ценнее фарфоровых блюдец, достающих раз в год.       Гажил был мамой, а прощение Грея было разбитым сервизом. Джувия была тем самым провинившимся ребёнком, которому и стыдно и страшно признаться маме. Ей было страшно признаваться Гажилу, который ненавидел Грея и при встрече хотел избить его (что мог совершить в торговом центре, если бы Грея не увёл его друг), что она простила и поверила ему, при этом не сомневаясь ни на секунду. Гажил назовёт её дурой и напомнит, что именно из-за него Джувия чуть не покинула этот свет. Локсар знает это всё, но не может умолчать, потому что умолчать равносильно потерять доверие и самого парня. Гажил — последний человек, которого она хочет потерять. В её жизни всего три дорогих человека: мама, Грей и Гажил. Лишиться одного — лишиться смысла жизни, и девушка это уже проверила. За месяц она сблизилась с Редфоксом, он стал для неё тем мужчиной, которым должен был стать отец, если бы не его зависимость от азартных игр. Гажил стал братом, который согреет в холодные времена, угостит шоколадом, если живот заурчит, и развеселит, если глаза будут блестеть от слёз. Джувия важно знать его мнение, даже если всё решено.       Поэтому девушка с утра пораньше на следующий день после разговора с Греем направилась к Гажилу. Не хотелось терять и минуты на раздумья. Редфокс встретил Джувию в полусне, но не прогневался, а, наоборот, впустил подругу и даже налил ей чай. Он быстро пришёл в себя и стал бодрым. Локсар стало противно от себя: сейчас она испортит его день, сообщив ту новость, которая не придётся ему по вкусу. А с другой стороны она не может молчать. Лучше Гажил разозлится на неё сейчас, чем однажды без объяснений и разговоров уйдёт из её жизни. Девушка разглядывала кухню парня, собираясь с мыслями, пока сам парень делал себе бутерброды. Руки от волнения задрожали, а ком застрял в горле. Сначала, по пути сюда, было стыдно признаваться Гажилу, особенно после тех разговоров о Грее и о том, как неправильно он поступил — Джувия ведь соглашалась! А теперь, сидя на кухне, было страшно. Может, страхи и не были обоснованы, но сердцу этого не объяснить. Оно каждый раз, когда Гажил поворачивал голову в сторону девушки, начинало биться ещё быстрее. — Гажил. — его имя прозвучало слишком громко в пустом доме. Он посмотрел на неё, отставив кружку с чаем — поздно. — Обещай не сердиться? — пролепетала Локсар, старательно избегая зрительного контакта с другом. — Вчера я встретилась с Греем. — И? — равнодушно спросил Редфокс и сделал глоток чая. — Я… — ком застрял в горле. — Я… простила его. — Хорошо. — также равнодушно ответил он и уже принялся за бутерброды. — Правда? — чуть ли не плача, спросила Локсар, не веря, что Гажил сможет так спокойно отреагировать. — Ты не злишься на меня? — Почему я должен злиться на тебя? Это твоя жизнь, твои ошибки и твоя боль, Джувия. — парень взял руку девушки. — Поверь, я не стану тебя ненавидеть за то, что ты не послала его, и я бы не стал тебя любить за то, что ты его послала. Ты вольна делать всё, что считаешь нужным, то, что осчастливит тебя. Я прошу лишь больше не резать руки. Если ты хочешь быть с… — он замолчал, подбирая слова, — с ним, — неприязненно, наконец, произнёс, — то я не смею тебя отговаривать, если ты думаешь, что будешь счастлива, я буду рад. — Гажил?.. — на глазах навернулись слёзы. Парень быстро смахнул их одной рукой. — Мне стыдно перед тобой… — Ненужно стыдиться своих чувств, даже если они к… Грею. — усмехнулся Редфокс. — Знаешь, говорят, человек в любви не хозяин. Я не могу злиться на тебя из-за чувств к нему.       Джувия резко подпрыгнула и обняла Редфокса за шею, и он чуть не упал вместе с ней со стула. Он, проворчав, удержал равновесие и обнял в ответ. Камень с души спал. Джувия где-то внутри себя знала, — всегда знала — что Гажил не осудит её и поймёт, ведь он такой хороший и всегда был таким хорошим. Джувии хотелось смеяться и улыбаться, а, может, и плакать от счастья, но из-за Грея, который, наверное, сейчас был на работе, она сдерживалась. Впервые за долгое время было так хорошо, так легко, так волшебно! Тот принц, которого она ждала шестнадцать лет, явился за ней и обещал увезти в прекрасную страну, где никто не знает значения слов «бедность» и «боль». Её лучший друг, её брат, не разочаровался в ней и не оттолкнул от себя — о чём можно мечтать? Её мама, наконец, будет счастлива, ведь счастье её дочери — и её счастье. Впервые на чёрном от туч небе появилось солнце, окрасившее небо в голубую краску, впервые перестали лить дожди и распелись птицы. Всё это впервые и всё это так прекрасно! — А Грей сказал, что хочет познакомиться с моей мамой! — весело прощебетала Джувия, поедая бутерброды. — Вы с ним типа теперь встречаетесь? — Я не знаю, но он признался мне в любви. — мечтательно улыбнулась девушка. — Я и не думала, что он мне сможет ответить взаимностью! Неужели… неужели — чуть тише, будто боялась всё спугнуть, сказала девушка, — всё налаживается? — она хотела ещё что-то сказать, но зазвенел телефон, лежащий на столе. — Грей? — удивлённо спросила саму себя Джувия. — Алло? — Здравствуй, — послышался женский голос. — Это Уртир.

***

      Джувия влетела в больницу, но ничего не видела — только белые пятна, маячащие туда-сюда. У неё не было слёз, но шок мешал нормально воспринимать происходящее. Всё было в молочном тумане, незнающем конца и начала. Она бегала от одного угла к другому, иногда даже не успевала добежать как срывалась в противоположную сторону. Гажил пытался её остановить, но Джувия вырывалась и снова стремилась в непонятном направлении. Медперсонал пытался её остановить, дозваться, но девушка не видела, не слышала ничего вокруг себя. Остановить её смог только знакомый голос, принадлежащий Уртир. Она слабо окликнула, но этот оклик развеял туман: Джувия, наконец, видела всё четко. Девушка стояла в белом халате около двери палаты. Джувия остановилась около неё, глупо глядя вперёд. Не хотелось верить, что всё это правда. Мозг отказывался воспринимать это реальностью, но больничный запах ударял в нос, заставляя ощущать всё происходящее на себе. Внутри натянулись все струны от волнения, сердце перестало биться, а ноги еле как держали, и то, вряд ли бы удержали, если бы не Гажил. Джувия не чувствовала, что дышит. Это было куда страшнее, чем ощущать невозможность нормально дышать. Каждый вздох застревал в горле, мучительно больно обжигая его. Время перестало существовать. Существовала лишь она, Уртир, дрожащая от немого плача, и ещё пока что Грей. — Что… что с ним случилось? — Локсар не узнавала свой голос. Он потерял ту жизнерадостность, которую так любил Грей. — Ему стало плохо во время работы. Вдруг закололо сердце. — Милкович старалась не плакать. — Люси вызвала скорую и позвонила мне, потому что сама не смогла поехать. — Уртир пыталась заговорить себя, чтобы не так остро ощущать боль. — А я тебе, ведь… ведь ты должна быть тут. — голос дрогнул, девушка упала на стул и зарыдала. — Он умирает. Шансы спасти его очень малы. У него проблемы… — К-какие? — на последнем слоге голос сорвался, девушка громко всхлипнула. — У него есть повреждения на внутренних органах, — Уртир глотала воздух, но не могла снова задышать. — Врач говорил ему, что ему нельзя нервничать, иначе ситуация ухудшится… — Эти… эти повреждения из-за меня? — Локсар больно сжала свою руку, смотря в маленькое окошко на парня. — Да. Всё из-за твоих слёз. — эти слова разнеслись по всему больничному коридору. — О, господи…       Джувия упала на колени перед ней и дрожащими руками подняла голову девушки, заставив посмотреть на себя. Глаза Уртир опухли, а по её щекам размазалась тушь. Она смотрела на Джувию, но не видела её. Милкович была далеко отсюда, там, где Грей был всё ещё с ней и был живой, — в своих воспоминаниях. Так она пыталась справиться с болью, окрасившую её тело в красный. Локсар вдруг упала на колени к девушке и, вздрагивая, начала быстро и прерывисто дышать, словно у неё были судороги. Происходящее не хотелось складываться в одну цельную картину. Джувия не ощущала себя тут, не ощущала женской руки, медленно гладящей её по спине, не ощущала той боли, которую хотела себе причинить, чтобы не заплакать. Одна её рука соскользнула вниз, к ноге, и безжалостно щипала её. Гажил заметил это, но промолчал, потому что сам осознавал — слёзы сделают только хуже. Он посмотрел на парня в маленькое окошко. Грей лежал на спине с закрытыми глазами в куче проводков, слева от парня стоял прибор на тонкой ножке, показывающий пульс парня. Поломанная белая линия становилась всё ровнее и ровнее. — В палату нельзя входить. — Уртир вздрагивала. — Я хочу… я хочу увидеть его опять. — Он справится. Я верю в то, что он справится. Грей столько ещё всего не успел сделать. Он очень сожалеет обо всём, он ненавидит себя и очень хочет, чтобы вы были счастливы. — наперебой стала говорить Джувия, чтобы нарушить тишину, в которой слышно лишь отдаленный размерный писк прибора. — Вы ещё увидите его, я увижу его. Верьте! — последнее слово сорвалось на крик. Джувия была близка к нервному срыву. — Грей сегодня звонил мне три раза, но я не взяла трубку. Почему я такая глупая? Почему? Вдруг, если бы я взяла, всё было бы хорошо? Джувия? — девушка ещё ближе прижала к себе школьницу. — Я так его люблю, и я готова его простить, пусть он только откроет глаза. Я… я… — она зарыдала ещё сильнее и не смогла больше ничего сказать. — Будет ещё время, будут ещё возможности. Грей, он сильный, сильный. Он обещал мне познакомиться с моей мамой. — Локсар попыталась улыбнуться. — Так просто он не сдастся. — стараясь верить самой в это, затараторила Джувия. — Грей справится. Грей обязательно… обязательно, слышите, — она отодвинулась от девушки и посмотрела ей в глаза, — обязательно очнётся. Обязательно.       Вдруг раздался совсем близко, словно над ухом, писк прибора, оборвавший сразу несколько жизней. Джувия посмотрела на Уртир, которая замерла и смотрела куда-то сквозь девушку, потом Локсар медленно перевела взгляд на дверь палаты, из которой донёсся звон: это была палата Грея. Она отрешённо глянула на Гажила, стоящего около противоположной стены с испуганным лицом. Перед ними возникли врачи, вбегающие в палату и кричащие что-то друг другу. Джувия смогла различить только одно слово — теряем. Её руки, лежащие на плечах Уртир, соскользнули и упали. Все струны, которые так были натянуты до предела, оборвались в один миг, словно кто-то провёл своим острым ножом по всем сразу. Сама она обмякла, опустив голову вниз, как марионетка, потерявшая своего хозяина, потерявшая то, что заставляет её жить. Последнее, что запомнила Джувия, — больничный пол был очень холодным.