***
Шло время, и с ним Олив становилась всё беспокойнее. Чем сильнее приближался май, тем тренировки становились всё беспощаднее и изнурительней. Она сама просила мсье Ламбера оставаться с ней допоздна, отрабатывая новые приёмы, после чего на всю ночь закрывалась в зале, занимаясь самостоятельно. Такое рвение было похвальным, но весьма подозрительным. Неужели девочке есть чего опасаться, раз она так серьёзно взялась за фехтование? Позже, в середине апреля, Шеврез удивила новая просьба своей маленькой упёртой подруги: — Я уже достаточно готова для службы Его Величеству и потому прошу вас устроить меня в роту господина Дезэссара, — решительно произнесла девушка, явившись сегодня к герцогине в платье, что было для неё редкостью. — Уже? Но я думала, что вы хотите стать мушкетёром? — Так и есть, моё зачисление в роту будет первым шагом к поставленной мечте. Это последнее, о чем я смею просить вас. — Так мы расстаёмся? — с неким сожалением произнесла Мари, тщетно пытаясь скрыть своё разочарование и недовольство, герцогиня успела привязаться к подруге, и теперь такая внезапная просьба выглядела в её глазах как побег. — Похоже что да, но, боюсь, это ненадолго, и мне вновь придётся повиснуть на вашей шее… — Что, прости? — Я стольким вам обязана, позвольте мне теперь вернуть долг! — с жаром отозвалась девочка, взяв свою покровительницу за руки. — Я обещала вас защитить и непременно исполню своё обещание, только прошу вас, моё зачисление должно произойти в течении этой недели… — Вот как? Вы сбегаете?! — Нет, вы неправильно меня понимаете, — но оправдания на Шеврез уже не подействовали. Она резко поднялась со своего места, щёлкнув закрытым веером. — Я напишу вам о зачислении. — Но мадам!.. — Наш разговор окончен. Возвращайтесь к себе. На это Оливи ничего не могла ответить и, поклонившись, покинула дом, успевший за это время стать для неё родным. Такое поведение для девочки было непонятным и странным. Почему Шевретта так похолодела, услышав её просьбу? Она ведь не попросила ничего дурного, но теперь, кажется, она потеряла единственного друга. Вот бы ей такие же навыки дипломатии, какими обладает кардинал. Или проницательность Арамиса, ибо она решительно не понимает, чем обидела подругу. Но теперь ничего уже не вернуть. Она исполнит данное герцогине обещание, правда, для этого ей придётся стать её врагом… Эти мысли и поведение герцогини не давали девушке покоя, заставляя вновь задуматься о правильности её поступков. Ей теперь хорошо известно о том, что мир существует и без неё, а значит, её действия, слова, решения — всё это может не принести совершенно никакой пользы. Всё идёт своим чередом, и никто не запретит и не воспрепятствует свершению задуманного. Сама Шеврез сейчас стала тому доказательством, несмотря на тёплые отношения между ними, теперь она отвергла её, хотя и очень помогла. Конечно, в силу своего жизненного опыта девочка могла сделать неверный вывод, но всё же это не успокаивало. Всю эту неделю Олив была как на пружине, её беспокоило молчание Шеврез, отсутствие обещанного письма, собственные пугающие мысли. Оливи не могла пожаловаться на плохое воображение, и теперь это самое воображение рисовало в её голове не самую радужную картину, а именно Гревскую площадь. Лишь сейчас, сильно поссорившись с герцогиней, она поняла, что её судьба лежит в руках интриганки и подруги королевы. Одно слово королю о том, что Олив на самом деле является девушкой, станет крахом всему. Сами помыслы о том, что девушка становится военным, во времена полного патриархата, были изначально бредовыми, но ранее её было не остановить. Детские надежды заставляли верить в сказку, которой, в сущности, нет. Но останавливаться теперь поздно. Пускай её сюда привела та же сказка, пускай всё то, что происходит сейчас с ней, кажется лишь лихорадочным сном. Придётся лгать, выставлять себя мужчиной, чтобы изменить всё, чтобы выжить. Атос не одобрил бы её поступок, отчего-то девочка это точно знала, и оттого на душе становилось ещё противнее. Наконец, по истечению недели, пришло письмо, но не от Шеврез, а от самого Дезэссара, в котором говорилось о зачислении Оливье де Гроссо в его роту. В нём было ещё много чего написано. Якобы сама королева просила за него, и потому теперь Оливье должен оправдать надежды Её Величества. Говорилось о военной академии, о больших надеждах, которые возложили на него. От такого количества лжи у Олив шла голова кругом. Герцогиня устроила всё как нельзя лучше, но всё это строится на вранье. Её жизнь с этого дня наполнена ложью! Пускай ради благой цели, но всё же от одного понимая того, что теперь ей придётся постоянно врать, выдавая себя за другого человека, Олив делалось дурно. В какую же историю она теперь ввязалась! Что будет, когда правда раскроется, а она обязательно всплывёт наружу! И там и тут получался лишь один ответ: казнь. Ну что же, коль ей теперь гореть в Аду, коль другого выхода нет, придётся играть. Нужно будет многое успеть до смерти. — Николь, я ухожу! — крикнув это опешившей от неожиданности служанке, Олив взяла шпагу и выбежала из дома, направившись в сторону реки. Она любила теперь гулять в одиночестве вечером, когда на улицах было не так много народу, когда спадала жара, а небо становилось оранжевым, розовым, алым. Закат… закат, встречаемый на берегу Сены прекрасен. Прохладный ветер словно уносит из головы всё плохое. Вдруг за спиной мелькнула тень, точнее, человек в тёмной одежде. Она и прежде видела его: с самого её появления здесь у девушки было ощущение, что за ней следят. Где бы она ни появилась, за ней наблюдали. Прежде она была так наивна и неосторожна, но не теперь. Теперь у неё появилась цель, и она решилась приложить все усилия, чтобы помочь любимым героям. Сейчас шпион мог стать для неё помехой. Теперь ей есть что скрывать, а потому Олив стала более недоверчивой и опасалась быть раскрытой ещё до появления главного героя романа в Париже. Что же, думалось ей, теперь она полностью понимает, почему злодеи такие дёрганные и скрытные. Но она-то не злодей, хотя это с какой стороны посмотреть. — Кто вы? — девочка взялась за ножны, готовая отразить удар в любую секунду, но в этот момент тень скрылась за домом. Догонять её теперь бессмысленно, стоит лишь надеяться на то, чтобы её враги не знали слишком многого. Откуда, правда, эти враги взялись? Заняться этим дворянам со скуки, что ли, нечем, раз они следят за ней? Оливи была уверена, что следящий за ней — мужчина средних лет, который к тому же носит шпагу. Шпага — оружие дворян, а значит, враг у неё влиятельный. Думалось конечно, что ею заинтересовался кардинал, но на кой чёрт она ему сдалась, Олив всё же не понимала и поэтому поспешила домой.***
Срок подошёл к концу. Сейчас начало мая, из чего следовало, что гасконец уже в Менге вместе с Рошфором и миледи. А это значит, он совсем скоро будет в Париже, но ещё скорее здесь появится шпионка кардинала и будущий враг мушкетёров. Ришелье, хотя и недолюбливал этих королевских пьяниц, но врагом их, в сущности, не был. Так что д’Артаньян сам нашёл себе врага, переспав с леди Винтер под обликом де Варда. Кто вообще назовёт его после содеянного умным? Опорочить честь дамы с лилией на плече, забавно, ничего не скажешь. Утром, как и говорилось в письме, Оливи явилась в приёмную господина Дезэссара и надела плащ гвардейца. Правда, начальник её был раздосадован, как за такого хрупкого на первый взгляд юношу, могла поручиться сама королева, но приказ оставался приказом, и Оливье де Гроссо с этого дня — гвардеец Его Величества. — Вы знакомы, я надеюсь, с вашими обязанностями? — с неким недоверием спросил командир, продолжая придирчиво изучать своего нового подчинённого. — Да, сударь, — произнесла Олив едва не смущенно. Голос предательски дрогнул. Она робела перед этим пытливым взглядом, но, вспомнив, для чего она здесь, уже чётко и уверенно ответила, взглянув капитану прямо в глаза. — Я жду ваших распоряжений. В обязанности входило дежурство, патрулирование указанных улиц и полная готовность в любой момент отдать жизнь за Его Величество короля. Ничего нового, как и в её веке, армия, военные, команды, тренировки. Всё это предстояло пройти юношам, не успевшим спрятаться от армии в институте лет так на пять. Только вот её это прежде не касалось, всё-таки она девочка, притом до выпуска из школы ещё далеко, но теперь она гвардеец и должна с честью носить это звание и плащ. Глупость, да и только. В роте состояли разные люди, такие же юнцы, как и она сама, люди постарше и совсем опытные военные, правда, вот сдружиться в первый день с ними не удалось. Здесь, в доме господина Дезэссара, как и в приёмной господина де Тревиля, шли оживлённые беседы про девушек, обсуждение дворцовых сплетен, разговоры о моде и очередной попойке. Девушка не привыкла к таким грубым разговорам, а потому беседу поддерживать не могла, да и вообще пожелала поскорее скрыться на дежурстве, где её ждала та же песня. Привыкшая к обсуждению книг, музыки, иностранных языков, она совершенно не ожидала услышать из уст этих людей нечто мерзкое и аморальное, но это ей и приходилось слушать. Было ощущение, что в их компании все её знания и интересы растворялись, и после часового нахождения рядом с соратниками в голове было пусто, как после бутылки вина. Похоже, даже здесь во времена рыцарей живут дикари. С облегчением и неописуемой радостью она сдала пост и чуть ли не побежала с того места, этикет её всё же удержал. Права была Шеврез, рассуждая о мужском и женском, но и в компании девушек Оливи казалось, что она была бы лишней. Там всё то же самое, только без упоминаний чёрта и Дьявола Ришелье. Вообще не понятно, за что его так здесь не любят. Возможно, боятся и такими словами желают скрыть страх? Кто знает? Будем полагать, что так. До дома было рукой подать, но девочка решила прогуляться и сделать петлю, пройдясь также через улицу Феру, которой она так рьяно избегала в последнее время. Если Атос её увидит, а позже узнает, а он узнает, потому что на память не жалуется, чёрта с два подпустит её к себе и другим своим друзьям. В книге не скрывали того факта, что он был наставником для троих своих друзей. Хотя и д’Артаньян был заводилой, но, будь Атос против, другие бы тоже отказались. Он имел железный авторитет, а потому его презрение значило лишь одно — ни одному её слову не поверит даже Портос. Сейчас же, когда она уже носит другое имя, когда давно сменила платье на камзол, когда на ней плащ гвардейца, можно позволить себе детальнее разглядеть улицу и особенно дом Атоса. От созерцания дома, комнаты в котором занимал мушкетёр, её оторвали пьяные крики, звон шпаг и битьё посуды. В трактире напротив разгорелась стычка между гвардейцами кардинала и мушкетёрами. Силы были равны, но двое из мушкетёров уже были ранены, один смертельно, а другой никак не мог подняться с земли, хотя упорно пытался это сделать. Среди мушкетёров Оливи сразу заметила Арамиса с двумя шпагами в руках, а рядом с ним высокого и широкоплечего человека. Таких в её времени именовали качками. Вероятно, это Портос. И ничего он не толстый! С чего режиссёры вообще решили, что он полный? Он красивый, но по-своему… От Портоса Оливи отвлекли тревожные мысли: раз Портос и Арамис здесь, значит, этот человек на полу с раненым плечом — Атос?! Но долго смотреть на драку девочке не дали. Три оставшихся мушкетёра принялись медленно отступать, а после вообще сбежали, оставив раненного на поле боя. Гвардейцы же сочли его убитым и потерпев потерю лишь одного бойца, спокойно покинули трактир, унося тело падшего воина. Вся эта картина вызвала у ребёнка неподдельный ужас. Убийство, они так просто убивают таких же людей, какими являются сами, и это считается достойным?! А мушкетёры — воплощение благородства и смелости, трусливо сбегают, оставляя ещё живого, но раненого товарища?! Олив пришлось позабыть на время о своих чувствах. Она кинулась к мушкетёрам, прощупывая их пульс, прислушиваясь к дыханию. Живым оказался только Атос, но тот упал в обморок от большого количества потерянной крови, в которой сейчас лежал сам, бледный, но всё-таки чертовски красивый. Атос был Атосом во всех смыслах, он был хорош душой и телом, и теперь было понятно, почему все его экранизации так раздражали. Он настоящий был совершенно другим. Теперь он был правильным…