Как я стала мушкетёром Его Величества

      Трудно сказать, что лишённый с раннего детства человек должен ощущать в данной ситуации. Оливи сама не разбирала своих чувств в этот момент. Она помнила маму лишь частично, какие-то мутные отрывки детских воспоминаний не могли сложиться в целостную чёткую картинку происходящего. Детский разум был не в силах вместить самые важные воспоминания — время, проведённое с мамой. Образ женщины без лица, холод рук… Всё это — детали, и она бы, верно, не узнала в миледи свою маму, если бы не последнее совместное фото, на котором была изображена именно эта женщина. Олив не могла ошибиться, поскольку последний оставшийся от ее семьи кусочек хранила очень бережно. Не раз любовалась этой фотографией, считая маму самой красивой женщиной на всём белом свете. Впрочем, так и было. У миледи была утончённая внешность, можно сказать, дворянская. Выхоленная, но не пышущая благородством, как это было с Атосом. И Олив была совершенно на неё не похожа. Лишь родинка на шее, да светло-голубые глаза, а остальное… От отца?       Мысли об Атосе на миг отрезвили воспалённое и обрадованное встречей с матерью сознание, отдёрнули её и заставили усомниться в своём поступке, чересчур опрометчивом, особенно оглядываясь на те знания, что давала книга. Тут верить Дюма не приходилось, но вряд ли у ключевой злодейки романа здесь отсутствует клеймо, и вряд ли её характер носит ангельскую терпимость. От сей фигуры веяло холодом, она вызывала опаску, в то же время перед ней её мама, в данном факте она не сомневается, женщина сама это подтвердила. Как же ей относиться к данной персоне?       Разум настойчиво просил сторониться графини, сердце же напрочь отбрасывало всяческие предрассудки и выдумки писателей и тянулось к той, что подарила Оливи жизнь. И кому верить, девушка пока не знала, потому предпочла наблюдать и окончательно отстранилась от мамы. — Но что с тобой? — на лице миледи возникло удивление, но какое-то… фальшивое? — Ты не рада меня видеть? Не рада нашему воссоединению? — голос матери приобрёл ласковые, но показательно нетерпеливые ноты. — Я рада, но, не поймите меня неправильно, я вас совершенно не знаю, — девушка не стала играть в любящую дочь, призналась честно, хотя быть честной с людьми, чей истинный облик не можешь различить, трудно. Впрочем, со многими повстречавшимися ей людьми было так. — Ты, кажется, не так давно назвала меня мамой, — на лице женщины возникла мягкая улыбка. — Всё, что осталось у меня от матери — фотография, в остальном же я не помню вас. Но знаю, кем вы являетесь здесь.       И от понимания этого становилось совершенно неуютно и тесно в груди, будто нечто потерянное и родное стало вдруг запретным и недоступным, грешным. Отношения с графиней станут крахом для её дружбы с мушкетёрами, её привязанность к Атосу и его благосклонность померкнет перед одним единственным фактом — она отродье той, кого он не так давно убил, той, кто прокляла его и желает мести. — И кем же? — Вы — шпионка кардинала, враг моих друзей. И в тоже время вы — моя мать, — Олив сжала ладони в кулак, напрягшись. — Понятия не имею, о чём ты, — миледи на это лишь устало зевнула, прикрыв рот ладошкой и совсем лениво продолжила разговор, будто он её порядком утомил, — я и друзей твоих толком не знаю, но буду рада, если ты меня с ними когда-нибудь познакомишь.       Оливи удивлённо воззрилась на свою собеседницу, разжав ладони.       Неужели ошиблась, и здесь история будет развиваться уже в другом ключе? Впрочем, верно то, что её друзьям она пока не угрожает, ведь история с подвесками обернулась совершенно неожиданно, и с д’Артаньяном графиня пока ещё не знакома. Он не успел перейти дорогу лично ей, а значит, никого интереса у неё вызывать не должен. Но вот что странно, разве шпионка уже не должна была отбыть в Лондон по приказу Ришелье? Почему беседует с ней так просто, в своём особняке… Выходит, про книгу миледи ничего не знает, так это следует воспринимать? — Я, наверное, что-то путаю, — Олив покрылась красными пятнами, смутившись от произнесения пока безосновательного обвинения. — По всей видимости, так и есть, — женщина одобрительно кивнула. — Рошфор, я надеюсь, был с тобой тактичен? У него ужасные манеры, когда дело заходит о девушках, — с фырканьем добавила она. — Откуда вы узнали обо мне? — Оливи осторожно подошла к матери, приглашенная лёгким жестом руки, подзывающей её ближе, и покорно замерла, чего-то ожидая. В компании этой женщины было весьма… неуютно, если так можно выразиться и заменить сим словом страх перед незнакомым и в то же время самым родным из всех возможных существ на всём белом свете. — Графу недавно перешёл дорогу какой-то мальчишка из Менга, — женщина произнесла это особенно холодно, приобнимая дочь за плечи, подводя к небольшому дивану. — Но ты, наверное, устала с дороги, и мы можем отложить все твои вопросы на завтра, когда ты отдохнёшь. Оливи снова смутилась, но отрицательно покачала головой, желая дослушать. — Тогда давай хотя бы присядем… — хрупкие холенные руки коснулись колокольчика, стоящего на столе, тишину в приёмной прервал звон, на который явилась служанка. — Шарлотта! — из дверей, ведущих предположительно в спальню, выглянула заспанная горничная. — Да, госпожа. — Принеси сюда свечи и фрукты, разбуди Вильяма, пусть подготовит комнату для нашей гостьи, — миледи усадила девочку рядом с собой, отдав приказ, после чего прислуга поспешно поклонилась и скрылась в других дверях. — Вы предлагаете остаться мне у вас? — одна лишь мысль обо этом нагоняла на Оливи необъяснимую тоску и непринятие. Она не хочет оставаться в доме, принадлежащем бывшей графине, но не сможет отказать на просьбу матери. — Лишь с твоего согласия, милая, — лицо мадам вновь приобрело ласку и теплоту, быстро отбросив прежний холод и долю ярости в глазах, которую Оливи в полутьме едва смогла разглядеть.       Атос был прав, размышляя об умелых играх женщин с мужским разумом. Нет, ну право, Олив не была мужчиной, лишь наряд, не даривший вместе с маскарадом и великим позором, мужскую выносливость, скептичность и трезвый взгляд на мир. Но и она смогла бы поверить этой теплоте и… Чёрт возьми, она и поверила ей вначале. Но не сейчас. Сейчас первоочерёдной задачей было освобождение друзей, и миледи здесь странно не вписывалась. Её появление вызывало большие вопросы, на которые она сама не станет давать ответа, Оливи смогла убедиться в этом. Правда, терять хоть и ложную, но такую необходимую родительскую ласку совершенно не хотелось. Перед Оливи стал выбор, и в правильности своего решения она не была уверена. Как и в полной святости Атоса, что иногда был так несносен. Как и в невинности матери, что держит за спиной два туза с шестёркой. Она отдалась сердцу. — Мне лестно ваше внимание и забота, но я буду с вами откровенна, — девушка чуть отстранилась от матери, взяв её за руку и тихо заговорила: — Несмотря на нашу родственную связь, нас разделяют годы. Очень долгие годы и не самый приятный период в моей жизни, ваше исчезновение. Давайте начнём наше знакомство заново, но не сейчас. Мне нужно время, дайте мне его… И тогда, быть может, всё наладится.       Графиня слушала девушку не перебивая, лишь едва заметно сжала её ладонь в конце, спокойно отреагировав на эти слова. — Ты выросла, дитя. Выросла и повзрослела… Мой дом открыт для тебя, и я друг тебе, несмотря ни на что. Не могу же я желать зла своему ребёнку, в самом деле, — женщина тихо рассмеялась, отчего по спине Олив прошла дрожь. — Знай лишь, многие вещи обманчивы. И многие люди, — на этих словах она поднялась и шагнула в сторону своей спальни, заканчивая недолгое свидание, прошептав напоследок. — Ветер крепчает, постарайся укрыться или отдаться ему, или же он сметёт тебя также, как и всех других.       Оливи не знала, как воспринимать последнюю фразу, но и таким ответом была удовлетворена, потому поспешила прочь из дома.       Положение дел, откровенно говоря, обстояло дурно. Недавнее пленение друзей стало совершенной неожиданностью, поскольку, как бы не удалялся от изначального сценария сюжет, многие события всё же шли своим чередом. Сейчас же эта интрига может закончиться не только позором королевы, но и смертью, безусловно, верных короне людей. Справедливый, поскольку они содействовали измене, но неоправданный выговор. Всё-таки во многом они были невиновны, их поступки можно оправдать, вот только король, взбешённый срывом намечающегося бала, разбираться в этой всей истории не будет. Полетят головы… И это нужно попытаться предотвратить, раз уж вина в поимке государственных преступников на плечах Олив.       Всего одна ночь перевернула всё положение дел вверх дном. Ещё вчера Оливи буквально сходила с ума со скуки и рутины, она не виделась с друзьями долго, подозревала их в измене и исключении её из дружной, но ещё недостаточно крепкой команды. Теперь же она, накануне едва не убитая таинственным преследователем, в сопровождении слуг покидает замок своей матери, судорожно размышляя о том, к кому она может обратиться за помощью. Жизнь играет с ней в карты колодой, состоящей из настоящих, живых людей! Вот тебе четыре валета, одна пиковая дама и джокер, спрятанный в рукаве. А кто она в этой игре? Шестёрка? Или же восьмёрка… Но уж никак не больше.       Дом, расположенный на королевской площади действительно мог принадлежать лишь родовитому дворянину или человеку, угодному власти. Здесь не было изящества и кокетства в цветах и античных статуях, как это было у Шеврез, не было и лаконичности, относящейся к жилью Атоса, излишнего блеска дома Дезэссара. На вид совершенно обыкновенное здание, выполненное в стиле прошлого правления, относящегося к Генриху IV, но… Всё здесь дышало тайной, выдавало угрозу, но манило к себе. Красота в деталях, а их было здесь много, в закрытых на ключ многочисленных комнатах. Это удивляло и притягивало. И, подобно любому важному месту, дом охранялся гвардейцами и зачем-то оставшимся в парадной Рошфором, с которым Оливи пресеклась, покидая это место. — Уже уходите? — граф обернулся на гостью, подавая ей ладонь, когда та спускалась с лестницы. Ладонь была отвергнута и получила весьма строгий и красноречиво опасный взгляд. — Надеюсь, — Оливи поравнялась с собеседником, заговорив громче. — Надеюсь, вы не собираетесь удерживать меня или увозить в другое, менее приятное место? — Вы полностью свободны. — Премного благодарен, — девушка кивнула и отвесила поклон, снимая шляпу. На это шпион поджал губы и изменился в лице, проговорив низким тоном: — Вы напрашиваетесь на поединок? — Как можно! О, боже упаси вас, граф! — Олив показательно перекрестилась. — Как я могу! Ведь Его Высокопреосвященство запретил дуэли. Или вы в самом деле хотите меня посадить в одну камеру с моими друзьями, но вам тогда придётся коротать время где-то рядом… А вы, — она окинула его оценивающим взглядом, надевая шляпу. — Вы нужны кардиналу.       Рошфор тяжело вдохнул воздух и пропустил сквозь зубы: — Дерзости вам не занимать, но одной лишь язвительностью вы не сможете убить противника. К тому же я всё это время был на вашей стороне, но дела могут резко перемениться, сударыня, предупреждаю вас. — Я ценю это, граф, — Оливи улыбнулась, на этот раз искренне, всё, что нужно, она уже узнала: она нужна зачем-то матери и Рошфору, а поэтому Бастилия именно ей пока не светит. И этого было достаточно, чтобы начать осаду крепости. — И не хочу нашей ссоры, поверьте мне. Я лишь в обиде на вас за произошедшее сегодняшней ночью. Надеюсь, моих друзей не повесят? Если так, я не стану вмешиваться… — Этот вопрос решит король, — Рошфор опустил руку с эфеса шпаги, нахмурив лоб. — Не лезьте не в своё дело. Пока я вас остерегаю, но после!.. — Я понимаю, граф. Я понимаю… Что же, до свидания! Надеюсь, мы увидимся очень нескоро, — с этими словами девушка наконец покинула дом матери, направившись первым делом к себе, чтобы как следует умыться и привести себя в порядок. Следующий визит обещает быть… трудным.       Улицы Парижа залило теплое, уже летнее солнце, начало светать, и город постепенно ожил, медленно пробуждаясь от недолгого сна. Улицы проверял ночной патруль, чтобы после сдать пост товарищам. Заснувший с закатом, Париж не был встревожен каким-то уж очень важным происшествием, будничная суматоха уматывала слуг и их господ, столица спала, пока заговорщики строили козни, влюблённые сбегали к берегам Сены, пока верные королеве люди отправлялись в Англию за подвесками. От ночи на красных от первых лучей мостовых не осталось и следа, приключения забылись. Но ненадолго, Оливи грозилась испортить доброе утро двум людям и сейчас как раз спешила к одному.       Сменив наряд дома и узнав о том, что её лошадь была заботливо приведена гвардейцами ночью, Олив поспешила к особняку, к которому начинали подтягиваться ещё сонные, или уходить уже уставшие мушкетёры. Де Тревиль не был её другом, зато был начальником её друзей и питал к ним самые тёплые чувства. Д’Артаньян влился в коллектив не так давно, но исправно посещал службу со своими друзьями, заводя среди мушкетёров полезные знакомства, а великолепная троица… Что и говорить, за них может вступиться целый отряд, поэтому в помощи капитана она не сомневалась. Вот только… поверят ли ей? Этот вопрос беспокоил.       В приёмной утром было не так много народу, как днём, это придавало долю уверенности, но в остальном же, она грозиться просидеть здесь до обеда, если каждый из присутсвующих будет просить у капитана аудиенции. — Прошу прощения, — Оливи удачно застала секретаря, направляющегося к капитану с утренним отчётом. — Что вам угодно? — Мне нужно увидеться с капитаном. Это дело не терпит отлагательств. — Ожидайте, — высокий человек с сером костюме не был расположен к разговору, но… — Это дело касается господ Атоса, Портоса и Арамиса, — Оливи сжала плечо секретаря, до которого едва доставала. И жест этот подействовал вместе со словами. — Которые проводят свой досуг… — она понизила голос, — в не самом восхитительном, но достаточно защищенном месте.       Глаза помощника округлились и, вырвавшись, он поспешил в кабинет, тогда как Оливи окружили сослуживцы трёх мушкетёров, заинтересованные в недавних словах гвардейца. Неудивительно, что упоминание о них так поторопило секретаря и привлекло внимание публики. Мужчины не хуже женщин разбираются в сплетнях и всегда готовы выслушать одну из множества интересных историй, которые часто пытаются скрыть от любопытных ушей. — Входите, — двери кабинета распахнулись, и это стало для Оливи спасением, поскольку благодарных слушателей нашлось немало.       Тревиль с утра был не в духе, но знать о пленении своих людей никак не мог. Если Рошфор говорил о вынесении приговора королём, значит, обнародовать эту новость собирались не скоро, скорее всего, именно тогда, когда ситуация с подвесками достигнет своего пика, и весть об изменниках окончательно добьёт Людовика, лишит Тревиля поста и подарит Анне Австрийской ещё большую славу в этой истории. Но разбираться в причине дурного настроения было бесполезно, главное лишь, чтобы настрой капитана не повлиял на исход разговора…       Оливи отвесила вежливый поклон и покорно замерла, ожидая, пока метания Тревиля по кабинету утихнут, и он будет готов её выслушать. — Говорите! И поживее, сударь, у меня нет времени на всякого рода бессмыслицы. — Я уверен, — Олив поднялась с поклона, и со спокойным достоинством, которого наверняка набралась у Атоса, стала выжидать. — Я уверен в том, что моя новость стоит вашего внимания, поскольку речь пойдёт о заключении ваших людей в Бастилию.       Капитан замер, словно раненый лев, старающийся запомнить лицо нападавшего получше, уставился на неё, смерив холодным проникновенным взглядом. — Я видел вас однажды в компании этих людей, но это не даёт мне повода доверять вам, молодой человек. Вы понимаете это? — Тревиль опустился в кресло, продолжая испепелять дерзкого юношу взглядом. Он вспомнил его и помнит также, что Атос первым привёл этого юношу к нему. Но и этот факт не позволял капитану полностью довериться юноше. К тому же, такую вещь должны были доложить ему незамедлительно его люди, не он. — Хоть я и не заслуживаю вашего расположения, вы быстро убедитесь в верности моих слов, если пошлёте в Бастилию своих людей. Они схвачены во время дела, о котором говорил вам накануне шевалье д’Артаньян, он просил у вас отпуск для этих людей, но планы его с треском провалились ночью, и они были схвачены. — Положим, это так, но почему вы стоите передо мной, когда они в Бастилии? — Вы подозреваете меня в сделке с Его Высокопреосвященством? — Оливи горько улыбнулась, тогда как собеседник её нахмурился. — Я был не нужен им, приказали задержать четверых, а я был балластом, который сбросили. — И вас так просто отпустили? — брови на лбу капитана свелись, но взгляд его уже не прожигал, он колебался. — К моему удивлению да, возможно, в этом есть доля их плана, но я был обязан вас известить о случившемся, — Оливи отступила на шаг, делая поклон, будто собиралась удалиться. — Ну что же, — Тревиль снова поднялся со своего места, отходя к окну. — Если ваши слова окажутся правдой… Мы позже решим, что с этим можно сделать. Идите.       И Оливи, вновь отвесив поклон, покинула кабинет в приподнятом расположении духа. Благо, секретарь вывел её через боковые двери, через которые она уже имела честь покидать этот дом.