Как я стала мушкетёром Его Величества

      Утреннее солнце, а в особенности его тёплые и нежные лучи так манили своей игрой на крышах ещё совсем сонных зданий, приглашали присоединиться и зазывали остаться на улице чуть дольше, побыть с ними и встретить полуденную звезду во всём своём величии и красе, что Оливи совершенно не смогла противостоять им, поддалась зову хитрых дарителей света. В июне солнце уже жжётся и дарит коже немодный здесь загар, но именно в июне солнце светит слишком особенно, поскольку уже пришло лето.       Лето не было любимым временем года Олив, поскольку летом на улице чересчур жарко, слишком тоскливо в лагере, совсем неуютно находиться под прицелом маслянистых взглядов потенциальных родителей, которые никогда бы не смогли стать для неё настоящей семьёй. Но, вот курьёз, заменить семью ей смогли четверо мужчин, а их вряд ли кто-то посмеет представить в роли нянек. Портос был таким себе большим и тёплым псом, с ним можно было играть и дурачиться, когда никто не видит. Арамис представлялся Оливи в роли двоюродной тёти, появлявшейся очень редко, но приносила она всегда самые вкусные подарки, а ещё её все почему-то не любили. Д’Артаньян обязательно должен был быть старшим братом, поскольку вечно всё знал, во всё лез и раздражал. А Атос… Он был словно отец. Строгий, но любящий отец, к нему она питала уважение и немножко любовь.       В общем, лето она не любила, гораздо более приятным временем года была зима, но летом кончались уроки, а потому июнь имел какую-то неведомую атмосферу, понятную лишь детям. Уже июнь… а все её друзья находятся сейчас под стражей. И она должна это изменить.       Но, как освободить их, она не знала и рассчитывала на помощь капитана, который должен позаботься о своих бойцах и спасти не только их, но и себя же от последующего гнева короля, поскольку теперь королева вряд ли сможет надеть подвески на грядущем балу, гонцы сидят за решёткой, а Ришелье, должно быть, крайне доволен работой своих людей… Короче говоря, в помощи капитана она не сомневалась, но, когда именно она прибудет, было пока неизвестно, но оставалась и ещё одна лазейка, воспользоваться которой было необходимо.       С такими мыслями она вернулась домой и была встречена обеспокоенным слугой. — Ты что-нибудь узнал? — Оливи устало взглянула в глаза Жана, помогающего избавиться от плаща и ботфорт, снимать которые было тем ещё нелёгким делом. — Человек, указанный в записке, существует, но мне кажется, что это имя ему не принадлежит, по крайней мере, о таком не слышали. — И у многих ты о нём спрашивал? — Оливи усмехнулась и облегчённо повалилась на постель, прикрыв глаза. Конечно, отыскать Мари будет тем ещё делом, уж очень хорошо умеет герцогиня прятать своих любовников. — Утро, народу мало, но, если требуется… — Нет, не порывайся, достаточно, чтобы ты знал это место и время, в которое его можно встретить. — В таком случае я сейчас отправлюсь к господину Дезэсару и раздобуду вам завтрак, — Жан забрал ненужные вещи и уже был в дверях, когда его остановил вопрос девушки: — Сам-то хоть завтракал? — Не могу же я завтракать без вас! — юноша вышел из спальни, уже не услышав тихий смех его хозяйки.       Жан — славный парень, с ним было легко и можно было особо не скрываться, общаться на равных, хотя таковым себя он не считал после появления Олив в пекарне в плаще королевского гвардейца, но она всё-таки считала его больше другом, нежели слугой, хотя и с обязанностями прислуги он управлялся прекрасно…       Эти мысли вызвали на лице девочки улыбку, и она погрузилась в сон, прерывающийся обрывочными, порою кошмарными сновидениями. Слишком многое навалилось на неё за день, и недавно пережитые эмоции вылились в кошмарные картинки, которые она наверняка после пробуждения не вспомнит. Пленение друзей, появление матери, смертельные угрозы и интриги… эти события едва ли должны присутствовать в жизни девушки, но так уж вышло, такое здесь время, такие нравы…       Сны вскоре отступили, и сознание прорвалось сквозь призрачную дымку, возвращаясь к владелице. За окном к тому времени уже стемнело, и Жан давно успел вернуться, возясь с, должно быть, ужином, управляясь возле камина. — Который час?.. — Олив поднялась на постели и тут же упала обратно на подушки от головокружения и не пойми откуда взявшейся тошноты. — Около восьми, — подоспевший с мокрым полотенцем слуга был как раз кстати и смог привести прикосновением холодной ткани ко лбу в сознание, — вы проспали весь день. — Так почему ты не разбудил меня?! — в голосе девушки читалось негодование и возмущение, хотя голос этот был слабым.       На это слуга не ответил, поправил лишь ткань, предварительно вновь смочив её в воде, на лбу и отошёл к камину, снова принявшись за приготовление ужина. — Почему молчишь? Просила ведь узнать, где я могу встретиться с… кто он там? — Монах. — Ну, и? — Вечером он обычно ошивается у «Слепого Плотника», не слишком популярное заведение, находится на улице Вожирар, рядом с Пасси. Помещение маленькое, цены на выпивку достаточно завышены, сегодня там я повстречал аж двух разодетых в бархат господ, но они быстро ушли оттуда. Вы будете рагу?       Оливи улыбнулась, сев на кровати. Работа Жаном была выполнена безупречно, его не в чем было винить, а особенно ругать. Он всяко лучше бесполезной Николь, что только и умела, что языком чесать. Но, кажется, знакомство с Атосом её до добра не доводит, видать, скоро и она запретит слугам говорить, и вот из её Жана вырастет новый Гримо, только более миловидный и белобрысый. От мыслей этих девушка рассмеялась. — Спасибо, но сейчас я обойдусь простыми лепёшками, нам с тобой придётся разыскать этого таинственного монаха и вместе с ним кузину моего друга. — Странно то, — слуга принялся накрывать на стол, пока Олив боролась с пуговицами колета, — что ваш друг шлёт своей кузине такие милые записки… — А ты читал, мерзавец?! — Нет, что вы! Просто столько беготни за монахами ради простой кузины… — юноша покачал головой, — странно это. — Ты прав, но не будем терять времени. Подай мне шпагу и бросай готовку, нам предстоит сегодня весёлая ночка, — с этими словами девушка, приободрённая словами слуги, самостоятельно поднялась с кровати. — Вновь? А как же лепёшки? — с долей недоверия произнёс юноша, помогая застёгивать камзол. — После! Всё после! Если, конечно, мне доведётся вернуться после этой передряги домой…       Дурман неприятных сновидений покинул голову девушки и теперь, уже отдохнувшая и трезвомыслящая, она была настроена совершать глупейшие и вместе с тем смелые поступки, которые должны были привести её к Бастилии. Атос, в сущности, был прав, размышляя о горячности молодых людей, движимых высокими чувствами и действующих вопреки здравому смыслу. Храбрость и глупость — две грани одной монеты, и её судьба порою ставит на кон. Но она действует так только потому, что обязана. Обязана освободить их из этой передряги. Или хотя бы освободить одного из них. Всё-таки подвески нужно попытаться доставить во Францию, и тут она действует уже вопреки своим моральным устоям, скорее, из принципа и желания насолить Рошфору, а, может, и кардиналу, если дело обернётся удачно. Несмотря на грехи мушкетёров, пока ещё безосновательно закрывать их в Бастилии эти люди не имели права.       Жан быстро управился с ещё неоконченными делами и выбежал на улицу вслед за чересчур решительной сегодня госпожой. Он наверняка не смог бы произнести этого вслух, но непременно размышлял о том, что девушка, которую он знает, бывает столь различна в своём поведении, столь противоречива, словно является двумя разными людьми одновременно или слиянием этих людей. И вот сейчас обе сущности борются в ней, и кто из них победит, предсказать сложно. Холод и рассудительность или чисто женская тяга к интригам — что из них возьмёт вверх со временем?       Следуя по однообразным серым улицам, Оливи пыталась придумать, как именно можно пробраться незамеченным в укреплённую крепость, охраной которой занимается, видимо, не один полк королевских гвардейцев. Плана тюрьмы у неё нет, идей на этот счёт тоже, как, наверное, нет ещё и Безмо, которого Арамису удавалось удачно одурачить в книге. Остаётся только уповать на помощь герцогини, иного выхода у неё попросту нет. Хотя парочка мушкетёров господина де Тревиля очень пригодилась бы. А будь рядом друзья, они наверняка бы что-то да придумали… — Здесь, — Жан остановился напротив непримечательного с первого взгляда дома и указал рукой на приоткрытые двери. — Ты уверен? Похоже больше на жилое помещение, — Оливи с недоверием взглянула на слугу, отрывшиму для неё двери. — Взгляните сами…       И Олив прошла внутрь, оглядывая действительно небольшое, но уютное заведение, его вряд ли можно было принять за таверну. Обыкновенно в излюбленных военных заведениях пахло выпивкой и жареной бараниной, там было полно народу и можно было найти место для драки, а народ, посещающий такое заведение, был совершенно разнообразным. От пьяниц до мушкетёров, от попрошайки до путешествующего мсье, в общем, любых сортов. В «Сосновой Шишке» конечно, было не так печально, но свои прегрешения имелись, а здесь… хозяин этого заведения явно не пытался скрыть того факта, что оно подходит для тайных встреч и является удобным, тихим, неприметным местом, идеально подходящим для интриг.       Ухоженные стены и достаточно спокойные посетители, пьющие вино, новая мебель и приятный запах свежеиспеченного хлеба — это было таким неестественным, но приятным, забытым. Невольно вспоминались кофейни и рестораны, в которых Оливи не бывала, но хотела однажды попасть, когда вырастет. Почему-то это место напомнило о доме… — У мсье назначена встреча? — Оливи вздрогнула, услышав рядом с собой голос человека из обслуживающего персонала. — Почему вас это должно волновать? — Простите, но вас мы принимаем здесь впервые, хотя вашего слугу я припоминаю… — Это закрытое заведение? — Олив подняла бровь, отметив, что излишняя осторожность в словах этого человека в данной ситуации весьма уместна. — Нет, ну что вы!.. Проходите.       Сделав знак Жану подождать её у выхода, она спустилась в зал и села за боковым столиком, принявшись разглядывать людей, сидящих рядом с ней. Арамис говорил её слуге о монахе, которого можно будет встретить в этом заведении и которому нужно передать записку, но что-то подсказывало ей, что монах не будет одет в сутану и не придёт сюда молиться. А других примет чересчур осторожный горе-аббат не назвал. Да и Базен сейчас со своим господином в Бастилии, как тогда искать ей монахов, было пока неизвестно.       Ей принесли тёплое вино и козий сыр со специями к нему. Это удивило, но подобного ожидать от сего заведения стоило. Специи довольно дорогое и редко поставляемое лакомство… — Скажите… — девушка снова осмотрелась. — У вас здесь есть место, где я бы мог помолиться? — довольно странный вопрос, но обслуживающего её мужчину он не смутил. Ей понимающе кивнули и указали на ширму в конце зала. — Там вы сможете исповедаться. — Благодарю…       И, не став терять своё время на пищу, девушка поспешила к ширме, предварительно расплатившись за угощения, и, к новому её удивлению, несмотря на слова Жана о ценах, за вино здесь взяли приемлемо. Право, Атос подобную таверну вряд ли бы одобрил, но вино, наверное, оценил. В общем, ширма манила её любопытством, да и времени было не так уж много.       За этой самой ширмой в действительности сидел монах, облаченный в соответствующую одежду, но, вопреки посту, он лакомился вином и наблюдал через щель за обстановкой в зале, видимо, поджидая посетителей. — Святой отец, я очень согрешил, — Оливи опустилась на стул, стоящий напротив человека без эмоций, возраста и, видимо, совести. В то, что перед ней церковник, верилось слабо, а в том что это очередной шпион, она не сомневалась. — Я очень согрешил и пришёл к вам с просьбой излечить мою душу… — с этими словами она протянула записку Арамиса, и она была принята очень поспешно, несколько нервно. — Конечно, сын мой… Конечно, Господь простит вас. — О нет, мне нужно видеть его лично… Один несчастный молодой человек, ваш будущий коллега, послал меня к нему за утешением, — девушка едва сдерживала смех, ситуация казалась ей абсурдной. — Как?! — воскликнул монах, после чего опасливо понизил голос. — Как? Его? Лично? — Это необходимо… Ибо я так грешен… — её голос на мгновение дрогнул, и это, видимо, убедило монаха. Он молча поднялся и вышел из своего укрытия, оставив Олив в полной растерянности.       Но вскоре он вернулся, знаком поманив за собой: — Он готов принять вас.       Эти слова были более чем радостными для девушки, на мгновение посчитавшей, что человек, получивший записку, удалится вместе с ней и бесследно исчезнет, а ведь она толком не знает, тот ли это монах, о котором говорил Арамис, и ведёт ли он сейчас её к герцогине, а не в Бастилию, к её друзьям, являясь ещё одним прихвостнем Рошфора. Хотелось верить в то, что с этим она не ошиблась, но шпагу в руке она сжала покрепче, пристально взглянув в спину быстро идущего посыльного.       Они покинули пресловутое заведение, излюбленное интриганами и людьми, служащими этим самым интригам, через чёрный ход, и направились в сторону одного из таких же однообразных и серых зданий, коими была заполнена эта часть города. От Вожирар они явно отдалились и сейчас следовали в неизвестные ещё Оливи районы, что немного пугало, но вселяло надежду на то, что в тот узкий коридор и тёмную комнату с Рошфором она сегодня не вернётся.       Наконец они достигли нужного адреса, и сопровождающий её монах вошёл в постройку первым, сделав знак Олив ожидать на улице, чему она повиновалась и, оперевшись спиной о холодную стену дома, покорно замерла. Квартал этот она не знала, да и вряд ли могла бы что-то разглядеть в темноте, всё сливалось в одну тёмную вязкую массу, а фонарей в этом времени не предвиделось. — Входите, — голос, явно женский, заставил Оливи вздрогнуть и повиноваться просьбе, войти в не менее пугающую темноту.       Дверь сзади захлопнулась, и в это мгновение Олив была готова обнажить шпагу, если бы это действие не прервала служанка, открыв перед ней ещё одну дверь, впуская в на этот раз освещённую комнату. Теперь Оливи смогла видеть герцогиню, сидящую за столом в плаще и судорожно читающую записку, переданную ранее монаху. Видимо, сама Шеврез пришла сюда тоже совсем недавно. — К чему весь этот маскарад со священниками, слепыми кузнецами и… — Слепыми плотниками, дорогая, — с улыбкой перебила пререкания своей юной подруги Мари Мишон. — Да чёрт с ним! Вы не представляете, сколько времени я потеряла с вашими играми в прятки! — голос Оливии приобрёл стальные нотки, она с укором смотрела на свою подругу, всё ещё сжимая в руках шпагу. — Увы, — видимо, ободрённая запиской Арамиса, Шевретта лишь пожала плечами, вздыхая, — у меня нет выбора. Знаешь ведь, что я неугодна нынче кардиналу? Но присядь, расскажи, как продвигаются дела и как давно они уехали? Получала ли ты вести от него? — От Арамиса? — девушка опустилась на стул, скептически осмотрев убранство комнаты. — От моего кузена, — было для неё исправлением, Мари принялась за бокал вина, предлагая его и своей гостье. — А, ну ваш обожаемый кузен сейчас находится в Бастилии, — на этих словах герцогиня поперхнулась и закашлялась, пролив вино на ещё одно любимое платье. — Это невозможно! — Он там, могу вас уверить. И не станем тратить время на проверку сего факта, у нас нет времени, теперь-то вы понимаете, почему? — Оливи с горечью наблюдала за изменившимся враз лицом своей подруги. Шеврез побледнела и едва ли не с ужасом смотрела на неё, словно ребёнок, услышавший о порке, и это было бы забавно наблюдать, но не при сих обстоятельствах. — Да, вполне, — голос Мари осел. — Но вызволить их оттуда… это… О, бедный Рене… — в порыве горечи герцогиня поднялась со своего места и прошлась к окну, заламывая пальцы. — Однажды четверо моих друзей едва не спасли одного монарха от плахи, а тут — Бастилия! Мне лишь нужна маленькая помощь, теперь настало ваше время помочь мне…. И себе. — И где же ваши четверо друзей?! — Это очень забавно, поскольку они-то и находятся в Бастилии…