Дом - только тогда дом, когда там есть место нам обоим

      «Мои плечи покрываются снегом, а ерш головы — пеплом. Громоздкой серой массой несут облака печальную весть…» — тихонько напевала Кагура, не мигая смотревшая в алеющую даль. Арсенал песен Отсу-чан, въевшихся в голову из-за феномена по имени Шимура Шинпачи, полностью изжил себя, а потому ради «развлечения» приходилось вспоминать национальный фольклор. Такой же серый, безрадостный, как и родная планета.       Не в состоянии подавить дурные мысли девушка в сердцах заламывала пальцы.       Это был тот редкий случай, когда она растерялась и просто ушла. Сбежала. Парадокс: всегда так желала доказать ему свою самостоятельность и силу, чтобы больше в ней не видели бестолковую обиженную папенькину дочку, а в итоге сидит тут одна и от холода зубом на зуб не попадает. Полная обид и противоречий. Глупая, наивная дурочка.       Кагура глубоко вздохнула, задрав голову так, чтобы было удобнее наблюдать за неспешно появляющимися звездами, и спустила прежде прижатые к груди ноги с края обрыва. Небо сегодня было поистине прекрасно: будто пуховое покрывало окутывало равнины и холмы, плавно тянулось за темнеющую линию горизонта, пряча свои лоскутки в зеркале разбросанных тут и там речушек. Под настойчивым влиянием красот природы сердце сулило скорое успокоение.       Они с Гинтоки ведь и раньше частенько ссорились, а потом мирно перетягивали толстенный зализанный парнем «Джамп», делили скромный навар, чтобы потом прятать его от старухи, или громко решали принадлежность царского ложа напротив телевизора. Эта обыденность вполне отвечала их характерам. Но сегодняшний день выбился из негласно обозначенных рамок. И все из-за того, что Саката на этот раз оказался прав. И этим чертовски бесил. Кагуре не стоило многого строить из себя, покуда ятовская сила отказывалась сосуществовать с личностью в гармонии. У всех рожденных в ее клане была заложена сверхчеловеческая мощь, но не каждый смог превратить проклятие в дар: она, например, еще не сумела найти себя в нем, не поставила личность выше врожденных качеств. Впереди предстояла долгая и упорная работа, прежде чем будет заработано доверие. Не окружающих. Свое. А это, как она знала не понаслышке, в разы сложнее. — Не обморозишься? — примирительно прозвучало над головой. — Я, кажется, четко дала понять, что хочу побыть одна, — беззлобно, но напряженно проговорила рыжеволосая, от нечего делать пощипывающая травинки вокруг себя. Ей не хотелось встречаться с Гинтоки глазами. — Я вот подзабыл… С какой ты, говоришь, там планеты? — проигнорировал последние слова ято Саката. — Ракуе, — выдохнула она. Сейчас говорить со светловолосым по некоторым причинам не было никакого желания, но понимание того, что ее уже так просто не оставят в покое, вынуждало отвечать пусть и через силу. Что она, в общем-то, и делала. — А лет сколько? — продолжал допытываться любитель парфе. — Шестнадцать. — Мелкая совсем еще, — теплее улыбнулся Гин, — присаживаясь рядом и повторяя движения ято. В душе он даже немного повеселел оттого, что наконец-то зацепился за какую-никакую разговорную тему.       Естественно, ожидать от беспардонного, неотесанного воина великосветских бесед не приходилось (как, впрочем, и от рыжеволосой зазнобы), но, к счастью, он был не безнадежен. К тому же, паппи никогда, помимо дыни-лысины, ничем особым не выделялся, но ее милой и просто потрясающей мамми за что-то же приглянулся. Девушка невесело тряхнула головой: вот так и живи надеждами.       С запада поднялся легкий ветерок, принесший в своих потоках уже знакомый запах из гари и плоти, а еще совсем слабый, почти забитый другими — мертвыми и терпкими — проблеск весны, от которого оба напарника невольно поежились. — Такие конопатые нахалки должны играть в куклы и тратить свои годы на что-то более безрассудное, — веселее добавил. — Так говорил мне учитель. Что там нынче у девчонок на уме? Как всегда: шмотки, мальчики, дискотеки?       «Будто работа в Йородзуе не тянет на запредельный экстрим», — про себя подумала Кагура, фыркнув вслух: — Говоришь, как старик, хотя и не на много старше.       А потом сама же засмеялась, заставив Сакату, пытавшегося подобрать что-то относительно равное и оскорбительное, подозрительно на нее покоситься: — Что еще?       Еще будучи дома, в своем времени, Кагура без устали размышляла о том, как можно охарактеризовать то, что она испытывала к Белому Демону. Но сейчас, когда сердце окончательно определилось, возникла другая проблема. Это, оказалось, было так страшно произнести вслух. Даже смех брал — она боится. Страшится всего одного жалкого словечка, что ранит сильнее и изворотливее самого диковинного оружия или яда, проникновеннее. Но она скажет, обязательно, когда/если вернется… А пока стоит присмотреть за объектом своих воздыханий, чтобы чего не натворил до планируемого ею бенефиса. — Да так, просто задумалась, — отмахнувшись, подняла она на него блестящие в свете звезд глаза. — Кстати, спасибо за еду, за плед и вообще, ару… — и тут же отвела заалевшее лицо в сторону. Травинок не осталось, и она, не ведая, чем занять руки, принялась терзать край своей кофты. — Ого! Как ты догадалась? Неужели в этом организме-паразите еще осталось место на что-то, помимо бездонного мешка, обзываемого желудком? — с усмешкой заметил парень и толкнул ее плечом, поздно понимая, что это жест оказался немного не в тему. И даже немного тому смутился.       Гинтоки редко общался с девушками. Сначала он слыл маленьким монстром, целью которого было лишь одно слово «выжить», на смену этому времени пришла школа под крылом Ешиды Шое, куда, как правило, приходили только разномастные группы мальчишек; затем слишком неожиданно белая полоса надорвалась нескончаемой войной. Какие уж тут могли быть девчонки. Да и на представительницу слабого пола эта рыжеволосая ято тоже мало походила. Скорее, она напоминала таких же неуравновешенных, горящих своей правдой и желанием силы пацанов, каких много лет подряд пытался приструнить учитель. Попадись она ему тогда, наравне с остальными делила бы все радости и печали, победы и поражения в стенах их школы-додзе. Саката был в этом уверен. Шое всегда импонировал таким потерянным ребятам.       Дочь Умибозу не слышала его мыслей, уверенная кое в чем другом. И ради этого становилось не боязно даже сквозь землю провалиться. — Ты удивишься. Знаешь, Белый Демон, — от ее тихого голоса по коже парня прошелся табун мурашек, — иногда у меня, в самом деле, просыпается неконтролируемое желание тебя приручить.       Эти слова вырвались раньше, чем Кагура успела все обдумать и взвесить. Но переживать уже не стала. В этот момент она как никогда ощущала в себе силы для признания, поэтому смело, не скрывая улыбки, взглянула в такое знакомое и не знакомое разом лицо.  — Попробуй, — приподняв уголки губ, пододвинул голову Саката и замер в десятке сантиметров от ее одухотворенных светлыми чувствами, но все еще тревожных голубых глаз.       Не чувствуя преград, их головы начали неумолимо сближаться. Кагура уже прикрыла веки и ориентировалась лишь на тот особый запах Гина, который не смогла бы забыть, даже лишившись памяти. Он вел ее, как дичь хищника. Саката вообще не думал, просто в какую-то секунду прочувствовав важность сего момента. Она ему слишком нравилась, чтобы такое возможно было скрыть. И парень, наконец, принял это. — Слушайте, я вас обыс… Ой!       Они резко отпрянули друг от друга, едва не коснувшись. Лица обоих впору было приправлять пудрой. Потревоживший молодых Тацума выглядел не лучше: одновременно пораженный и смущенный увиденным — застыл в весьма комичной позе, так и не успев до конца вылезти из бурьяна.       Кагура безбожно злилась, ведь еще бы секунда и они открылись друг другу. В следующий раз такая возможность точно не предоставится. — Ого… — только и сумел протянуть темноволосый, прежде чем: — Я, п-п-пожалуй, пойду! — полыхая от смущения, выдавила рыжеволосая и пулей метнулась подальше от этого проклятого места, что есть кляня свою безмерную «везучесть».       Саката, чертыхаясь, недовольно воззрился на явно не ожидавшего такого поворота Сакамото, что стоял и, не зная, куда деть свои глаза, чесал щеку. Но потом, будто опомнившись, вернулся к цели своего визита: — Гин, что-то не так. В лагере не чисто.       Взгляд светловолосого мигом похолодел. Предчувствие его не подвело: — Думаешь, предатель? — Не могу утверждать, но неподалеку от стен мы нашли труп старика Хошина. Он пытался набрать воды, и на него напали сзади, и, похоже, произошло это еще около полудня. Все были заняты, никто не спохватился… — Тогда точно. Никто не мог подобраться к лагерю незаметно. У нас всюду посты. Тем более днем, у всех на виду чужака мог заметить кто угодно. Только если… — … То был свой, — закончил мысль кучерявый барыга.       Все складывалось как нельзя хуже. В лагере было полным-полно раненых, пусть оружия и хватало, оно было несовершенным и не шло ни в какое сравнение с новейшими разработками аманто, а еще так некстати свалившаяся на голову девчонка. Кагура? Внезапно Гин посмотрел в ту сторону, куда пошла девушка. В груди необъяснимо тревожно заныло. Дело принимало серьезный оборот. — Черт! — последнее, что услышал Тацума, прежде чем Белый Демон сорвался с места.       Страшно было не успеть. Пробираясь сквозь заросли с ловкостью хищника, Гинтоки пролистывал в голове все перепалки, косые взгляды, робкие улыбки, те дурацкие онигири, на которые по неуклюжести было потрачено полночи и, наконец, глупый недопоцелуй — так много и одновременно так мало за короткое знакомство.       Уже выбежав на поляну, он осмотрелся. Врагов не было. Луна на небе слабо моргала, вспенивая светло-голубым верхушки низкорослых кустарников. Ято преспокойно сидела на каменном выступе и переплетала рыжие чудо-хвостики, что-то нервно бормоча под нос. Ощутив на себе любопытный взгляд она, проморгавшись от волос, попавших на глаза, уставилась на самурая.       «Вот дура-а-ак», — мысленно всадил себе затрещину парень. Ну, очевидно же, она ято. Почувствует чужих еще раньше него. Да и девица не из разряда сахарных принцесс. С какого лешего вообще его понесло сюда? Тем более после того, как они чуть не поцеловались. Выставил только себя еще большим придурком, а эта мелкая в момент понапридумает себе, Бог его знает, чего. Как все по-дурацки-то у него выходит. Он выдохнул и прижался спиной к дереву, облегченно смотря на небо. — Что-то случилось, ару? — неуверенно произнесла Кагура, почувствовав летавшее над самураем напряжение. — Гин-чан?       Отодвинув на задний план свои огорчение и стыд, она подошла ближе, чтобы протянуть к нему руку. Но Гинтоки внезапно отшатнулся, того не позволив, и обрушился на нее серьезным нечитаемым взглядом. — Ни шагу из лагеря, — без доли дружелюбности выдавил он. Девушка замерла. Ведь только что все было хорошо, они подтрунивали друг над другом, не переходя на кулаки, даже смеялись. Она была счастлива, когда думала, что смогла стать ближе к тому, кем по-настоящему дорожила. Тогда, может быть, это очередной розыгрыш? Если так, то весьма неудачный. — И не смотри на меня так. Детские игры закончились, мне больше некогда нянчиться с тобой! — что-то неприятно сжалось в груди девчонки. Что он имеет в виду под «нянчиться»? — А сейчас иди спать. — Гин, — попыталась продолжить разговор Кагура. — Я сказал: иди, — самурай остался безучастным, отворачиваясь от ошарашенной голубоглазой девушки.       Та, не сказав больше ни полслова, на удивление покорно направилась к ночлежкам. Как только ее запах пропал, Широяша смог глубоко выдохнуть. Разговаривать в таком тоне с ней оказалось не просто, но сейчас сближение с этой девчонкой представляло опасность. Для нее же самой. Кагуре следовало как можно скорее вернуться в свое время: пусть она и ято из расы воинов, но все же всего лишь девчонка, слабостью которой могут воспользоваться враги. И этот трюк может иметь фатальный исход. — Ты не скажешь ей?       Раздалось за спиной от подоспевшего, в хлам запыхавшегося Тацумы. — Не скажешь, ведь так? — нетерпеливо повторил он. — Много ты понимаешь. Сегодня день открытых дверей, что ли? — хмыкнул Гинтоки, присаживаясь на камень, на котором минутой ранее восседала рыжеволосая. — Балван, она же беспокоится! — вышел из себя парень, слышавший весь «содержательный» диалог. — Так лучше, — твердо произнес будущий Йородзуя, — я совсем позабыл, кто мы и какое сейчас время. Явно не подходящее для всей этой мишуры. И девчонке не стоит знать о снующих по лагерю шпионах. Ради ее же блага. Утром мы все решим. — Ты забываешь, она — воин, а не простая девчонка, — вновь вступился Сакамото, сжимая кулаки. Ему была до зеленых аманто непонятна эта диковинная свистопляска. Чего этот упрямый баран так боялся? Свались на него в такое мрачное время прекрасная особа, готовая разделить одну боль и войну на двоих, он был бы без ума от счастья. Даже если совсем недолго. Непонятно, почему этот упертый Кинтоки не хотел признавать очевидного. Ну и что с того, что она неоперившийся, еще не познавший вкуса любви подросток? Маленькая, рыжая и взрывная. Зато как смотрит на этого кучерявого придурка, аж завидно. А он и не замечает вовсе, фигню порет какую-то: «время», «ее же блага» — тьфу! — Вот поэтому и не хочу ее впутывать в то, чего она не касается, — вновь оскалился Саката. — Завтра же отведешь ее в ближайшую деревню. Посидит там какое-то время, а как придется, так сможет и к себе вернуться.       Бросив на ходу: «Дебила кусок», — взвинченный темноволосый парень оставил Белого Демона наедине со своими невеселыми мыслями.

***

      Решив, что потребует объяснений завтра, девушка неохотно легла спать. Мысли роились в голове пчелиной тучей, а испитая солнцем трава неприятно колола открытые участки тела. Она перебралась во что-то типа шалаша, собранного на скорую руку, ибо наверху стало холодновато, а никому проблем своими соплями создавать она не собиралась (на самом деле, храп самураев и недвусмысленный запах так и не перестали ее беспокоить).       Но спокойной ночь не выдалась. Перевалило уже за двенадцать, когда Кагура почувствовала смрадный запах гари, а затем услышала истошный крик и моментально подскочила.       Лагерь охватило пламя. Всепожирающее и абсолютно беспощадное, оно уже испепелило более половины построек жилого сектора и останавливаться, как видно, не собиралось. Горели легкие крыши, вспыхивали соломенные подстилки, самураи выскакивали, в чем были. Обожженные, местами обугленные, кого-то, почти задохнувшегося, выносили товарищи. Весь лагерь был охвачен адовым безумием.       Ято, повинуясь инстинктам, резво закрутила головой в разные стороны, стараясь вникнуть в происходящее.       Спустя короткий промежуток все встало на свои места. На них напали. Ночью — как подло!       Кагура, недолго думая, выхватила верный сиреневый зонтик из уже полыхающей палатки, ринулась в самую гущу людей и не прогадала. Вокруг развевались полы пожара, в диких стонах метались самураи, плотной стеной дыма выбивало слезы. Это лишь последствие, но причина тоже не заставила себя долго ждать. Со всех сторон на нее посыпались полчища разночинных аманто, но Кагура не дрогнула, без труда с ними расправляясь. Ее руки и ноги наносили отточенные удары, прежде чем стоило подумать. Закаленная во множестве боев она давно могла управляться с менее опытными соперниками даже вслепую. Так продолжалось еще какое-то время, пока девушка не заметила в беснующейся толпе знакомую белую фигуру. — Гин-чан…       Четверка отважных самураев, стоя спиной к спине, отражали незамысловатые атаки. И ято не могла не признать: смотрелось это весьма эпично. Все выглядело, как в каком-то крутом боевике, знаете, когда на мир, а лучше Вселенную, надвигается непредвиденный по масштабу катаклизм или злобные пришельцы, жаждущие захватить планету обетованную, ну, или, на крайний случай, демоны.       Они прекрасно справлялись, но что-то Кагуре все же не давало покоя. Тревога красными лампочками, протяжными сиренами и болезненными спазмами мелькала перед естеством. Она пыталась отмахнуться, но тщетно, чувство страха оказалось сильнее. Девушка решила не спорить с предчувствием и нагло нарушить мужское скопление своей обворожительной боевой мощью.       Гинтоки коротко взглянул на нее и уже хотел что-то сказать, как раздался громогласный рев, заставивший всех присутствующих пригнуться, плотно зажав уши. Был дан сигнал к наступлению нового звена аманто: свежих, с полным отсутствием сомнений, готовых с первых же секунд ринуться в бой. По сравнению с ними уставшие, в большинстве своем израненные самураи смотрелись жалко. Но дух их был все еще силен. Глаза горели жарким пламенем, а руки до последнего сжимали верные клинки.       Враги, не зная устали, продолжали наступать со всех сторон, пытаясь зажать героев в кольцо, но это было не так и легко. Гинтоки незаметно отделился от остальных товарищей, сражаясь один на один с целой толпой инопланетных захватчиков. Его нога истекала кровью, а в движениях укоренилась медлительность — он уже не успевал так лихо уворачиваться от крушащих атак. — Сорок шестой, сорок седьмой… И еще один голубчик! — громко считала вслух девчонка, обезвреживая матерых соперников и не замечая того, что творилось у остальных. Боевая страсть захлестнула ее, рука уставала сечь, а врагов все не убавлялось. Ей, по крайней мере, так казалось. Но вот, когда последний соперник тяжело рухнул перед ней на колени, а затем и вовсе опал на землю, она устало смахнула челку со лба и с надеждой огляделась, ища в толпе сражающихся Сакату. Но рядом ни с Зурой, ни с Тацумой, ни с осатанелым Такасуги его не оказалось. И вновь под ребрами заныло да заскребло с новой силой.       Рассеянностью ято решил воспользовался один из недобитых врагов, одним размашистым движением выбив из пальцев Кагуры зонтик, после улетевший в непонятном направлении. Когда с нападавшим было покончено, девушка вновь подняла голову и, наконец, наткнулась взглядом на взмыленного сереброволосого самурая. В переизбытке чувств она вскрикнула, но то было не от радости. От увиденного ее словно сковало на месте, руки, не ощутив приятной тяжести оружия, похолодели — прямо в спину ничего не подозревающего Белого Демона из укрытия был нацелен оптический бластер. — Слишком далеко… — воем пронеслось в голове у дочери Умибозу, прежде чем она поняла, что уже стоит лицом к неизбежному, расправив руки в стороны, а затем чувствует дикую разрывающую боль в животе.       Полухрип-полувздох слетел с ее губ. Весь мир, изувеченный ненавистью и сожалением, замер. Или то была лишь контузия? Понять оказалось непросто.       Она не осознала, когда начала заваливаться на спину, не ощутила ледяное трепетное прикосновение чужих пальцев к лопаткам, не почувствовала, что по алой кофте стремительно расползалось горячее подходящее по цвету пятно. И только его обезумевшие от ярости и страха глаза служили девушке точкой опоры. — Г-гин… — что есть сил, напряглась она, ощущая, как рот наполняется солоноватой жидкостью. Болтливый, острый на сарказм язык не слушался. Не осталось сил даже поднять руку, чтобы стереть копоть с его красивого, но отчего-то совсем бледного лица. Перед глазами до дурноты плыло. — Ты! Что ты наделала! — старался совладать с подсевшим голосом Гинтоки в ничтожной попытке перекричать шум бойни.       С его противниками сражались вовремя подоспевшие напарники, не позволяя приблизиться к рыжеволосой девушке, висевшей на руках самурая тряпичной куклой. Гинтоки держал ее бережно, как умел, опустившись для удобства на колени. Он пытался не делать лишних движений и как можно аккуратнее отодвинуть руку девушки для осмотра заливающейся кровью раны.       «Дело — дрянь. Слишком глубокая… Напрямую, дурочка, хватила».       Наспех скинув с плеч чудом не запачканный хаори, он попытался остановить кровь. — Как же ты… Прости, прости. Давай же, держись, Кагура! Слышишь меня?! Не отключайся только, — кладя поверх ранения ткань и зажимая ту рукой, надрывался парень. Но сознание неспешно, будто причудливый парусник, уплывало из темнеющих глаз. — Эй-эй-эй! Ты же не слабая, правда? Я же… — в горле застрял болезненный ком. Глаза бегали по ее бледнеющему лицу, не в силах придумать, как помочь. Его просто разрывало от бессилия. — Всю жизнь тебя дразнить буду! Всю нашу, черт возьми, долгую, счастливую жизнь! Слышишь, Кагура?!       Его запредельно жгучие слезы, от которых пришлось давно отвыкнуть, скатывались по щекам, смешиваясь с ее в одно целое.       «Неужели это финал?» — с неверием подумала девушка. Но бой всерьез был окончен. Она поняла это по столпившимся вокруг них самураям. Ближе всех стояли не до конца пришедшие в себя Зура, Шинске и Тацума. Ей бы хотелось им всем улыбнуться, сказать, чтобы не волновались. Но это бы ничего не изменило, а силы пока стоило поберечь.       «Так вот, о чем говорила та пластмассовая безделица. Спасти то, что дорого. И почему я раньше только не… Как все, оказывается, просто, когда умираешь. И, может быть, слегка обидно».       Только вот теперь ей не о чем жалеть. Гин, ее славный жмот Гин-чан будет жить. Пожалуй, за такое безрассудство не грех забрать то единственное, что ей причиталось.       Силясь прошептать его имя, девушка принудила Сакату придвинуться плотнее. А дальше случилось то, отчего ее затухающее влюбленное сердце и его, молодое и мятежное, застучали в одном порыве. Чуть притянув за шею, путаясь липкими от собственной крови пальцами в светлых вихрах на затылке, Кагура прижалась к его губам, горячим и сухим. Поцелуй вышел горьким — с привкусом крови и слез — и оттого прощание чувствовалось неизбежнее. Но даже несмотря на это она была искренне счастлива.       Оторвавшись, она еще пристальней взглянула в его лицо. Белесые трепещущие ресницы, глубокие карие глаза, тонкие губы, пока еще еле просматривающиеся юношеские скулы и какое-то непонятное дразнящее притяжение — лицо человека, за которого она с легкостью отдает жизнь. Вот он, совсем-совсем рядом, но вновь недосягаем. Время — такая штука — отбирает, только чем-то щедро одарив.       Борясь с желанием потратить оставшуюся энергию на слезы, Кагура нащупала трясущимися пальцами ладонь парня. И получила ответ. Сглотнув, она с тяжестью в голосе и легкостью в сердце прошептала: — Тебе еще много, очень много придется пережить, — голос едва дрогнул, — боль, предательство, смерти… — на секунду она затаила дыхание и этим заставила испуганного Гинтоки едва не подскочить. В утешение ей удалось слабо, от сердца дрогнуть уголками губ. Пусть это, конечно, едва помогло. — Но, Гин-чан, не отчаивайся, ты не будешь одинок. Просто дождись нас с Шинпачи, ладно? Мы будем ждать тебя на той стороне. Дома. В нашем… В нашем общем будущем…       Сжав из последних сил его ладонь, Кагура расслабилась и, как бывает в грустных сказках, уснула.