Сквозь легкий туман виднелись три мужских силуэта. Двое высоких шли позади того, кто был чуть ниже. Аккерман двигался молча и томно глядел вперед в отличие от своих подчиненных, которые внимательно глядели по сторонам в поисках нарушения. Всегда каменное лицо изображало недовольство, которое он тщательно скрыл от Эрвина, когда тот дал ему новое задание — патруль восточных улиц Троста. Приказ Смита стал для Аккермана словно наказанием. Больше всего на свете он не желал возвращаться туда, откуда вылез с большим трудом.
Гадкий запах гнили и стухшей еды заставлял Леви корчиться в раздражении. Аромат трущоб все сильнее впитывался в застираную форму капитана. Под ногами хлюпала мокрая грязь после проливного дождя, марая кожаные сапоги по самые щиколотки. Вокруг стояла полная тишина, прерываемая либо шушуканьем подчиненных, либо криками здешних жителей. Напряженность с лица капитана всё не сходила. Угрюмый Аккерман торопился закончить патруль, пока что-то маленькое и непонятное не впилось в него сзади, помешав работе.
Приставленные солдаты удивленно переглянулись, ожидая дальнейших действий капитана. Подобную картину они заставали впервые, как Аккерман стоит в полной растерянности.
Леви медленно оглянулся назад, возвращая на себя маску строгости. Его бедра с трудом окутывали тоненькие ручки малышки, промерзшей на улице. Худенькая девочка со взбухшим от голода животом в изодранных обносках прижималась к твердому телу капитана, давая волю слезам безысходности. Избранный ею человек стоял неподвижно и был готов оттолкнуть девочку, когда почувствовал от неё запах канализационных труб. Не успел Аккерман даже рукой дернуть, как бедняжка перебила его своим хриплым голосом.
— Моя мама умирает. Помогите ей, — девочка отпрянула от своей последней надежды после внушительного толчка.
Пронзительные зеленые глаза заглянули прямо в душу солдата. Леви обомлел, прямо как его подчиненные, стоявшие рядом. В голову невольно нахлынули воспоминания его детства. Когда-то он тоже бродил по улицам, словно побитая собака. И прохожие были глухи к его первым мольбам. Он видел в крохе своего призрака прошлого. Потому долго мешкал на месте.
— Веди, — через силу произнес Аккерман, стиснув зубы.
По приказу капитана солдаты продолжили патруль самостоятельно, сам он последовал за девочкой. Та схватила его за чистую руку. Величайший боец всех времён почувствовал сильный дискомфорт, который старался скрыть. Маленькая ладошка на фоне белоснежной руки мужчины казалась практически черной.
Леви привели к непрочной палатке из старых простыней. Внутри ничего не было, кроме матерчатых мешков с сеном, служившие кроватью, и холма из стеклянных бутылок. Позже капитан заметил труп гниющей женщины, укутанной меховым одеялом из непонятной шерсти. Увиденное уродство, наконец, заставило Аккермана выплеснуть свою неприязнь. Он впервые за долгое время почувствовал, как скрутило живот, и отошел назад на несколько шага. Малышка, занятая рассматриванием матери, не заметила отвращения своего спасителя.
— Она спит уже очень давно и не просыпается, — грустно произнесла она, садясь на колени возле матери. Маленькие пальчики стали убирать с лица склизких червячков, норовивших полакомиться её глазами. Леви судорожно притянул девочку к себе, не давая ей снова прикоснуться к обезображенному телу умершей женщины.
— Она больше не проснется… У тебя есть отец или другие родственники? — Леви спросил на автомате, хотя уже знал ответ.
— Был брат, но он тоже не просыпался, и мама его куда-то отнесла. А отца я никогда не видела, — простодушно произнесла сирота.
Аккерман минуту стоял в полном молчании, раздумывая свои дальнейшие действия. Тут нужен был план, это не просто срубить кусок мяса на шее титана. Две некие силы боролись внутри него. Он не хотел брать её с собой, но тут ей точно нельзя было оставаться.
Моментом капитану вспомнился мужчина в отличительной шляпе, ставший для него спасителем от ужаса реалий. Его своеобразная доброта помогла ему выжить на улицах Троста и она же подтолкнула его временно приютить девочку у себя. Несмотря на это, Леви все равно чувствовал неправильность собственных действий.
— Неужели тебе некуда деваться? — не сдавался он.
— Никто не обращал на меня внимания, кроме вас, сэр, — девочка опустила взгляд, будто это могло помочь ей сдержать слезы. Она снова хотела подойти к матери, но Леви не отпустил её. Глубоко вздохнув, он продолжил:
— Оставь её. Пойдем отсюда. — Потянув девочку за собой, он вышел из смердящей палатки. Сиротка даже не сопротивлялась, не до конца осознавая происходящее вокруг. — Я отведу тебя к себе, а завтра посмотрим, — с сомнением на лице произнес Аккерман.
Босая девочка в одной изорванной сорочке, спотыкаясь, шагала за солдатом, держа его за руку. Она не сводила своего взора с палатки, которая служила ей домом вот уже пять лет. Постепенно окутанный туманом шалашик исчезал из виду. Теперь ей оставалось надеяться, что главные трущобы Троста останутся в прошлом.
***
Пламенный свет от лампады ниспадал на большой таз с водой. В пустой комнате было холодновато, и три свечи с трудом освещали все помещение. Но малышка, подобранная Леви, не жаловалась. Она не знала, что вообще существует данное слово. Послушно сидя в маленькой ванночке с горячей водой, бедняжка с острой болью по всему телу ощущала на себе прикосновения своего ангела-хранителя. Впервые почувствовав запах мыла, она заулыбалась.
— У тебя есть имя? — сильные руки капитана с засученными рукавами тщательно смывали с малышки всю грязь. Легкие, по его мнению, прикосновения заставляли девочку чувствовать ноющую боль и дискомфорт. Леви почувствовал, что стоит быть с ней чуть нежнее. Хватка ослабла, а мочалка перестала сдирать еще свежие раны.
— Не знаю, мама всегда называла меня негодяйкой или нахлебницей, иногда уродиной, — бесчувственно ответила девочка, наблюдая, как пенится вода. Она впервые видела пену от мыла, а не от кружки пива.
— Ясно… Тогда твое имя будет Шая.
— Шая, — тихо повторила девочка, улыбаясь, что теперь у нее есть собственное имя.
— Знаешь хотя бы сколько тебе лет?
— Вот столько, — Шая уверенно оттопырила ладонь, назначив себе пять лет. Она знала, что когда люди выходят на улицы с красными фонарями, в руках у них корзины с цветами и они радостно празднуют приход лета, прибавляется один пальчик к её возрасту.
Леви хмуро продолжил тереть худое тело девочки. Когда он приступил к волосам, возникли трудности. Грязь настолько крепко прилипла к её волосам, что даже не было понятно какого они оттенка, капитану пришлось их отрезать по самые корни и тут же сжечь. Последней самой болезненной процедурой оставалась обработка ран. Самолично приготовленная мазь из трав успокоила боль неглубоких ран девочки. Напоследок капитан переодел её в свою серую рубашку, которая послужила ей длинным платьицем.
— Твоя мама была не права, обозвав тебя уродиной, — произнес хозяин дома, наблюдая, как Шая свежая после тщательной водной процедуры играется у окна с веточками засохшего комнатного растения.
Впервые за долгое время тонкая полоса губ капитан дрогнула в подобии улыбки, взгляд чуть смягчился. Подобное призрачное чувство он испытывал очень давно, когда был еще ребенком, а мама тогда была еще жива.
***
Утро следующего дня расщедрилось на тепло и яркое солнце. Прямые лучи пробивались сквозь тонкое окно, падая прямо на сухощавое личико новой гостьи дома. Шае спалось удобно, но в то же время непривычно на высокой кровати с хрустящей белоснежной постелью. Она не ощущала под собой твердый тюфяк, не улавливала запах мусора и гари, не слышала разборок и крики с улицы, все было спокойно, как в её снах.
Девочка встала спозаранку. Стала взглядом искать по комнате ржавый таз, ведь обычно по утрам выходила к колодцу и приносила для матери воды. А тут он со свежей водой для умывания уже стоял у её кровати. С непривычки она даже не прикоснулась к нему, сразу пройдя к лестнице, откуда доносились незнакомые звуки.
Источник находился внизу, куда она и потопала. Запах чего-то очень вкусного вызвал реакцию живота, его так больно скрутило, что Шая поторопилась. Новый друг на полных правах хозяина дома орудовал у печи.
— Присаживайся, — Леви указал поварёшкой на деревянный стул и поставил на стол чашу с чем-то белым и очень жидким. В белом фартуке и в той же форме, но уже без пиджака, он выглядел добрее, хотя его взгляд оставался таким же серьезным. По крайней мере он старался. Ему было дико вести себя так, из-за чего он порой запинался и смущался.
— За стол? — удивленно спросила Шая, одновременно изучая стол и стул. Леви кивнул, теперь уже возясь с чаем.
— Только богатые люди могут сидеть за столом. Так мама говорила, — монотонно добавила Шая.
— Забудь все, что говорила твоя мать. Ты теперь… — Аккерман замялся. Неловкость полностью им овладело. — Ты моя дочь, — выдавил из себя он.
Шая сперва смотрела на капитана с простодушием, свойственным ей. А затем, поняв, что это не очередная галлюцинация или её воображение, она пустила слезу. Леви опешил, но все же подошел к приемной дочери, встав на одно колено. Он мог лишь наблюдать за такими ситуациями, а теперь сам стал ее центром. Мужчина прижал девочку к себе, после долгих и неуверенных раздумий.
— Хватит, Шая. Это… это расстраивает, — Шая послушно остановила слезы счастья и отпрянула от мужчины.
Дом Аккермана, который так долго пустовал и находился в полном одиночестве, теперь переполнялся шумом детских ножек и разговор, и спрятанным ото всех счастьем хозяина. Больше Леви не вспоминал о своем одиночестве, забыл, что такое печаль и никогда не хотел вспоминать прошлое. После долгих скитаний в полной пустоте и тьме, он нашел, наконец, свой огонек, который будет дарить ему в тысячу раз больше сил, чем ненависть и огорчение. Сегодня Леви Аккерман, величайший убийца титанов, нашел свое долгожданное успокоение.
