Под мятной челкой

Tell me what you wanna drink Tell you what I got in mind Oh I don't know your name But I feel like that's gonna change*

Первую встречу с Юнги Чимин находит весьма странной и даже глупой. Обычно так начинаются подростковые мелодрамы, где главная героиня тащится от самого желанного красавчика в школе. Правда, есть одна проблема: Чимин — парень, и от Мина не тащится. Почему вообще он проводит такие аналогии? Скорее всего это влияние злорадного пятничного дня. В институте. На самой унылой и непонятной паре по Истории искусств. Зачем этот предмет нужен танцору? Неужели выступая на одном из фестивалей у Чимина спросят, как называется та загогулинка на колонне в самом верху, напоминающая панцирь улитки? Вот и он считает, что очень маловероятно. После встречи с братом у Пака появился номер Юнги, но это никак не спасает его положение. Написать он не решается. А время поджимает, ведь только в выходные Пак свободен от учебы. А суббота завтра. Тэхен вновь зовет его в клуб (кто бы сомневался), так как давно уговаривал Чимина, и рыжеволосый наконец согласился в ту пятницу. Пак не против, просто Ким достает его излишними вопросами о Юнги. И все эти недвусмысленные намеки не очень приятны. Чимин любит Тэ, но иногда его заносит. Куртка, к слову, так же висит на спинке кресла в квартире. Пак же не может оставить ее у себя. Хотя этот вариант развития событий самый простой. По завершению учебы Чимин прогуливается от института пешком домой, путь длинный, но голову освежить поспособствует. Уже в конце дороги вспомнится, что есть Тэ, его лучший друг, и он как бы звал вечером в клуб, и Чим как бы согласился. А когда выясняется (благодаря все тому же Тэхену), что в клубе еще и Юнги выступит, то сомнения окончательно пропадают. И причина, по которой Чимин торопится домой, в впопыхах натягивает на себя брюки и майку, на ходу заваривая чай, чтобы перекусить, — выступление Юнги, а конкретнее, возможность с ним пересечься и вернуть куртку. Такую установку ставит себе Чим. Атмосфера заведения за неделю ничуть не изменилась и контингент все тот же, только на Пака никто не кидается, видимо, уже забыли недавний конфликт. По крайней мере, так это выглядит со стороны. Сегодня обходится без сюрпризов. Но Чимин не встречает за столом Джина, зато Намджун благополучно покуривает кальян, выдыхая клубы дыма, рассеивающиеся в мерцающем от диско-шара потолке. — Что ты здесь делаешь, хен? — прерывает идиллию Пак. — Чимин? Я разве не говорил, что здесь работаю? Мы с Юнги частые гости этой сцены, — Джун снова вдыхая дым, кладет руку на плечо рыжеволосого. У Пака в голове случается сбой. — Ты? Кем? — удивленно вопрошает. — Рэп читаю. Странно, что ты не знаешь. Не подумай, что я хвастаюсь, но я вроде, как популярен. — Я не слушаю рэп, Джун-хен, — мягко сообщает Чимин. Он вовсе не любитель задевать чужие чувства. — Так вот почему ты в тот раз так лохонулся, — усмехается. — Кстати, как тебе удалось поладить с Юнги? Чимин хочет что-то возразить, но отпускает эту глупую затею и просто отвечает: — Я извинился, а потом он. Ничего такого. — А потом он… что? — вежливо интересуется Моня. — Извинился тоже, что же еще, — не понимает реакции Пак. — Юнги? Извинился? Ты шутишь? — вдруг взгляд Кима опускается на содержимое рук Чимина, и он чуть не давится дымом. — Зачем ты взял куртку Мина? — Я?! Звучит так, будто бы я насильно ее отобрал, — смеется Пак. — Он сам мне дал, когда увидел, что на улице холодно, а мои вещи остались в зале. — Суровый Юнги проявляет заботу и извиняется? Впервые такое слышу. Намджун кладет мундштук на стол. Он смотрит расфокусированным взглядом куда-то вдаль, а потом приводит выражение лица в привычное состояние, на щеках появляются ямочки. Парень поднимается, оставляя на обивке дивана вмятину. — Ты же его ищешь, правильно? — Эм, ну… да, — Чимин чешет затылок, наблюдая за Тэхеном, танцующим с Гуком возле бара. — Тогда пошли. Пройдя пару столов, на некоторых из которых смачно так сосутся парочки, что аж Чимина передергивает, ребята подходят к небольшой неприметной двери, а через нее уже и попадают в знакомую Паку гримерку. Юнги сидит на стуле напротив зеркала и строчит что-то в заметках телефона, не обращая внимания на зашедших парней. — Я тут Чимина привел, развлекайтесь, — язвит Джун и моментально исчезает с поля зрения. Пак густо краснеет и прижимает куртку к груди, сдавливая ее между пальцев. Мин выглядит не менее ошарашенным и его щечки слегка подрумяниваются. Он растерянно отодвигает от лица телефон и вопросительно ведет бровью. — Я хотел вернуть твою куртку, — Чимин вежливо протягивает косуху, при этом глаза его опущены в пол. — О, спасибо, — далее наступает тяжелое молчание. Юнги в тишине накидывает на свои бледные плечи куртку. Пак озирается в поисках другой верхней одежды, но ничего не находит. Неужели Мин его обманул и у него на самом деле нечего было надеть. Однако, вопрос не задает. Неловко. — Только ради этого пришел? — раздается огорченный грубый голос Юнги, и Чимин оборачивается. Когда он успел оказаться сзади? — Н-нет, хен, — напрягается Пак. — Не знаешь зачем еще ходят в клубы? Юнги останавливается рядом. Сейчас Чимин замечает две крохотные родинки на его лице: одна на кончике носа, вторая на щеке. Холодные глаза мятноволосого, подкрашенные подводкой, блестят от фонарей, нос плавно вогнутый, подчеркивает абрис полуоткрытых в раздумьях губ, а кожа под выступающими ключицами гладкая и нежная, сияет под светом ламп. Чимин всегда интересовался девушками, но Мин безбожно красивый, словно слез с обложки глянцевого журнала. Юнги поворачивается, замечая на себе пристальный взгляд, пресекая младшего на этом. — В клубах справляют одиночество. А после пары стопок изливают душу, и не только нашему бармену. — Я не напиваюсь до такой степени, — хмурится Чимин. — Мне вот интересно, что ты слушал тогда на моем выступлении? — игнорирует возражения младшего. — Зачем тебе знать? — Чимин складывает руки на груди. — Банальное любопытство и капелька обиды, — прямолинейно сообщает Мин. — Ой, ну не надо дуться, хен, у всех разные вкусы. Ты же вот кого-то слушаешь, вот и я тоже, — Пак переводит тему, не желая затрагивать больное для них обоих. — И все-таки? — настаивает на своем Юнги, засовывая руки в карманы. — Шуга, вряд ли ты слышал о нем. Мин копошится в карманах, нащупывая лист бумаги и выдыхает, заваливая вопросами собеседника. — И чем же он тебе нравится? Кто вообще в нашем веке слушает ноунеймов, м? — Не говори так! Это тебе не рэп читать! Он самый талантливый человек, которого я слышал, — Чимин почти срывается на крик, защищая своего кумира. — В чем же он талантлив? — нагло ухмыляется Юнги, проводя рукой за ухом, делая вид, что не замечает принижения себя в качестве творца. — Он единственный человек, способный понять меня! — Ну и дурак ты, Чиминни, — последнее слово Мин нахально протягивает, пробуя языком, а после облизывает губу. Чимин сглатывает от такого жеста. Как он только что его назвал? — Сам ты дурак, хен, — отворачивается, скрывая заалевшее лицо. Юнги выпрямляется, прогибаясь в спине до хруста позвонков, и направляется к выходу, прислоняясь спиной к стене в коридоре, говорит: — На мое фееричное выступление ты уже все равно опоздал, так что может проверим, как ты не напиваешься? Чимин недовольно хмыкает, но соглашается. Не уловив, как грустный блеск глаз напротив растворяется. Пак находится в самой полной, беспросветной, глубокой (какие там еще эпитеты есть) заднице. И сейчас речь идет не о трех долгах в институте, не об очередной безумной выходке Тэхена, а о вусмерть пьяном Юнги, который на ногах едва ли стоит, зато горланит во всю свой рэпчик и клуб покидать не собирается. Чимин понятия не имеет, как до такого докатилось. А еще меньше представления он имеет о том, что ему делать. Он не может просто бросить это дрожащее тельце на потертом диванчике в самый разгар вечера с не пойми кем, да и не хочет, если быть честным. Пьяный Юнги — совершенно другой человек, но с теми же мыслями и принципами. Он не кидается на первого встречного, не пялится в сторону дам легкого поведения, кишащих на каждом шагу, не размахивается кулаками в угаре. Алкоголь всего лишь развязывает ему язык, очень медленно. После первой бутылки соджу Юнги смягчается, рассказывает Чимину про свою старую жизнь: улицы родного города, школу и друзей, которые таковыми не являлись по итогу, работу курьером в одной маленькой доставке десертов и взбалмошных клиентов. Его смех звоном разносится с клубами чужого кальяна по помещению. После второй: позволяет обмолвиться парой слов о своем знакомстве с Джуном, вытянувшем его из «дерьма». Отпускает пару специфических шуточек. На третьей бутылке и пятом часу утра, Чимин предпринимает попытки остановить спаивание хена, ведь в случае чего, никто не вытащит Мина отсюда, кроме Пака, естественно. Но шутки мятноволосого приобретают грустный окрас. Юнги смеется над проблемами, порой актуальными и сложными, до боли знакомыми Чимину. Такими, как горечь расставания, проявляемая у всех по-разному, но с одинаковыми глупыми мимолетными мыслями и позывами. Рыжий и сам не брезгует соджу, но меру знает. Даже в сложные периоды своей жизни парень не позволял себе спиваться. Лучше сахарный диабет, наверное. Когда пол-литра алкоголя оказывается в крови Чимина, он принимает симпатию к человеку напротив. Юнги действительно интересный. Много всего знает, завораживающе эмоционально делится опытом и историями, и главное — выглядит безумно понимающим. Да и не только выглядит. — Знаешь, если когда-нибудь все, что я делал потеряет для меня смысл, то я рвану обратно в Дэгу, — безразлично говорит Юнги, облокачиваясь на подлокотник дивана, и крутит в руках стакан, в котором плещется жидкость. — Там меня всегда кто-то будет ждать. Это забавно. Меланхолия в пьяном Юнги заметна даже слепому. Чимин приободряет его, напоминая о толпе жаждущих музыки фанатов, друзьях, работе в конце концов. Мин неярко улыбается ему, разочарованно отводя взгляд, что ускользает от рыжеволосого. За одну ночь (или утро) Пак узнает так много о неделей ранее незнакомом парне, что по праву может считать себя его, если не другом, то точно товарищем по несчастью и счастью тоже, чего уж там. Заболтавшись Чимин забывает обо всем на свете, и теряет счет времени, а также злополучных бутылок соджу. И как результат, тяжело дышащий, потный мятноволосый парень, с облепившими лицо прядями, утыкается щекой в колени и сетует на одиночество. Жалкое и угнетающее. Язык уже заплетается, предложения теряют логическую связь, но Чимин понимает. Прекрасно. Он проводит пальцами по голове, ласково поглаживая сильно полюбившиеся мятные волосы, шепчет слова успокоения. Юнги кажется разбитым, а сценический образ близко не стоит с реальным Мином. Переломным моментом, пожалуй, станет одинокая слеза, скромно проблеснувшая на бледной коже. — Ты плачешь, хен? — с тревогой спрашивает Чимин, осторожно стирая ее подушечкой пальца. Он приобнимает Юнги за плечи. Тот неожиданно прижимается вплотную и протяженно всхлипывает. — Давай, я отвезу тебя домой, хен? — звучит скорее утверждением. Юнги кротко кивает, сдерживая излишние, ненужные эмоции. Он никогда не напивается до одурения. Никогда не плачет. Никогда не показывает слабость. Никогда не говорит о себе, больше, чем стоит. Никогда. Чимин, не особо трезвый, выискивает чудом номер такси, ведь обычно он им не пользуется (не без помощи Джуна, который почему-то не смог поехать, отвлекаясь на важный звонок). Пак усаживается вместе с Мином, если затаскивание бессознательной тушки в салон, так можно назвать. Укладывает обмякшее тело, и Юнги намного легче, чем выглядит или кажется. Если бы не приятное покалывание в груди, Чимин бы и не заметил, что кто-то сладко сопит у него на коленях, ну и немного пускает слюни, и это скорее мило, чем противно. Косвенно Намджун спас Чимина и тем, что заблаговременно поведал адрес Мина, но затем также продолжил свой светский разговор по телефону. Пак с неким нетерпением смотрит в окно в ожидании увидеть дом, в котором живет Юнги. Для Чимина дом всегда был сугубо интимным местом, что-то на подобии храма, обители уюта, в котором ты живешь, и делаешь это по-настоящему. Все твои причудливые привычки, будь то пристрастие напевать в душе или играть с карандашами от скуки — это часть тебя, твоей души и внутреннего мира. Рыжеволосый испытывал небольшие угрызения совести, поскольку его никто не приглашал, а он пришел. Ворвался в святое место чужого человека, не спросив. Мнение Джуна по этому поводу мы опустим, ибо Паку все равно совестно. Расплачиваясь за услугу, парень буквально несет на себе мятноволосого в позе бесформенного мешочка в кожанке с болтающимися ногами. Во сне Юнги неразборчиво произносит пару слов: — Город, — шепчет. — во тьме. — Мы почти приехали, — зачем-то говорит Пак, зная, что его не услышат. Чимин представляет себе, что может сниться Юнги, пока поднимается в лифте, придерживая старшего за талию на своей спине. На нужном этаже рано утром его застает соседка напротив, удивленно вылупив глаза на необычную картину, возможно представшую ей впервые. — Вы друг Юнги? — тихонько спрашивает женщина лет сорока пяти, поливая цветок, стоящий у двери. — Ни разу не видела людей, с которыми бы он поддерживал общение вне работы. Сидит в четырех стенах, в пятницу и воскресенье уезжает и все по новой. Я рада, что он обзавелся друзьями, а то в последнее время чернее тучи. Аджума прекращает свою речь, хватаясь за голову и вскрикивая: — Что же я тут разглагольствую! Может вам помочь?! Пак учтиво кланяется, успокаивая заботливую соседку: — Все нормально, не беспокойтесь. Я прекрасно справлюсь, — и нежнее добавляет. — хен легкий. Женщина бросает нечитаемый взгляд и скрывается за своей дверью. И только на данный момент Пак задумывается как открыть дверь. В карманах куртки не оказывается ключей. Зато их четкие очертания Чимин замечает в заднем кармане джинсов. И вроде бы, Юнги — парень, и в этом не должно быть чего-то странного, но от одной мысли рыжеволосый краснеет. С трудом он достает связку и, все еще придерживая на себе Мина, открывает дверь. В квартире старшего просторно и прохладно. Пак без рук разувается и ищет комнату Юнги. Она удачно располагается возле арки на кухню, так что сложностей не возникает. Спина немного затекла, признает Чимин, когда трепетно укладывает парня на огромную двуспальную кровать. Становится паршиво, представляя, что кто-то делит кровать с сахарным Юнги. И Пак ума не приложит, почему сразу «сахарный». Иногда слова беспричинно приходят к нему. Чимин, словно мамочка, укутывает парня одеялом, снимая с него некогда одолженную рыжему куртку. Он уже собирается уходить, как до ушей доносится судорожный вздох и слабо слышимое «не бросай», а затем самый настоящий пронзительный и глухой… Плач? — Юнги-хен? — рыжий вздрагивает и приковывает внимание к парню, сжавшемуся в клубок, сминающему до побелевших костяшек простыни. В груди что-то мучительно надрывается. Чимин припадает с холодным потом к кровати, вглядываясь в спящее лицо. «Плачет во сне?» Он убирает с лица мешающие прядки и так не подходящие к бледной красоте слезы. Рыжеволосый осторожно берет чужую руку в свою пухленькую и переплетает пальцы, четко контрастирующие с его. Юнги заметно расслабляется, дрожь в теле утихает, и плач прекращается со временем. Глаза Чимина прикрываются, и парень засыпает рядом в неудобном положении, продолжая греть ладонь хена в своей маленькой и горячей.