Под мятной челкой

You're my downfall, you're my muse My worst distraction, my rhythm, and blues I can't stop singing, It's ringing in my head for you*

Теперь ему не нужно таскаться в клуб ради одного парня, а достаточно всего лишь написать смс-ку в какао и прийти к нему прямиком домой на чай, чтобы послушать, как он поет вживую, как играет на гитаре и как, конечно, ворчит. Ну, без этого никуда. Да и зачем писать, если можно сделать сюрприз? Стоит ли упоминать, как Чимин рыдал взахлеб, послушав целый альбом Шуги, посвященный только ему? Казалось, в этот момент сам ангельский хор притих, с замиранием сердца внимая песням. А как он вешался на шею Юнги, целуя его в нос, пока губы не заболели, а руки не затекли? Нужно ли писать о том, что Пак испробовал все эти романтические штучки, которые делают все парочки, типа: ужин под луной, составления общего альбома с фотографиями (где почему-то везде был спящий Мин, снятый исподтишка), прогулки по вечернему Сеулу вдвоем, букеты роз, ландышей, ромашек, орхидей и прочих растений, включая и самую обычную траву. О да, Чимин — прирожденный романтик. И старшему нравится. А Юнги профессионально играет на гитаре. Пак чуть ли не плачет от восхищения. Как волшебно длинные пальцы извлекают музыку и, как изящно сочетается с мелодией бархатистый голос, затрагивающий все фибры души. Рука Мина грациозно проходится по грифу, перескакивая на разные лады. После завершения игры, Чимин еще сидит минуту в прострации, приходя в себя, а Юнги уже поднимается с дивана, откладывая инструмент подальше, и ставит на ноги Пака рядом с собой. Спокойствие и уют накрывают с головой, сопровождая повсюду, где бы они ни были. Особенно сейчас, на кухне. Это место является некой обителью тепла, где можно просто молча стоять в объятиях друг друга, слушая горячее дыхание, умирая и возрождаясь внутри каждый чертов раз, когда пальцы касаются открытого участка кожи. И, невзирая на полное молчание, гулкое сердце отчеканивает настоящий марш, заставляя все тело неметь от ощущений. — Чимин-а, — еле различимое через шум в голове. — Хен? — парень выходит из транса, поскольку начинает догадываться, чем закончится столь долгое времяпровождение наедине. Слова Юнги как предостережение, сигнал к бегству, попытка дать шанс вовремя уйти. Но Чимин ничего не боится, он понимает, что сам этого безумно желает. Быть еще ближе. Хотя бы на мгновение стать одним целым. Это не плотское удовольствие и инстинкты — это слияние влюбленных душ. Пак смелеет, не получив и намека на возражение, подхватывает парня за ягодицы, позволяя ему повиснуть на себе, утыкаясь холодным кончиком носа в шею. Осторожно укладывает его на кровать, помогая избавиться от абсолютно мешающей одежды (все, кроме изумительно белоснежных носков хена, которые Чимин наотрез отказался снимать, хихикая на обвинение в своей особой извращенности), млеет, краснея от вида обнаженного тела Юнги с его неописуемо изящными ногами и ключицами, с тощими алебастровыми запястьями и коленями, и, увидев доверие в глазах напротив, в последний момент вспоминает, выдавливая из себя слова: — А к-как же… Мин прикладывает палец к губам Чимина, кивая головой в сторону тумбочки: — Там. Парень дрожащими руками достает смазку и презервативы, с трудом пытаясь открыть никак не поддающийся тюбик. Раздевается, показав хену свое тело. Это был трудный для него шаг. Смущение подкрадывается, и он склоняет голову, усаживаясь на кровати, пока рыжая челка закрывает ему обзор. Теплые руки ложатся поверх его, помогая успокоиться, показывая, что все хорошо. Юнги сам открывает смазку, улыбаясь своими лисьими глазками, отползает назад, покорно раздвигая ноги: — Не бойся, у меня тоже первый, — бархатистый шепот доходит до Чимина по окончанию десяти-пятнадцати секунд, и он невольно улыбается, вставая напротив бедер парня. Пак выдавливает прозрачную жидкость себе на руку, размазывая по пальцам. Он, естественно, предварительно посмотрел немало видео и прочитал немало статей, но теория и практика — разные вещи. Чимин слышит легкий аромат мяты, внутренне хмыкает, проникая одним пальцем в сжатое колечко мышц. На удивление, и второй палец проходит довольно легко, после резонной просьбы расслабиться. Пак поднимает глаза в немом вопросе, Юнги отводит взгляд, разрушая тишину словами: — Я готови-и-ился, — голос вздрагивает, когда Чимин засовывает третий по счету палец, раздвигая их на манер ножниц и царапая короткими ногтями стенки. Пак хитро щурится, выпрямляясь и закидывая лодыжки, обрамленные резинкой носков себе на плечи, поглаживая пальцами голень и спускаясь вниз до колена. Юнги закусывает губу, ерзая бедрами по постели. Чимин подставляет к разработанному, поблескивающему от смазки отверстию головку, медленно входя в парня. Мин всхлипывает, закрывая лицо руками. — А-а-арх, — стонет, затыкая свой рот нежной кожей на запястье. Пак перехватывает его руки, прижимая над головой. — Я хочу видеть твое лицо, хен, — замирает, замечая капельки слез в уголках глаз Юнги. — Больно? — обеспокоенно проводит пальцами по щеке Мина, стирая одинокую слезу, оставившую тонкий влажный след. — Погоди немного, я привыкну, — честно признается, однако из-за сильного возбуждения не в силах больше медлить и, противореча самому себе, тянется навстречу парню, насаживаясь глубже и вскрикивая, высвобождая очередной поток слез и сладких стонов. — Юнги-я! — сам с исполинским трудом сдерживается, но любовь сильнее инстинктов, поэтому прокладывает дорожку из невесомых поцелуев-бабочек по влажным щекам и подбородку, опускаясь к шее. Чимин деликатно всасывает губами тонкую кожу, оставляя небольшую красноватую метку, вскоре становящуюся сиреневой. Мин хватает ртом воздух, и подается вперед, давая знак парню. Пак начинает неспешно двигаться, через какое-то время попадая по простате, отчего комната заполняется паточным: «О, Боже, Минни-и-и», оседая в ушах и разливаясь теплом по телу. Затем Чимин ускоряется, чувствуя, как Юнги впивается ногтями в спину, оставляя полумесяцы. Пак проводит подушечками пальцев по плоскому животу хена, слегка щекоча его, а потом накрывает ладошкой аккуратный член парня, размазывая предэякулят по розоватой головке. Мин разве что не задыхается от этого действия, не прекращая надрывисто стонать. Спустя какое-то время Чимин доводит Юнги до разрядки, марая свою руку в его сперме, отчего Мин сжимается и мычит, прикусывая губу кафельными зубками. Пак тоже долго не держится, кончая с гортанным рыком, как в каком-нибудь порнофильме. Он хрипло дышит, ложась рядом с хеном и счастливая улыбка никак не сползает с его лица. Юнги прикрывает глаза, сгибая ноги в коленях и поворачиваясь к Чимину. Он водит пальцами по груди парня незамысловатые узоры, передвигаясь чуть ближе. — Как я понимаю, мой ленивый хен в душ идти не собирается? — с насмешкой спрашивает Пак, и, не сумев подавить внутреннее желание, дотрагивается до манящих мятных волос, прокручивая пальцами одну прядку. — На своих двоих — точно нет, — все также лежит с закрытыми глазами, как коала, и хмурит носик. — Значит, я понесу, — Чимин встает, поднимая на руки Юнги, который не прикладывает и малейших усилий, продолжая дремать. — Ну хе-е-ен, не засыпай! — жалобно вздыхает, растрясая обмякшее тельце. Однако, уже возле ванны, Паку придется сменить курс, чтобы уложить спать одного наглого хена. Наглого, но любимого.